Срезаю
трутней и бросаю на крышки ульев. Там их бойко клюют воробьи. Воробьи полевые,
а не домовые. Есть разница и в окраске и в поведении. Хотя эти два вида
воробьёв похожи. Полевой воробушек он любит селиться в дуплах деревьев, а
домовой - под крышами домов. Потом полевой воробей меньше размером и не такой
нахальный, как домовой. У меня на пасеке в саду целые гнездилища полевых
воробьёв. Целые выводки их пасутся между ульями. Ко мне почти привыкли,
подпускают на расстоянии вытянутой руки. Интересно, что даже молодые воробушки
знают разницу между трутнём и пчелой. Склёвывают зазевавшихся молодых трутней,
а на пчёл – ноль внимания. Иной раз раздурятся, задерут хвосты, распустят
крылья и давай друг перед другом права качать. Так и доходит до смертельных
случаев. Пчёлы видят, что перед летком творится что-то непотребное и на всякий
случай впускают им под клюв жало. Ужаленный воробей начинает куртыхаться,
закатывать глаза и зевать. Как я их не отпаивал, всё тщетно. От пчелиного яда даже
крупнорогатый скот погибает, не то чтоб воробей. А вот человек выдерживает
десятки пчелиных ужалений и, говорят, это ему даже на пользу.
Кстати, судьба
обнаруженной моим учеником матки, незавидная. Я описывал, как почти месяц назад
она была обнаружена в пустом улье и ей, бедняжке пришлось ампутировать
несколько ножек. Передвигалась она с трудом, но была полна решимости сеять, не
теряла надежды на светлое будущее и до последнего выделяла феромоны, которыми и
удерживала вокруг себя бессменную свиту. Подсадил я её в отводок после того,
как она почти в течение месяца просидела на пяточке двух сотов. А на другой
день я её не нашёл ни в улье, ни в траве поблизости. По соту бойко гуляла
откуда ни возьмись объявившаяся молодая чертовка, решившая кто на самом деле
является хозяином данного сотовладенья. А моя калека, очевидно, закончила свой
век на этой земле и удалилась в свою вселенную, где круглый год цветут цветы,
пчёлы наперебой кормят её маточным молочком, а вокруг трутся откормленные
трутни…
Продолжение отрывков из романа «Шокин Блю»
- Я живу вдвоём с мамой. Отец-купец, хвост хоботком, трубкой бородка
лужёная глотка, бросил нас на семи ветрах, на стыке лет. Мать дала обет за
дверь ни ногой, из дома и домой, денежку копит, всё сына торопит: учись
молодечик, ученье – венечик, а выбьешься в люди, кое-кто от зависти прямо таки
лопнет.
Так я окончил факультет журналистики в нашем государственном
университете. Работу было найти ох как не просто. Пришлось работать и барменом,
и кочегаром. Помните песню «товарищ, я вахту не в силах стоять, сказал кочегар
кочегару?…», - давил на психику Пичугин. - А потом по чистой случайности
устроился внештатным корреспондентом в редакцию областной газеты «Вечерние
новости». У вас наверняка многие её выписывают, так вот я в ней и работал. А
потом часть сотрудников-единомышленников решили создать своё дело. Газета
«Артефакт» - это наше детище. Главный редактор нашей газеты – мой лучший друг.
Мы с ним в погоне за этими самыми артефактами огонь и воду прошли. Как только
мы узнали, что у вас тут намечается нечто неординарное, Гриша сразу же
откомандировал меня в ваши края. Но понимаете, техника есть техника. Не доехав
до хутора каких-нибудь пару км…
Пичугин рассказывал о своих злоключениях ничего не утаивая, в мельчайших
подробностях описывая каждый свой шаг, поддерживая джинсы и достигая тем самым
эффект достоверности. Его внимательно слушали, не перебивали, и, наконец, он
понял, что ему поверили. Поверили, что документы он забыл в машине, которую
бросил на дороге. Что кинокамеру потерял во время бегства из дома Ерофеевых.
Поверили также, что плавки он не стал одевать ради того, чтобы брюки на нём
высохли как можно быстрее; что, будучи в совершенно трезвом состоянии, он
ненароком обрушил мост через Раствердяевку, что у некоего Афанасия Никитича
содержится много дубильных веществ в коре головного мозга, что
соловей-разбойник так и свищет, объевшись молока, ну и так далее…
- Товарищи, господа, окажите милость, помогите наладить машину и
устроить меня куда-нибудь на ночлег, - закончил свою речь Пичугин на бодрящей
ноте, смело заглядывая в глаза слушающим. Но теперь, когда его рейтинг
неуклонно пополз вверх, эти самые слушающие начали уводить глаза в стороны,
делая вид, что «я тут никто, и я тут не причём».
- С машиной придётся подождать до завтрашнего утра,- растерянно сказал
Антипкин. - Ночь на дворе. Куда на ночь глядя?
- А кинокамеру ты хоть представляешь, где ты мог посеять? – делая
заинтересованное лицо, сказал Овечкин.
- Да, если вам даже и переночевать негде, молодой человек, могу
предложить вам следовать за мной – у меня есть на примете пара тройка старушек,
готовых без зазрения совести приютить заезжих персон, главное только, чтобы они
не были нон грата, – как бы промежду прочим пропела Алевтина.
Кости пришлось в очередной раз смириться с судьбой. Договорившись
встретиться завтра утром на этом же месте, все вдруг торопливо засобирались по
домам. Костя покорно побрёл вслед за Алевтиной – чему быть, тому не миновать.
Алевтина Викторовна показалась ему довольно ликвидной персоной, но не в
его Костином вкусе. Кимоно-то херовато – так определил для себя Костя Алевтину
как женщину. Причём сделал это машинально, ибо какой дурак в его положении
будет вообще заниматься оцениванием ограниченных в своём кругозоре пожилых
деревенских баб? Чушь собачья!
- Костя, так вас, кажется, зовут,- ласково затрепетала Алевтина,- мы
сейчас зайдём на минутку ко мне. Вы посидите, отдохнёте, а я пока сбегаю к бабе
Мане, узнаю, не приехали ли к ней родственники. Не возражаете?
- Да, конечно же нет! Какие могут быть возражения? – оживился Костя. –
Мне бы только джинсы зашить.
Они открыли калитку и погрузились в лоно буйно цветущей растительности.
«Скорее всего, это черёмуха или тёрн, а может быть и амброзия. А это её
палисадник», - размышлял про себя Костя. В доме у Алевтины было уютно, однако и
тут витал некий специфический запах старого барахла и прелой картошки.
- Сейчас я поставлю чай, - торжественно возвестила хозяйка медной горы и
отправилась на кухню.
«На кой чёрт мне твой чай, - подумал невольный гость, - сейчас бы стакан
водки, огурец и - на боковую».
- Пока чай поспеет, я сбегаю к
бабе Мане, - стараясь придать своему голосу как можно больше заинтересованного
участия, сказала Алевтина и исчезла. Костя сел на пружинистый диван и с
наслаждением вытянул ноги. «А как же джинсы? Он что, должен теперь ходить и
как пришлёпнутый поддерживать на себе штаны? Да, ну и денёк. Странная баба эта
Алевтина. Вернее, наоборот, баба, как баба. Интересно, что она может знать о
Шалтае?»