Беспрерывные
дожди внесли в жизнь пасеки свои коррективы. Семьи, которые взялись, было,
срываться на такой нежный и духовитый мёд с боярышника и черноклёна, в
одночасье пришли в ройку. Ну и, конечно, пчеловод, прошедший в своё время огни
и воды в работе на пасеке у Михалыча, где увеличение поголовья проводилось как
раз через ройку, встретил сию досадную неожиданность во всеоружии. Правда,
пришлось снять со старых грушин несколько роёв, а в основном роевое настроение
пчёлам пришлось сменить на умеренно-рабочее. Зароившиеся семьи я урезонивал
так: отсаживал на нескольких сотах старую матку, а основную семью делил на
пол-лёта. При этом снабжал непокорных племенными маточниками и матками.
А это уже из
раздела «очевидное и невероятное».
На одну из
своих племенных семей я сотворил налёт на матку. Кассировал её на молодую пчелу
и разбил гнездо сушью с вощиной. Через несколько дней решил проверить
результат. Семья от ройки не отбилась, висит на сотах, вот-вот встрепенётся и –
до свидания! Тогда я решил обрезать на всякий случай матке крылья, ибо некогда
мне возле неё сидеть – делал весеннюю прокачку. Пока то, да сё, через пару
часов слышу гул. Это моя племенная семья поднимается в поднебесье. Врёшь,
далеко не улетишь без матки-то! Гляжу, а она винтом и по-над грушами воспарила.
Странно. Стал осматривать пространство около улья, матка должна там копошиться
в траве – нету! Стал осматривать близлежащие, и лишь около третьего увидел
матку. Ба! Как же без крыла она туда попала? Стал её ловить – матка
сверхценная, само воплощение линии «казачки». И, только я её схватил, как, вы
не поверите, она вырывается из ладони и фьюить – своим ходом на одном крыле в
кружащийся надо мной рой! Она в полёте была похожа на грузовой вертолёт-
бомбардировщик. Такого я ещё не видал. Но больше всего я боялся её потерять. Мои
глаза превратились в два лазерных луча. В этом бесконечном скоплении пчёл я
видел только грузовой вертолёт, который тщетно пытался не подвести своё племя и
набрать высоту. Уж слишком ценная была матка. Я снял пчеловодную маску и,
подпрыгнув, накрыл её. Матка упала в траву. Я замер. Тут-то в траве, она и
может затеряться. Ан, нет, что-то шевелится недалеко от улья. Это она. Ещё раз
она оказалась у меня в руках. Я внимательно осмотрел подрезанное крыло. Ну да,
половина крыла нету. Причём матка вдарилась в полёт ещё и не сократившись в
размерах, как это, обычно, бывает с матками задумавшими уводить пчелу подальше
от насиженных мест. Пришлось секануть ей крылья под самый корень. Она бухнулась
недовольно на соты и зафитилила своим раздутым брюшком среди оставшихся в улье
пчёл. Рой в мгновенье ока влетел в леток улья, где снова оказалась матка. Его
как всосало пылесосом. Для меня стало понятно, что эта матка обладает
несказанной мощью, которая заставляет подчиняться своих сородичей с
«полуслова». И эта мощь сконцентрирована в её чудесном феромоне. С такими
матками мы завоюем весь мир!
Отрывки из романа «Шокин Блю»
VI
Испустив из себя последние жаркие лучи, солнце медленно остывало.
Далеко, почти на краю света алел его багровый шар. Размеренный комариный гул неспешно
переходил в соловьиную трель. В такие минуты всё живое, что населяло этот
клочок планеты, переводило стрелки своих биологических часов на умеренный режим
работы и начинало вибрировать. Всё в хуторе Шокин Блю проникалось неким
волшебным таинством природы. Начинались ночные игрища. Оживали инстинкты и
рефлексы. На болотцах, заросших осокой, ухали жуки-плавунцы, подзывая своих
разъевшихся жучих. Стоило им только взять тайм-аут, как в бой вступала
многочисленная армия лягушек, болотных выпей и сверчков. Это было удивительное
время приливов и отливов мужской семенной жидкости, спровоцированных месячными,
а также весенними фазами луны. Жидкость настойчиво искала своё предназначение,
своё природное пристанище, похожее на саму луну или даже на это раскалённое
солнце. Кровь превращалась в мутную кипящую брагу. Глаза делались влажными, а
губы набухшими, сухими и покусанными. Потому что молодые парни кусали молодых
девушек, как кони, за губы, выказывая тем самым свою пылкость. Девушкам было
больно, но они терпели, затаившись в кустах, как терпели их матери, их бабки и
прабабки. Они не боялись ни мух, ни комаров, ни проклятущей мошки. Ни крапивы,
ни репьёв, ни кажушек. Луны были всецело в их руках, а до солнца – рукой
подать. Куры с вялым квохтаньем усаживались на насесте, а Шалтай готовился
творить свою вечернюю молитву. Травы шуршали, кусты шелестели, жизнь
продолжалась в самой главной своей ипостаси. Откуда-то из небытия доносилась
дебильная попса, пьяная ругань и бесстыжий смех. Казалось, вся эта буйная растительность
таила в себе скрытое медленное кипение, доводящее до оргазма всё живое и
неживое в природе.
«Рамбу-коли-пусто-густо-тути-фрути-нити-грити-факин-шокин-пукин-локин-мыкин-тыкин-факин-смыкин-камбу-рамбу-попин-дамбу
накин-факин-шокин-смакин…»