Четырнадцатый выпуск

Архив здесь

Тем кто только подключился или просто решил посмотреть выпуск - коротко о предыдущих сериях :)

В начале рассылки есть пара выпусков о первых шагах пчеловода - с чего и как начать. А сейчас, пока зима, Михаил Мульганов делится своим опытом того как он создавал свои первые пасеки, что получалось, что нет, чо чувствовал, что пережил.

В полседующих выпусках мы ещё вернёмся к первым шагам и к непервым тоже.

Если у кого то сейчас есть вопросы - задавайте не стесняйтесь .

А теперь продолжим в сегодняшнем повествовании есть интересная вставка-комментарий (примерно в середине) описывающая , как человек впервые соприкоснулся с пчёлами, что испытал, какие ошибки допустил -читайте

(а тем кто хотел бы прочитать историю полностью вышлю историю в оригинале без редакторских правок :) : Пишите :) :

...При выходе из хутора вас встречает яблоневый сад, заброшенный и заросший, но всё ещё выдавливающий из своих стеблей ароматные кисло-сладкие соки. Вездесущий канадский клён уже начал медленно, но верно проникать в сердцевину сада, оспаривая окультуренную когда-то человеческими руками территорию.

Сразу за садом огромная клетка смородиновых кустов, прореженных кустарниками барбариса и боярышника. Между ними зелёным ковром легла дикая земляника, пряча под листами свои ещё только набухающие конусообразные ягодки.

Далее начинается Фоминский лес, тот самый, где в начале двадцатых орудовала банда батьки Фомина. Именно в этой банде коротал свои дни Григорий Мелехов, главный герой романа Шолохова «Тихий Дон».

Тропа, которая коварно заманила вас в аллею дикого тёрна и аморфы, незаметно увиливает от растерянного взгляда, прячется среди бурно цветущей растительности, а потом и вовсе пропадает под раскидистыми кронами дубов и ясеней. В низине леса бьют родники, на лужайках встаёт на дыбы мышиный горошек, запах которого, как наркотик проникает в потаённые отделы головного мозга и заставляет останавливаться и просто балдеть.

По краям леса карабкаются на холмы кусты аморфы. Его цветущие грязно-морковные кисти, умудрились собрать на себе всех наших пчёл, шмелей и мушек.

Растёт в лесу и липа, и черноклён, и акация, и боярышник, и барбарис. И все эти деревья являются мощнейшими медоносами.

В своих бесконечных лекциях Михалыч упомянул о смолке липкой, розовом цветочке, распускающимся в конце мая и являющимся первоклассным медоносом. «Мёд с него - наинежнейший, прозрачный, с тонким непревзойденным ароматом, - говорил Михалыч, - но вот скачать его удаётся только, если пасека стоит глубоко в лесу».

Бродя по лесу и его окрестностям, я то и дело натыкался на зайцев, куропаток и даже кабанов.

Михалыч давно уже обследовал всю флору и фауну здешних мест, и его было не затащить туда ни под каким предлогом. Но однажды мы с ним пошли таки на разведку – посмотреть на медоносы. На одной из полян я заметил грибы. «Интересно, съедобные они или нет?» - полюбопытствовал я. Михалыч, не долго думая, сорвал его и со словами «а вот это мы сейчас и узнаем» схряпал прямо живьём.

Надо сказать, я давно вёл тайные наблюдения за пристрастиями своего учителя, за его, так сказать, ужимками и прыжками.

Первый вывод, который я сделал – это наличие здоровых животных инстинктов. Учитель никогда не переедал и где-нибудь в середине трапезы мог отодвинуть от себя тарелку и сказать: «Хорош!».

Если перед ним лежит ломоть хлеба, кусок мяса, сыр и морковка, то он непременно отдаст предпочтение морковке.

В своём доме он бесконечно пил какой-то странный квас на основе сброженной свёклы, заедая его сушёными грушами и яблоками. К воде он питал особую страсть. Для него, как и для пчёл, она должна быть проточной и по возможности ключевой.

Он питался так, будто в точности исполнял предписание какого-то невидимого диетолога. Он мог, например, нарвать листья крапивы, растереть их между ладонями и отправить почти что не жуя в желудок. Мог, например, есть с хлебом и запивать кислым молоком забрус. Забрус – это восковые крышечки вперемешку с мёдом. И вообще, о еде он никогда не заботился, что меня поражало и раздражало одновременно. «Мёд есть, хлеб есть, вода под боком, что ещё надо?», - говорил он.

Засыпал Михалыч тогда, когда хотел спать. Причём, если он, к примеру, ощущал позывы ко сну в момент работы на пасеке, он мог лечь тут же около улья в траву и заснуть под пчелиный гул, аки младенец.

Однажды мы его подловили за таким необычным занятием и, разбудив, спросили, что это он делал, лёжа на земле. «Слушал, как растёт трава», - последовал незамедлительно ответ.

Овраги и холмы Пустовского изобилуют степным чобром или, по научному, тмином ползучим. Его едкий запах неотступно преследует вас при сборе земляники, которая растёт тут же в огромных количествах. Здесь же по склонам холмов встречается и донник, и татарник, и дикая горчица, и много ещё таких цветов, которым я не знаю до сих пор названия. По берегу Хопра произрастает в обилие какая-то болотная трава, цветущая в конце лета, и много мяты, которую впоследствии я стал использовать в своих чайных сборах. Меловые горы над Хопром также усеяны различными цветами, которые жадно посещают пчёлы. И, несмотря на обилие флоры этой местности, часть пчёл всё же летело за Хопёр. Я знал, что за пойменным лесом были заливные луга, за которыми начинались серопески. Там - главный медонос Пустовского – чобор. Но добраться туда не было времени. Нужно было работать на пасеке. Сбивать рамки, наващивать вощину и подставлять в семьи для их отстройки. Это первое, что я научился правильно делать.

Представьте себе ситуацию. В качестве одной из причин, потери валовой продукции на пасеке происходят из-за того, что в ульях элементарно не хватает сотов. В диком состоянии – это для пчелы не проблема. Пчела выстроит себе столько сотов, сколько ей надо для воспроизводства и пропитания. Но это для себя, а для человека? Человек обманул природу пчелы, надавил на больное место – «голод», и в момент медосбора подставил пчеле готовые соты, мол, не заморачивайся ты на их отстройку, таскай быстрей мёд в готовые соты. Как только пчела выполнила эту команду, соты в мгновение ока становятся пустыми. И теперь в улье все озабочены только одним – заполнением сотов мёдом. Так и получается товарный мёд. А если в ульях не достаточное количество сотов? Пчёлы тянут языки (естественные соты), которые практически невозможно откачать. В общем, у нас не было готовых сотов – суши. Были пачки вощины и рамки. Вощина – это истончённый лист воска по размерам рамки, который прикрепляется к пустым брускам на проволоку. За два-три дня пчёлы могут оттянуть из вощины белоснежный сот. Одной из причин, почему на нашей пасеке появились роевые настроения, было не достаточное количество сотов. А тут ещё вынужденное деление ещё только двенадцатирамочных семей на два отводка в связи с появлением племенных маток…. В одном отводке с молодой маткой - восемь рамок, и в другом, с отсаженной старой – четыре. А чтобы получить валовой мёд нужно иметь хотя бы по двадцать рамок на семью! Короче, нужно было срочно отстраивать соты и наращивать семьи.

Как правильно подставить вощину в семью пчёл? Конечно, можно просто запихать её в любое место, где толпятся пчёлы, и закрыть крышку. Но это будет неправильно. Раз уж нам нужно было интенсифицировать развитие пасеки, нужно было делать все операции крайне эффективно. Для этого приходилось раздвигать рамки и выискивать открытый расплод и кормовую рамку, то есть, рамку с пергой и мёдом. Кормовая рамка, как обычно, располагается с краю гнезда, за ней ставится вощина, за вощиной помещается открытый расплод и далее остальные рамки. Открытый расплод нуждается в постоянном кормлении, но на месте кормовой рамки, оказывается листок вощины…. Вот тогда-то пчёлы и бросаются на её отстройку, чтобы побыстрее заполнить новый сот мёдом и пергой.

Шёл небольшой взяток с аморфы. Пчёлы забивали пергой тёмноморковного цвета кормовые рамки, оставляя лишь узкую верхнюю их часть под мёд.

Затем я стал находить пчёл, работающих и на степном чобре.

У нас не было весов, поэтому мы не могли точно определить, каков был взяток. Обычно на пасеке стоит контрольный улей. Он стоит на весах, на которых определяется привес. Но, похоже, для Михалыча это не было проблемой. Он ловил прилетающих пчёл, толпившихся около летка, аккуратно брал их двумя пальцами за спинку, помещал брюшко на край своего ногтя и осторожно на него надавливал. Из брюшка показывалось жало. Оно тыкалось в ноготь, не находя себе достойного применения, в то время как из зева показывался хоботок с каплей нектара. Михалыч отпускал пчелу и слизывал эту капельку на кончике своего пальца. По степени терпкости, вязкости и аромата он определял состояние взятка.

На отстроенной вощине стал появляться напрыск – свежие, ещё не дозаренные капельки нектара.

Пчела дозаривает нектар тем, что неоднократно, как насос, втягивает в свой зобик свежие его капельки и «вырыгивает» их обратно в ячейку, перемещая этот пахучий сироп всё выше и выше к верхней части сота. Этим самым она ферментизирует ароматную жижицу, обогащает её своей слюной, превращая нектар в мёд. Часть пчёл работают «вентиляторами», беспрерывно работая крылышками – испаряют лишнюю влагу, чтобы избежать процесса брожения. В освободившиеся от нектара ячейки хорошие матки успевают отложить яйца. Причём делают они это более охотно в ячейки, в которых только что пребывал нектар.

Работа на пасеке кипела, и мы кипели вместе с ней. Михалыч повелел сделать прокачку. Я ещё раз полез в ульи убедиться, что там ничего нет кроме напрыска. «Будем откачивать именно те рамки, где напрыск», - сказал учитель. Но ведь во многих рамках уже успели засеять матки, а в некоторых вместе с незапечатанным ещё мёдом находился открытый расплод! При откачке, личинки обычно выпадают из ячеек в медогонку! «Ну выпадет у тебя десять личинок, а в освободившиеся от нектара ячейки матка засеет ещё двадцать», - поучал тот, с кем спорить было бесполезно.

Таким образом, мы и начали сотрясать пчелиные семьи. Я уже не помню сколько «мёда» мы таким макаром напахтали, но он оказался чайного цвета, чересчур жидким и превосходного вкуса. А вот о качестве пришлось позаботиться. Михалыч разлил его по широким бакам и под сеткой поставил на солнцепёке. В конце дня на поверхности образовывался слой белой пенки, которую учитель искусно удалял. Так продолжалось до тех пор, пока пенка не перестала образовываться. И, удивительное дело, мёд приобрёл положенную вязкость. «Это метод ускоренного дозаривания», - сказал Михалыч. Это был июньский мёд с аморфы, с тмина ползучего, с липы, с заливных лугов Захопёрья. Это был классный мёд – пальчики оближешь.

Такому странному методу откачивать мёд Михалыча научил один старый пчеловод на Дальнем востоке.

Было тогда военное время, и фронту срочно требовались продукты питания. Нужно было сдать столько-то и столько-то тонн мёда, и его сдавали, не смотря ни на что. В результате и мёд качали, и пчёлы живыми оставались.

Перевалило за середину июня. На пасеке то и дело стали появляться запахи новых медоносов. (Кстати, работая с пчёлами, с медами, с цветами, у меня как у парфюмера обострились восприятия различных запахов, особенно касающихся пищи). И вот в один нестерпимо жаркий день пчёлы загудели, как тысяча тяжёлых бомбардировщиков. В округе установился устойчивый неописуемо приятный запах чабрецового мёда. Этот запах как хмель ударял в голову, как шанель номер пять, которые хочется нюхать и нюхать, чтобы запомнить этот аромат на долгие годы. Хотелось просто встать между ульями, закрыть глаза и дышать. Михалыч ликовал. Казалось, рабочая активность пчёл всецело передалась и ему. Он как юла вертелся между ульями, подсиливая отводки расплодом на выходе и вставляя вощину. Когда он стряхивал с сота пчелу, липкие брызги свежепринесённого нектара янтарным дождём орошали поверхность гнезда с его многочисленными обитателями, и, тем самым, ещё больше возбуждая своим чудным ароматом крылатых тружениц на трудовые подвиги. В один из таких хлопотных дней на тропе ведущей к пасеке показалась фигура мужчины с рюкзаком за плечами.

Это был Борис.

И вот как он описывает своё появление:

«В июне 1988 года, как и было оговорено, я вырвался на несколько дней на пасеку для того, чтобы «собственноручно» познать по чём фунт лиха.

Как только я слез с автобуса и вышел на дорогу, по которой мне предстояло идти 5-6 км, меня сразу же оглушила необычная тишина. Тишина и одиночество… Я стоял на развилке и не мог сделать ни шагу, находясь под впечатлением резкой перемены обстановки. Но вот я пришёл в себя и двинулся в путь. Дорога пошла через поля, вдоль посадок и вышла к кромке леса. Здесь я сделал привал, наслаждаясь необычным состоянием, захватившим меня, что говорится, врасплох. Десять минут понадобилось на то, чтобы я адаптировался к новому состоянию своей души.

Примерно через полчаса вдали показалась туманная полоска пойменного леса, значит где-то там - Хопёр. И вот на фоне этого зелёного тумана показался и первый казачий курень.

Ни людей, ни машин, ни животных! Пусто! Всё будто вымерло под этим нестерпимо палящим солнцем. Оставленные людьми дома были мертвы, мрачны и одиноки. Крик немого отчаяния исходил от перекошенных ставень, покосившихся плетней и изрешеченных дождями глиняных стен мазанок.

Жуткое зрелище…. Пустеет земля наша…

С такими мыслями я входил в хутор. Но где же пасека? Я робко шагал по пустынной улице и крутил головой в надежде увидеть человека. Никого! Над головой как пуля просвистела пчела. Одна, другая…. Свист переходил в весёлое жужжанье, а жужжанье в размеренный гул. Этот необычный указатель вывел меня на бугор. Поднялся и вижу: две согбённые фигуры замерли над ульями.

После короткого приветствия, не дав перевести дух, на мою голову сразу же водрузили пчеловодную маску и подвели к улью. Смотри! А чего я должен был увидеть? Кишмиш из крылатых насекомых, которым, казалось, не было никакого дела до здоровенного дяди, тупо воззрившегося в сердцевину улья.

Впрочем, не совсем так. Эти насекомые оказываются могут своеобразно приветствовать неловких дядь, источающих из себя запахи пота и прочих атрибутов городской жизни. Первые пять укусов в мои запястья были слабым напоминанием об этикете взаимоотношений. Но ведь в улье несколько тысяч пчёл, а не пять! Руки раздувались на глазах.

«Теперь ты в курсе, что пчёлы иной раз могут и ужалить? – траурным голосом спросил Михаил, без какого либо намёка на сочувствие и сострадание. – За день 30 укусов – это нормально. Ну, ничего, привыкнешь… Если шока не будет, станешь настоящим медогоном. Ведро с водой у колонки – сунь руки – будет легче».

«А выдержишь 150 укусов зараз – будешь настоящим пчеловодом», - шутил Пантелеев.

«Да, с юмором у них хренова-то. Вряд ли я смогу здесь выдержать 10 дней….

Шок, пухнуть от яда, выдержать укусы….» - все эти разговоры велись как промежду прочим у открытого улья, в котором мы зачем-то настойчиво копались, видно что-то искали…. Ещё пять-шесть укусов и во рту я ощутил горечь яда. Мне стало действительно не по себе.

«Ладно, отдохни минут пять», - сердобольно разрешил Пантелеев.

«Порядки у них – аховые. С корабля и сразу в битву за урожай. Что-то мне знакомое, так-так…»

Бедные мои руки или то, что с ними стало! Я сплюнул горечь и пошёл к ведру с водой. Ледяная вода остудила пыл моих опухших запястий, а заодно и притупила остроту моих траурных мыслей.

«Ну что, отдохнул? Пошли к следующему улью!» - дружелюбный голос Пантелеева снова вернул меня на пасеку.

«Вот тебе пчеловодная стамеска. Вынимай рамку. Аккуратней, пчелу не дави!»

Хорошо сказать не дави, а если руки трясутся? Пчёлы-то ползают и по рукам, и по сетке каски…. Стиснув зубы, вытащил рамку.

- Ищи матку!

- Нашёл! - обрадовался я, помня, что самая большая пчела – это и есть матка.

- А вот ещё матка, а вот ещё и ещё…- Пантелеев хитро посмотрел мне в лицо. – На последней кормовой рамке матка встречается редко, а вот трутней полно. Запоминай и разбирай гнездо дальше.

Перед моими глазами эти коварные мухи танцевали какие-то непонятные танцы, ныряли в ячейки, переговаривались друг с другом, а часть этих проклятых мух переодически ширяла мне под ногти свои тонкие жальца. Я выл про себя от боли, но продолжал разбирать гнездо в поисках матки. И зачем её искать? Что за необходимость? Ага, вот кажется! Большая и важная, больше, чем трутень, она двигалась вразвалочку по соту, а вокруг неё сновала свита, создавая ореол чуть ли не святости. Вообще-то, завораживающее зрелище…. На мгновение я забыл про свои ноющие пальцы, превратившиеся в тёплые розовые сардельки…."

На этом я прерву воспоминания моего друга, которыми он любезно согласился поделиться. Дело в том, что всё что нужно делать новичкам, если они действительно хотят стать пчеловодами – это научиться элементарному –открывать улей и аккуратно и быстро проделывать все нужные работы. Первое чему учит Михалыч новичков – это терпению. Может показаться, что он учит ученика раздвигать рамки и отличать матку от трутня, но это всего лишь предлог. Смысл самых первых уроков заключается в проверке терпеливости ученика и приучению его к определённому режиму действий.

Любой человек, который до этого видел пчёл только на картинке, совершает ряд одинаковых ошибок. Видя, как пчеловод легко и непринуждённо жонглирует рамками, ему кажется, что он может запросто повторить эти нехитрые действия. Он не в состоянии предположить, что на самом деле все эти действия оттачивались годами. В работе опытного пчеловода нет ни одного лишнего движения. Все движения предельно точны и рациональны. И вот новичок лезет в улей и как слон в посудной лавке начинает делать неловкие движения, которыми тревожит пчелу. Она сразу же напоминает ему о нарушении договорных обязательств – действовать так, чтобы не мешать работе, не отвлекать. После первых укусов человек из состояния расслабухи впадает в состояние крайнего напряга, что так же сковывает его движения и мешает найти с пчёлами общий язык. Нужен режим расслабленности с одной стороны, а с другой - постоянная бдительность. Нужно находиться в режиме здесь и сейчас и при этом не испытывать чувство страха, потому что страх сковывает. Чтобы поймать это состояние, нужна практика. Нужно много раз залезть в улей и много, много раз достать оттуда рамку с пчелами и вставить её обратно. Этому нельзя научить словами или посредством записи под диктовку.

Этому учат самые мудрые учителя, которых благосклонно предоставила нам природа – пчёлы. Это они оценивают вашу практическую работу и с удовольствием ставят вам оценки в …. Куда только они не ставили мне свои двойки…. Одно время я даже стал изучать систему ужаления пчёл. Например, есть на теле места, которые совершенно не чувствительны для укусов. Но есть такие места, что лишь истошный крик способен как-то ослабить боль от укуса. Такое впечатление, будто тебя ужалила кобра. У меня немели конечности и сыпались искры из глаз, но после таких укусов я чувствовал внутреннее облегчение. Я стал исследовать болючие точки и обнаружил, что они связаны с различными органами, которые как раз были у меня не вполне здоровы. Невольно пчёлы стали для меня ещё и апитерапевтами. Не даром бытует фраза «Да ужалит вас пчела!».

Так что первые шаги знакомства с пасечными работами сопряжены с преодолением непривычных барьеров.

Если человек действительно хочет стать пчеловодом и ему интересно общаться с пчелами, то в течение недели интенсивной практики он овладевает умениями и навыками пасечных работ.

Борис видел в пчелах не только способ подлатать дыры семейного бюджета – он видел в них что-то навроде природных учителей, помогающих раскрыть свой духовный потенциал. И он у него раскрылся.

Продолжение следует...

Если у кого есть вопросы, комментарии - Пишите.

Если кому-то не ответили, значит Ваше письмо не дошло, попробуйте ещё раз.

А на сегодня это всё.

http:\\sd-volgograd.narod.ru - личная страничка Ханова Сергея, там есть ссылки на самые полезные товары (и продукты тоже).

Заходите не стесняйтесь - тут все свои. TutVseSvoi.ru