Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Пчеловодство с нуля.

  Все выпуски  

Пчеловодство с нуля.


 

Такую ройку не видал я сроду

 

 

Видал, конечно. Просто отвык. Роится всё, что можно и что нельзя. Так как старые матки были предусмотрительно отсажены в отводки и отбились от ройки, то встала на крыло молодёжь. Поднимались ввысь даже небольшие ройки. Стоит молодой матки пойти в облёт, как за ней увязывались остальные пчёлы. Пойманные рои также вылетали по второму разу – не сиделось. Чем меньше отводок с молодой маткой, тем меньше вероятности, что он полетит. Закончилась ульитара и сушь. Ну, вот как всегда. Узнал, что творится на соседних пасеках. Да то же самое. Пчёлы роятся! Как зачастят проливные дожди, так пчёлы идут в ройку.

Звонил Алексей. Сетовал, что покупная карпатка пошла в ройку. Приехал на пасеку, глядит, - висит рой. Ну, он его и стряхнул в коробок. А на следующий день в коробке осталась лишь горстка пчёл. Спрашиваю, ты хоть соты рою-то дал? Говорит, давал, и вощину давал, но рой всё равно слетел. Да, что там говорить, я в Пустовском оставил в числе семей привезённых из города и знаменитую 99-ю линию карпатянки. Через неделю приехал, а в улье лишь молодая пчела и матки нет. Улетела матка, лишь только пчёлы набрызгали в миски молочко. Обскакала, выходит по ройливости эта самая 99-я линия моих ройливых пчёл. Из них хоть были семьи, которые не зароились, и то хорошо. А эта хвалёная линия чуть дала расплод и была такова. Одна молодая пчела носится по сотам как оглашенная. Жалко денег, которые я за неё отдал, хотел в который раз усовершенствовать породу. Нет, больше я в такие игры не играю.

 

 

Продолжение отрывков из романа «Шокин Блю»

 

 

Внезапно Костя почувствовал тяжесть век. Сознание стало расплываться на мелкие разрозненные мыслишки. Благо Алевтина Викторовна нарисовалась куда быстрее, чем прокричал последний петух. Она продефилировала на кухню, и оттуда послышался её неестественно торжественное пение: «У бабы Мани полно гостей – присесть негде!» Потом она вошла в зал, где сидел Константин, но уже в другом обличии. На ней было вычурное декольте из какого-то чёрного сукна, а от её лебединой шеи несло шипром. «Опоньки! Ну-ну! И что дальше? Завтра свадьба?»

- Что же мне с вами делать? – начала вздыхать и жеманно выламывать пальцы на своих костлявых руках Алевтина. – Ну, где мне вас разместить? – страстно стенала, пытаясь разыграть ужасную трагедию, она же.

- Да нет проблем, Алевтина Викторовна. Я могу лечь хоть в чулане, хоть на кухонном полу, да хоть на чердаке, в конце концов.

- Нет, что вы, - тут же сменила тон гостеприимная хозяйка, - как же можно? Вы ляжете прямо здесь на диване, а я уж как-нибудь… потом… в другой комнате. Ах да! Мы же не пили с вами чаю. Проходите на кухню.

Костя прошёл, используя указательный палец в качестве крючка на том месте, где по праву должна была быть пуговица. На столе стояла бутылка горячительного напитка, окружённая тарелками с варёной картошкой, зелёным луком и наспех нарезанным салом. Красота!

- Чего же вы стоите, Константин, садитесь, - загадочно улыбнулась Алевтина, пытаясь скрыть волнение. Грудь её колыхалась, очи блестели. И что делать Пичугину? И Пичугин сел. И ему дали, и он ел. И отключил мозги. Они выпили. Закусили. Поскольку говорить было, в общем-то, и не о чём, они ещё раз выпили и закусили. Потом ещё, и ещё…. Разговор не клеился из-за того, что гость кобчиком чуял, чего от него добивается хозяйка. Все эти жалобы о том, что откармливать кузят сплошной разор, индюки норовят за кордон, а корову держать накладно, в конечном итоге привели бы подвыпившего папарацци прямиком к хозяйке в постель. От этих ужасных мыслей Костя внутренне содрогался. Он чувствовал расстройство желудка, лёгкое головокружение и странное ощущение того, что язык рулит туда, куда хочет. Захмелевшая бабёнка не упускала случая, чтобы не подложить городскому дурню пару картошинок и не тряхануть перед самым его носом как следует сиськами. Да и было бы чем трясти! Но Алевтина не унималась. Стоило только Костику проронить какую-нибудь глупость, похожую на скомканный засаленный фартук в углу на табуретке, или на доморощенную запылённую картину «Неизвестная» над конфоркой, как Алевтина заходилась возбуждённым громким хохотом - скорым предвестником сладких любовных утех.

Костю развезло. Его пьяный разум, до отказа набитый студенческими остротами и шаблонами, решил поприкалываться. Он сделал из кухонного полотенца жабо, взял в правую руку кухонный нож, а в левую вилку, вытянулся, как лорд на приёме у королевы и стал демонстрировать зачем-то изысканную манеру общения. Разрезал ножом и без того мизерный клочок сала, скрупулезно насаживал его, а потом долго и нудно разжёвывал, тупо глядя в тарелку. Алевтина покатывалась со смеху. Она то и дело протягивала к нему руки, намереваясь что-то там поправить, потрогать, погладить, обнажая свои потные подмышки, и при этом норовила ткнуться носом, как молотком, Кости в грудь. Вдруг каким-то чудом эта чувырла оказалась у него на коленках. Её рука стала протискиваться Костику в брюки. Затуманенные глаза словно растворились в его расширенных от первача зрачках. С первачом Аля явно перестаралась. Костя вскинул голову, как бодливый бычок, но в лицо ему посмотрела таинственная «незнакомка» со стены и подмигнула своим изогнутым кошачьим глазом.

- Я хочу зашить тебе штаны, - простенала Алевтина.

- Извольте сударыня, - стараясь выдерживать высокопарный слог, промямлил Костя, - вот вам иголка. Он сунул ей под нос длинный столовый ножик. Хохоча, она стала разрезать ему джинсы до самого паха.

- Только ненароком не вырежьте мне аппендицит, Алевтина Викторовна. Ай, вава!

- Что ты, милый мой распрачёртушка, у тебя тут не аппендицит, у тебя тут аппетитный леденец! Потерпи, мой цыганенок!

«Цыганёнок? Вот так новость! Однако, господа! Я – цыганёнок…»

В окно постучали. Алевтина испустила нечто вроде мучительного стона и сползла на пол. Она явно не хотела слышать ничего извне приходящее, кроме высшей философии любви. Но на грешной земле обычно промышляет закон подлости. Залаяли собаки и в окно постучали с новой силой.

- Алька, открой, мать твою, а не то чичас дверь вынесу!

Алевтина медленно стала подниматься. «Это Степан», - обречённо сказала она. Приблизившись вплотную к двери, Збруева хриплым сдавленным голосом сказала нечто резкое, грубое и обидное.

- Открой, мне с тобой побалакать надоть.

- Иди спать. Мне ноне не до тебя.

- Да ты, кубыть, пьяная!

- Тебе што за дело?

- Открой, говорю, а то окно вышибу!

- Я на тебя заявление напишу!

- У тебя ктой-то есть?

- Тебе што за дело? Ступай, куда шёл. Не до тебя!

В это время Кости смертельно захотелось по-маленькому. Его мозг с трудом доносил до него эту далёкую, туманную, но такую сладкую и в то же время навязчивую идею. И всё же что-то он делает не так. Костя тяжело поднялся и зашатался, как стул. С него решительно упали штаны. Он поднял ладонь кверху, и, покачиваясь и заикаясь, спросил: «А-алевтин-на Вихторновна, а можж ... ик… но выйти?» Алевтина метнулась в его сторону, как лиса от бекасиновой дроби, и быстро зашептала: «Тиши, тиши, красава моя, голубец мой ненаглядный. Степан, он дурной, он страсть какой дурной…. Если застанет тебя здесь, прям тутова убьёт не поморщится… залазь под диван и ни гу-гу!

- Я писать хочу-у-у-у!

- Ах ты, родненький ты мой, ну потерпи, потерпи чуток, можа рассосётся…

- Алька! Убью! Открой, овца комолая! Сукадла! Я ж тебя из самопала застрелю, как дикую свинью!

 

«И вот некто из сынов Израилевых пришёл и привёл к братьям своим Мадианитянку, в глазах Моисея и в глазах всего общества сынов Израилевых, когда они плакали у входа скинии собрания. Финеес, сын Елеазара, сына Аарона священника, увидев это, встал из среды общества и взял в руку свою копьё, и вошёл вслед за Израильтянином в спальню и пронзил обоих их, Израильтянина и женщину в чрево её; и прекратилось поражение сынов Израилевых. Умерших же от поражения было двадцать четыре тысячи». (Библия, Числа, Глава 25, Стихи 6,7,8,9))

 

 

 

 


В избранное