Добрый день, Уважаемые Подписчики! Рад представить Вам очередной - уже шестьдесят шестой выпуск - рассылки.

Последние материалы, опубликованные на www.nationalsecurity.ru:

Обращаю Ваше внимание, уважаемые читатели, что Вам не обязательно ждать продолжения заинтересовавшей Вас публикации в рассылке - Вы можете прочитать полную версию заинтересовавшей Вас публикации на сайте www.nationalsecurity.ru, перейдя по ссылке >>> ДАЛEE >>> в конце каждого материала:

∙ Аналитический доклад "Наркоторговля через российско-казахстанскую границу: вызов и проблемы противодействия".

∙ Досье "Совет национальной безопасности при Президенте США".

∙ Косолапов Н.А, Андреева Т.Н, "Ядерное сдерживание в условиях глобализации (политико-психологические аспекты проблемы)".

∙ Джин Шарп "От диктатуры к демократии. Концептуальные основы освобождения".

НОВЫЕ КАРИКАТУРЫ В РАЗДЕЛЕ ЮМОР!!!

В рубрике ЮМОР мы публикуем политические анекдоты, карикатуры, шаржи по самым злободневным вопросам.
>>> ОСТАЛЬНЫЕ КАРИКАТУРЫ >>>

Мы начинаем публикацию в рассылке и на сайте www.nationalsecurity.ru исследования Наркоторговля через российско-казахстанскую границу: вызов и проблемы противодействия. Исследование проведено международным авторским коллективом и было выполненного на базе Центра региональных и трансграничных исследований Волгоградского государственного университета (РФ) в результате проекта, поддержанного Центром по изучению международной преступности и коррупции Американского университета (Вашингтон, США). Исследования осуществлялись в городах РФ - Москве, Астрахани, Барнауле, Волгограде, Новосибирске и Оренбурге, а также в Казахстане – Алматы, Астане и Петропавловске. В проекте приняли участие сотрудники Центра региональных и трансграничных исследований, а также представители других научных центров России и Казахстана.

Введение

Настоящий доклад стал плодом работы международного авторского коллектива, выполненной в 2004 г. на базе Центра региональных и трансграничных исследований Волгоградского государственного университета (РФ) в результате проекта, поддержанного Центром по изучению международной преступности и коррупции Американского университета (Вашингтон, США). Исследования осуществлялись в городах РФ - Москве, Астрахани, Барнауле, Волгограде, Новосибирске и Оренбурге, а также в Казахстане – Алматы, Астане и Петропавловске. В проекте приняли участие сотрудники Центра региональных и трансграничных исследований, а также представители других научных центров России и Казахстана.

В современных условиях обозначенная проблема имеет несомненную и все более возрастающую актуальность: наркотрафик через российско- казахстанскую границу представляет из себя один из наиболее опасных вызовов безопасности Российской Федерации, косвенно – серьезный вызов безопасности Республики Казахстан, а также, по крайней мере, не менее серьезную проблему для стран ЕС, Восточной Европы, Центральной Азии и некоторых других. При этом выработка стратегии противодействия наркобизнесу в РФ и других странах, на наш взгляд, не отвечает создавшейся опасности и далеко не всегда в полной мере учитывает накопленный в данной сфере международный опыт.

Структура настоящего доклада состоит из четырех разделов:

1) Трафик через poссийско-казахстанскую границу в контексте глобальной и региональной наркоситуации;
2) Организация наркоторговли через границу России с Казахстаном: методы, маршруты, структура;
3) Трансграничная наркоторговля и коррупция;
4) Борьба с трансграничной наркоторговлей.

Заключительные выводы дополнены практическими рекомендациями к разработке концептуальных основ соответствующих стратегий.

Авторы надеются, что доклад станет полезным как для исследователей, изучающих различные аспекты проблемы; так для лиц и структур, формирующих политику в сфере противодействия трансграничному наркотрафику в рассматриваемом направлении.

1. Трафик через poссийско-казахстанскую границу в контексте глобальной и региональной наркоситуации

К началу XXI века комплекс проблем, связанных с производством, потреблением и распространением наркотиков, стал одним из наиболее серьезных вызовов глобального масштаба. В настоящее время по оценкам экспертов ООН в мире насчитывается более 200 млн. человек, употребляющих наркотики (См.: Хатаев, Ахмет. Сообща против наркоугрозы. – Федеральная служба Госнаркоконтроля РФ; Пресс-релиз Федеральной службы Госнаркоконтроля, ). Из-за нынешней политической конъюнктуры в восприятии элит ведущих стран мира и глобальных СМИ проблема незаслуженно находится в тени угрозы международного терроризма, однако ее разрушительный эффект представляется несравнимо большим. Наркомания способна катастрофически подорвать потенциал тех обществ и государств, в которых она распространяется; в последнем случае ее разрушительное воздействие способно далеко превзойти по своим последствиям территориальные потери, результаты войн, экономические кризисы и те же террористические атаки.

Распространение наркотиков, потребление которых приводит к столь негативным последствиям, является, как правило, запрещенным, криминальным бизнесом, сверхдоходность которого делает, однако, задачу его искоренения вряд ли выполнимой в ближайшем будущем. Считается, что продажа наркотиков приносит прибыль в размере до 1000%, а годовой оборот наркоиндустрии по оценке ООН составляет от 55 до 400 млрд. долл., что эквивалентно, по крайней мере, 8% от объема мировой торговли. Еще более впечатляющей выглядит информация Международного валютного фонда, согласно которой в мире ежегодно отмывается до 1,5 трлн. долл., полученных от продажи наркотиков, что равно 5% мирового ВВП. Используя огромные финансовые ресурсы, наркобизнес прекрасно приспособляется к изменяющимся обстоятельствам и оперативно реагирует на изменения в тактике борьбы с ним, активно участвует в процессе глобализации, представляя собою его своеобразную изнанку.

В настоящее время структура наркоторговли определяется многими факторами: спросом, специализацией и географией производства, спецификой маршрутов наркотрафика, реакцией наркобизнеса на меры со стороны противостоящих национальных и международных органов и т.д. В структуре спроса первое место в мире занимает марихуана, которую употребляет примерно 140 млн. чел., далее следуют стимуляторы амфетаминового ряда (30 млн.), кокаин (13 млн.), героин – 8 млн. (См.: М.С. Ашимбаев, Г.А. Курганбаева, Л.М. Музапарова, Л.Ю. Гусева, А.С. Досымов. Наркотизация общества: состояние, проблемы, опыт противодействия. – Аналитическое обозрение, Алматы, 2004, №.1, с. 7.). География производства и трафика во многих случаях типична: производство осуществляется в азиатских (Южная и Юго-Восточная Азия) и латиноамериканских странах "третьего мира", в первую очередь в районах, где выращивание наркокультур является ключевой статьей дохода местного населения; наиболее мощные наркопотоки направлены по возрастанию покупательной способности населения транзитных стран, частично заканчиваясь в последних (разумеется, уменьшение протяженности маршрутов сокращает и риск), а частично достигая наиболее богатых рынков стран ЕС и Северной Америки. Реакция со стороны противостоящих государственных и международных структур побуждает наркоторговцев изменять свои приоритеты в выборе маршрутов транспортировки, способов доставки и, во многих случаях, посреднических группировок.

Степень организованности наркобизнеса в различных случаях может существенно варьироваться. Типичная схема включает производителей, продающих свои наркотики дилерам (действующим полностью самостоятельно либо наркокартелям), которые (или сразу или после переработки наркотика в подпольных лабораториях при помощи доставляемых туда специальных химических веществ - прекурсоров) доставляют товар на нелегальные оптовые рынки, где тот перепродается розничным торговцам или сначала посредникам. К этому добавляются другие посредники, координирующие раздачу указаний на разных этапах трафика и отмывание денег; фирмы, используемые для прикрытия незаконной деятельности (транспортировки, оптовых рынков, отмывания денег и т.п.) легальной; преступные группировки, осуществляющие запугивание и устранения неугодных; профессионалы, привлекаемые на различных стадиях процесса (химики, бухгалтеры и т.п.) (См., например: Pace, Denny F. Organized Crime: Concepts and Control. Englewood Cliffs, New Jersey: Prentice-Hall, 1975; Thoumi, Francisco. The Impact of the Illegal Drug Industry on Colombia. In: Transnational Crime in the Americas: An Inter-American Dialogue Book. N.Y, L.: Rootledge, 1999, p. 119.). В условиях глобализации все более распространенным явлением становится заключение соглашений между мафиозными структурами различных стран для расширения рынков сбыта и обеспечения благоприятных условий для транспортировки наркотиков. Следует отметить, что организационная структура наркоиндустрии может варьироваться в целях конспирации или оптимизации деятельности.

В данном отношении показательна структура мексиканского наркобизнеса, в которой исследователями выделяется три уровня. Первый из них представлен тремя-пятью организациями, обеспечивающими весь цикл, контролируя рынки сбыта и имея широкую сеть международных контактов; второй – менее крупными организациями (оценка их числа варьируется от 6 до 20), которые иногда кооперируются друг с другом, а иногда действуют самостоятельно; третий – из многочисленных группировок, которые специализируются на отдельных операциях наркотрафика, порою вступая в субконтрактные отношения с более крупными организациями (См., например: Smith, Peter. Semiorganized International Crime: Drug Trafficking in Mexico. In: Transnational Crime in the Americas: An Inter-American Dialogue Book. N.Y, L.: Rootledge, 1999, p. 200.).

Как уже было отмечено, крупнейшие группировки контролируют весь цикл, начиная производством и кончая сбытом. Они могут обладать довольно сложной структурой, современность и эффективность маркетинговой и управленческой политики которых может поспорить с передовыми образцами организации легального бизнеса. Подобные организации, особенно латиноамериканские, включают высших руководителей (во многих случаях во главе стоят семейные кланы), старших менеджеров и их подчиненных; центральные организации пользуются услугами субподрядчиков и наемников, которые обеспечивают специализированные услуги, включая очистку, контрабанду, распространение продукции, отмывание денег и принуждение; - вся структура может включать сотни человек. Между такими группами, обычно на региональной основе, развиваются сложные схемы взаимодействия в сферах отправки крупных партий наркотика, обмена информации о действиях правоохранительных органов (в том числе о готовящихся операциях по борьбе с наркотиками), контрразведки; выработка совместной позиции на переговорах с властями и т.п. При этом даже могущественные латиноамериканские наркокартели, по крайней мере, номинально (в некоторых случаях центральные фигуры могут, в известных рамках выполнять координирующую роль), остаются ассоциациями независимых предпринимателей, действующих с целью минимизации рисков и осуществления совместной стратегии по отношению к официальным структурам, но не координации ценовой политики (Terriff, Terry; Croft, Stuart; James, Lucy; Morgan, Patrick M.. Security Studies Today. Cambridge: Polity Press, 1999.).

Однако в силу различных обстоятельств наркоторговля, как правило, не является жестко централизованным механизмом, который было бы, в частности, легче раскрыть и уничтожить. В соответствии с выражением, употребленным американским политологом Питером Смитом, структуру наркобизнеса можно охарактеризовать как «полуорганизованная преступность» (Smith, Peter. Op. cit., p. 216.). Из достигаемых форм централизации более распространенной являются наркокартели, что подразумевает объединение контролирующих производство группировок с целью сбыта; образование же наркосиндикатов менее типично.

Как отмечает российская исследовательница Екатерина Степанова, степень тяготения наркобизнеса к созданию крупных синдикатов и картелей нередко переоценивается: так, в Колумбии после разгрома крупнейших картелей («Медельина» и «Кали», некоторое время являвшихся мировыми лидерами по торговле кокаином) наркобизнес по-прежнему процветает, функционируя в виде небольших и глубоко законспирированных групп, часто основанных на этнических и семейно-клановых связях. Более же крупные объединения часто формируются для достижения краткосрочных целей (Степанова Е. Незаконный оборот наркотиков и его связи с конфликтами и терроризмом: Афганистан и Центральная Азия. – Разоружение и безопасность 2001-2002. Международная безопасность: новые угрозы нового тысячелетия. М., 2003, с. 67.).

Для обеспечения своего бизнеса наркоторговцы вступают в коррупционные отношения с представителями власти самых различных уровней: от служащих пограничных, полицейских и таможенных структур, осуществляющих контроль над маршрутами наркотрафика, до властной верхушки, способной обеспечить проведение желательной политики. По мнению одного из представителей крупной мексиканской наркогруппировки, «Наркотрафик – это то, что полностью управляется правительством, ибо, начиная с защиты плантаций марихуаны все контролируется, в первую очередь армией, затем федеральной судебной полицией, даже включая отдел уничтожения посевов Министерства юстиции…» (Цит. по: Jordan, David. Drug Politics : Dirty Money and Democracy. Norman: University of Oklakhoma Press, 1999, p. 6, 69.).

Как утверждает американский исследователь Дэвид Джордан, некоторые правительства могут одновременно бороться с отмыванием денег и наркоторговлей на публичном уровне и поддерживать их неофициально, крайней мере, по четырем главным причинам: во-первых, огромные прибыли от наркоторговли не только поддерживают государственные финансовые системы, но и расширяют экономическое влияние данных стран; во-вторых, наркоторговля поддерживает национальные сельское хозяйство и торговлю (подпитываемую огромными прибылями от вырученных средств); в-третьих, используется как способ мощной автономной и в то же время анонимной финансовой подпитки разведывательных служб; в четвертых, обеспечивает взаимодействие с криминальными элементами, которые могут предоставить разведслужбам широкий спектр услуг, включая убийства, запугивание и т.п. При этом кооперация международной наркопреступности с коррумпированными кругами внутри правящего режима страны в современных условиях создает серьезный риск внутренних и международных конфликтов с теми силами, которые пытаются противостоять наркобизнесу. Одна из возможных моделей развития событий отражена в термине «колумбианизация», что означает дезинтеграцию политических, экономических и социальных структур и перманентное состояние насильственной преступности, такой как политические убийства, казни, нарушения прав человека (Ibid., p.69, 83.).

В то же время, довольно типична ситуация, когда крупные наркогруппировки (иногда сами имеющие целые арсеналы вооружений) оказывают поддержку повстанческим или террористическим структурам, дестабилизирующим ситуацию в стране, если курс властей создает серьезную угрозу интересам наркодельцов. Нередки и случаи, когда для привлечения на свою сторону общественной поддержки наркоторговцы помогают местному населению тех районов, в которых выращиваются наркокультуры или через которые осуществляется трафик. При слабости государственной власти в стране либо отдельных районах наркогруппировки могут брать на себя полицейские функции, порою даже вступая с официальными властями в негласные альянсы с целью противодействия повстанческим движениям и т.п. Основная доля производства наркотических культур приходится на регионы Латинской Америки, Юго-Восточной Азии, Среднего Востока. Так как обстановка в двух первых упомянутых регионах относительно мало связана с темой настоящей работы, автор хотел бы ограничиться рассмотрением ситуации на Среднем Востоке, имея в виду, прежде всего, трафик наркотиков из Афганистана.

В 1990-е годы эта страна стала одним из главных центров мирового наркопроизводства и безусловным лидером в качестве источника поставок одного из самых опасных наркотиков – героина. К настоящему времени на афганские плантации приходится почти 75-80% мирового производства опиатов (Afghanistan Opium Survey 2003. United Nations Office on Drugs and Crime (буклет)). Согласно оценке ООН, с 1980 по 2003 г. производство сырья для последнего – опия – увеличилось почти в 20 раз (с 200 до 3600 т.), а оценочная его стоимость в период с 1994 по 2003 г. возросла в 10 раз (со 102 до 1020 млн. долл.) (Ibidem). Достигнув к 1999 г. рекордного уровня (4600 т.), в 2001 г. производство резко упало (190 т. против 3300 т. в году предшествовавшем) из- за сильной засухи и проведенной талибами кампании по искоренению посевов. Однако уже в следующем, 2002 г., объем данного производства был полностью восстановлен (3400 т.).

В результате выращивание наркотических культур и торговля наркотиками, в результате постигших страну в последние десятилетия войн и локальных вооруженных конфликтов и разрухи, фактически стали главной отраслью национальной экономики. По оценке ООН в 2003 доход производителей опиума составлял 23% ВВП Афганистана, а транспортировка - 29%; в совокупности 52% или 2,3 млрд. долл.; выращиванием опийного мака занимались 264000 фермеров, семьи которых составляли 1,7 млн. чел. или 7% от всего населения страны.

Неудивительно, что предлагаемые и осуществляемые меры, направленные на искоренение наркоторговли или подрыв ее экономического значения, пока оказываются неэффективными. Так, попытка международных структур (в частности выделившего на эти цели 70 млн. долл. ЕС) финансировать развитие других отраслей сельского хозяйства желаемого результата не дали: доход от маковых плантаций пока в десятки раз больше, чем от выращивания пшеницы. По мнению заместителя Специального представителя Генерального секретаря ООН по Афганистану Найджела Фишера, покончить с выращиванием опийного мака удастся не ранее, чем через 5-10 лет, при том, что в Таиланде это было достигнуто через гораздо более продолжительный период - 25 лет (Куртов А.А. Наркобизнес в Центральной Азии: история болезни и пути излечения. - Аналитическое обозрение, Алматы, 2004, №.1, с. 21.).

Малая результативность антинаркотических мер, предпринимаемых контролирующими Афганистан международными силами, неоднократно становилась мишенью критики (в том числе и весьма резкой) со стороны России и даже дало повод некоторым публицистам утверждать, что развитие наркоторговли, подрывающей потенциал России и отчасти стран ЕС, выгодно, в первую очередь, США. Хотя такого рода критику можно признать отчасти справедливой, следует учитывать, что уничтожение посевов мака в настоящее время способно дестабилизировать социально-экономическую ситуацию в стране и привести к непредсказуемым последствиям, в том числе и для сопредельных стран.

При этом средства, выделяемые Россией на соответствующие программы в Афганистане, многократно меньше, чем аналогичные средства, предоставленные США и особенно странами ЕС, помощь которых Афганистану в период с 2001 по 2006 гг. должна составить 1 млрд. евро, в том числе выделяемые в 2003-2004 гг. около 100 млн. евро на поддержку афганских семей и реализацию программ выращивания альтернативных маку культур, и 75 млн. евро – на создание правовой системы и обучение сотрудников спецподразделений по борьбе с наркотиками. С учетом сворачивания российского военного присутствия на таджикистано-афганской границе (оборудование которой в последнее время также все более активно финансируется Евросоюзом) активизация усилий по борьбе с выращиванием наркокультур в самом Афганистане при активном взаимодействии со странами ЕС и США могло бы стать одним из главных приоритетов региональной политики РФ.

Географическое распределение производства опия внутри страны находится в зависимости от климатических условий, удобства для дальнейшего трафика и политической ситуации в различных районах. Обращает на себя внимание тот факт, что в 2003 г. наибольшее количество площадей под выращивание опия (23% от аналогичных площадей по всей стране) было отведено в восточной провинции Нангархар, примыкающей к Пакистану. Второе место по этому показателю (19%, столько же составляет и оценочная доля в производстве опия) занимает южная провинция Гильменд, также граничащая с Пакистаном и расположенная на относительно небольшом удалении от Ирана.

Следует, однако, обратить внимание на тенденцию значительного уменьшения площадей в этом регионе: в частности, в 2003 г. они сократились почти наполовину по сравнению с 2002 г. На третье место (16%; 14% или 508 метрических тонн – оценка доли в производстве опиума) вышла пограничная с Таджикистаном провинция Бадахшан, где площадь земель, отводимых под опиаты, напротив, выросла по сравнению с предшествовавшим годом на 55% (Afghanistan Opium Survey 2003. N.Y.: United Nations Office on Drugs and Crime, 2003, p. 36, 48.). На уровне административных районов три первых места из четырех занимают территориальные образования провинции Бадахшан (в Кишиме и Джурме под опийный мак отведено 6%, а в Файзабаде – 4 % от площади земель, используемых под данную культуру во всей стране).

Симптоматично, что в районах примыкающих к границам со странами СНГ провинциях (граничащих с Туркменией Бадгисе и Джаузджане, с Узбекистаном – Балхе и с Таджикистаном – Бадахшане) размер площадей в период с 2002 по 2003 гг. увеличивался наиболее высокими темпами, также как и в пограничных провинциях Фарах (примыкает к Ирану), Кандагар, Забул, Пактия, Нангархар и Кунар (граничат с Пакистаном) (Ibidem, p. 15, 37.). При средней по Афганистану в июне-июле 2003 г. цене за килограмм сухого опия 425 долл. именно в северных провинциях (на востоке – 269, на западе – 295 долл.) она была самой низкой, тогда как в восточных и южных провинциях (соответственно 465 и 422 долл.) – наиболее высокой (Ibidem, p. 49.). На ценовую конъюнктуру оказывает влияние время сбора урожая: если в большинстве провинций (в частности в Гильменде и Нангархаре) это период с апреля по начала июня, то в Бадахшане – преимущественно август (Ibidem, p. 45.).

В политическом плане возможность выращивания опийного мака тесно связана с ситуацией внутри страны, где власть на местах в большинстве случаев де-факто принадлежит полевым командирам, признающим власть Кабула лишь номинально. Поэтому возможности центрального правительства по борьбе с выращиванием наркокультур существенно ограничены. Так, в 2003 г. власти достигли определенных успехов в провинциях Гильменд и Нангархар, уничтожив, соответственно 8500 и 7376 га. посевов, однако в северных районах, контролируемых этническими военизированными группировками, такое уничтожение не проводилось (Ibidem, p. 95-96.).

Существует несколько маршрутов транспортировки произведенного опия, который по пути (в Афганистане или за его пределами) в специальных лабораториях превращается в героин. Из этих маршрутов главными являются балканский (через Иран (вариант – в Пакистан к порту Карачи и далее – морским путем), Турцию, балканские страны и далее – в Южную и Центральную Европу по направлению к Нидерландам) и северный (или "шелковый путь"). В последнем случае главным магистральным направлением считается совокупность маршрутов, проходящих через Таджикистан, Кыргызстан (или узбекистанскую часть Ферганской долины), Казахстан, Россию и далее через Украину, Белоруссию либо страны Прибалтики в Восточную Европу, Германию и Нидерланды.

Различные ответвления маршрута идут через афганско-узбекистанскую границу и Казахстан (в середине 1990-х гг. один из главных северных путей проходил через г. Термез, оттуда – в Карши, Бухару, Ургенч, Нукус и далее через плато Устюрт в Казахстан и Россию) (См.: Куртов А. Указ. соч. С. 22.), через афганско-туркменскую границу – в Казахстан или Азербайджан, в большинстве случаев выходя после этого к российской территории, однако иногда направляясь в обход ее, в частности через Турцию. Если преимуществами "балканского маршрута" являются более короткое на пути в страны ЕС расстояние и меньшее число государственных границ, которые надо пересекать во время трафика, то "шелковый путь" привлекает внимание наркобизнеса прозрачностью границ между странами СНГ и, возможно, несколько более широкими возможностями наладить трансграничные связи на клано-этнической основе (например, между представителями этнических групп, проживающих в Северном Афганистане, соседних странах СНГ – Таджикистане, Узбекистане и Туркмении, - и других государствах бывшего СССР).

Сказываются также и последствия охватившего постсоветские государства экономического кризиса, приведшего к натурализации экономики, росту теневого сектора и обнищание населения, все более возрастающая часть которого, так или иначе, ориентируется на обслуживание наркотрафика. Растет коррупция в различных сферах, включая госаппарат: по многим оценкам степень срастания наркобизнеса с коррумпированным чиновничеством наиболее высока в Киргизии, Таджикистане и Туркмении. По мнению координатора гуманитарной помощи ООН в Таджикистане Мэтью Кахейна, от 30 до 50% экономики этой страны в той или иной степени связано с наркобизнесом (См. Степанова Е. Ук. соч. С. 63-64.).

Все более возрастающее значение "северного маршрута" в настоящее время с тревогой отмечается экспертами и представителями официальных структур как России и стран Центральной Азии, так и других государств. За последние 10 лет потребление опиатов в постсоветской Центральной Азии увеличилось в 6 раз, что является самым высоким темпом роста в мире. Около 1% населения региона в возрасте 15 лет и выше являются наркозависимыми, что в три раза больше соответствующего показателя по странам Европы.

Показательны не только количественный рост задержаний опиатов и отчетливая тенденция падения цен на них на этом пути (о чем еще будет упомянуто ниже), но и качественная структура данных задержаний: если на "балканском пути" арестовываются, в основном, опий и морфин, то на северном – уже готовый героин. Другой тревожной тенденцией называется увеличение объема перехвата поставок в Афганистан (из стран как ЕС, так и СНГ – авт.) используемых для производства героина прекурсоров (Степанова Е. Указ. соч. С. 61.). Довольно распространенной точкой зрения (особенно в России) является убеждение в том, что именно этот маршрут в настоящее время приобрел главное значение. Объективные показатели пока не подтверждают, однако, такое мнение. В 2002 г. на «балканском маршруте» было задержано 74% транспортировавшихся из Афганистана опиатов (опия, морфина и героина), в том числе в Иране - 20775 кг., Турции – 2363 кг., Болгарии – 535 кг., Румынии – 202 кг., Венгрии – 322 кг., Словакии – 16 кг., Чехия – 34 кг.; Сербии и Черногории – 44 кг., Хорватии – 46 кг., Словении – 69 кг. и т.д. Показатели стран «северного маршрута» (общая доля задержаний на нем составила 13 %) явно скромнее: Таджикистан – 4121 кг. (Приведенная статистическая информация по Таджикистану, очевидно, является неполной. По данным Федеральной пограничной службы РФ в 2002 г. ее сотрудники задержали в Таджикистане более 12600 кг. наркотиков, из которых 5350 кг. составил героин. При этом считается, что российские пограничники в среднем осуществляют примерно половину всех изъятий, производимых в стране. См.: Куртов А.А. Указ. соч. С. 22.) (более 70% задерживаемого на территории всех стран СНГ объема; примерно половина изъятий было осуществлено российскими пограничниками), Киргизия – 282 кг., Туркмения – 520 кг., Узбекистан – 264 кг., Казахстан – 169 кг., Россия – 887 кг., Азербайджан – 0,7 кг., Украина – 211 кг., Молдова – 151 кг., Белоруссия – 6 кг., Латвия – 0,5 кг., Эстония – 4 кг., Литва – 2,9 кг., Финляндия – 7,5 кг. и т.д. (Afghanistan Opium Survey 2003 (буклет).) Сходная картина получается и при анализе средних цен на героин (данные 2002 г.). За один грамм этого наркотика в странах "северного маршрута" эти цены составляли: в Иране – 1,9 долл., Турции – 10,5 долл., Болгарии – 2,9 долл., ; Албании – 2,9 долл., Румынии – 29 долл., Сербии и Черногории – 23,6 долл., Венгрии – 26,4 долл., Словакии – 22,1 долл., Чехии – 42,4 долл. В государствах, расположенных на «северном маршруте» стоимость была: в Таджикистане – менее 10 долл.; Киргизии – 21 долл. (следует оговориться, что по данным Агентства Кыргызской Республики по контролю наркотиков в 2003 г. в южных районах страны стоимость составляла 3-5 долл., а в Бишкеке – 6-8 долл. (Илипаев Д.А. Тенденции развития наркотраффика в Кыргызской Республике. - Аналитическое обозрение, Алматы, 2004, №.1, с. 15.)) Узбекистане – 7,5 долл., Туркмении – 13,5 долл., Казахстане – 18,5 долл., России - 42 долл. (при разбросе от 13 до 95 долл.), Украине – 57,5 долл., Белоруссии – 35 долл., Литве – 51,3 долл., Латвии – 56,2 долл., Эстония – 45,3 долл., Финляндии – 188,4 долл. "Балканский" и "северный" потоки перекрещиваются в Центральной Европе и замыкаются на Нидерландах, где количество задержаний резко возрастало (Германия – 525 кг., Нидерланды – 1122 кг.), а цена героина существенно падала (Германия – 38,2 долл., Нидерланды – 24,5 долл.) (Afghanistan Opium Survey 2003 (буклет).).

По статистике употребления опиатов в большинстве расположенных на обоих маршрутах стран имеет место некоторый рост. Резкое увеличение в 2002 г. было отмечено в прилегающих к Афганистану странах – Иране, Таджикистане, Кыргызстане, Туркменистане и Узбекистане; а также в Румынии и странах Прибалтики (World Drug Report 2004…, p. 46.). По отношении ко всему населению наибольший процент учтенных потребителей опиатов, согласно официальной статистике, живет в Иране (2,8%), Кыргызстане (2,3%), России (2,1%), Латвии (1,7%), Казахстане (1,5%), Таджикистане (1,3%), Эстонии (1,2%), Украине (0,8%) (Ibid., p. 341, 342.).

Следует оговориться, что данная статистика не всегда является полной и адекватной, во многих случаях общее число потребителей оценивается в несколько раз большей цифрой.

Таким образом, даже несмотря имевшее место в 2003 г. существенное падение цен на героин в странах «шелкового пути» (в России средняя цена упала, например, до 25 долл., варьируясь от $12 до $ 4530), «балканский маршрут» сохраняет главную роль, несмотря на наличие альтернативных путей и серьезные трудности, с которыми приходится сталкиваться наркоторговцам.

Главной из этих трудностей является жесткая антинаркотическая политика соседней с Афганистаном Исламской Республики Иран, которая является лидером по задержанию опиатов (25% всех производимых в мире конфискаций и 76% (!) всех зарегистрированных в мире случаев) благодаря комплексу мер, в том числе и мощной системе пограничных укреплений на афганском участке. В ИРИ действует весьма суровая система наказаний за наркоторговлю (за изъятие более 30 г. героина или 5 кг. опия полагается смертная казнь), однако и здесь растет число наркоманов (достигающее 2 млн. чел.), и потому все больший акцент переносится на меры по сокращению спроса на наркотики (Ibid., pp. 26, 28.).

Глобальная конъюнктура оборота наиболее популярных в мире каннабисных наркотиков совсем иная. Ввиду относительной дешевизны соответствующей продукции (так, в странах СНГ ее стоимость колеблется от 0,3 до 4 долл. за грамм) (Ibid, p. 328,329.), вытекающей из этого целесообразности перевозки через границу более значительных партий (что увеличивает риск) и наличия условий для широкомасштабного выращивания конопли (а также ее произрастания в диком виде) в гораздо более обширной географической зоне (не исключая территорию самой России) многие маршруты трафика гораздо короче, чем в случае с опиатами. Средний Восток и Центральная Азия в этом случае не оказывают определяющее влияние на ситуацию в мировом масштабе, обеспечивая лишь небольшую долю поставок. При этом близлежащие по отношению к России страны, в частности Казахстан и Кыргызстан, сами являются крупным источником поставок каннабисных наркотиков (особенно выделяется в этом отношении долина р. Чу (Шу)).

Согласно проведенному ООН исследованию, производство гашиша в казахстанской части долины в 1998 г. составляло 53 т. на 2500 га, в Киргизии – 24 т. на 770 га (Ibid., p. 70.). Не случайно, что основные маршруты трафика каннабисной продукции в Россию начинаются именно в упомянутых странах. В 2002 г. масса задержанной в РФ травы конопли составляла 30 т., в Казахстане – 17, Кыргызстане – 2,5; Таджикистане – 1, Узбекистане – 0,4 (Ibidem.). Число потребителей каннабисных наркотиков в России и центрально-азиатских странах (за исключением Узбекистана) согласно официальной статистике остается стабильным, заметно превышая численность злоупотребляющих опиатами (в России по данным 1999 г. – 3,9%) (Ibid., p. 111, 346.).

Конъюнктура распространения наркотиков амфетаминового ряда не оказывает определяющего влияния на наркотическую ситуацию в российско- казахстанском пограничье. В отличие от предыдущих случаев, основные потоки направлены в обратном направлении – из Европы в Азию.

Основные выводы к 1 части:

- Проблема распространения наркотиков относится к числу наиболее серьезных глобальных вызовов, по своему разрушающему воздействию значительно превосходя, в частности, проблему международного терроризма;
- Наркобизнес, как правило, не является жестко централизованной структурой ввиду того, что фактор возможной конкуренции нивелируется огромной емкостью потенциальных рынков потребления, необходимостью конспирации и сохранения ключевых «звеньев» механизма наркоторговли при арестах, других неблагоприятных обстоятельствах. Тем не менее, в ряде сфер (сбыт, конспирация, противодействие работе правоохранительных органов, отмывание денег и т.п.) организованный наркобизнес поддерживают самую тесную кооперацию как в своей среде, так и с прочими преступными структурами;
- Главным очагом производства «тяжелых наркотиков» в евро-азиатском регионе в обозримой перспективе останется Афганистан, наибольшая часть опиатов из которого пока поставляется в страны ЕС (рынок с наибольшей покупательной способностью) по «балканскому маршруту» (через Иран, Турцию и балканские страны). В то же время, быстрыми темпами растет значение «северного» (или «шелкового») пути через страны Центральной Азии, Россию и государства Восточной Европы. Симптоматично, что именно на это направление все больше переориентируется наркоэкономика самого Афганистана: площади под посевы мака наиболее быстрыми темпами растут в провинциях, граничащих со странами СНГ, в которых (по сравнению с близлежащими странами «балканского маршрута») задерживается заметно бoльшая доля продукции, уже переработанной в героин;
- Одной из наиболее тревожных тенденций является предполагаемый по косвенным признакам рост числа подпольных лабораторий в северном пограничье Афганистана, а также увеличение объема поставляемых в Афганистан химических веществ – прекурсоров.
- Рынок каннабисных наркотиков носит в большей степени локализированный характер: производители и наркоторговцы ориентируются, в основном, на более богатые страны, расположенные по соседству или на относительно небольшом удалении. В СНГ наибольшее распространение имеет каннабисная продукция, производимая в странах Центральной Азии.
- Движение наркотических средств амфетаминового ряда осуществляется, в основном, в противоположном направлении – из Европы в Азию - и не оказывает определяющего влияния на конъюнктуру наркопотребления в рассматриваемом регионе.
>>> ДАЛEE >>>

Сегодня мы публикуем в рассылке и на сайте www.nationalsecurity.ru третью и четвертую части досье Совет национальной безопасности США (National Security Council).

Часть 3. Деятельность СНБ в период администрации Кеннеди, 1961-1963 годы.

В течение короткого времени Кеннеди провел коренную реорганизацию Совета, ликвидировав сложный механизм Совета национальной безопасности и заменив его гибкой и четкой системой. Администрация Дж. Кеннеди считала, что в новом виде Совет национальной безопасности будет лучше подходить для выполнения вновь принятой оперативной доктрины внешней политики США - "гибкого реагирования". Реорганизация Совета национальной безопасности в какой-то мере ликвидировала перекос, обозначившийся в деятельности Совета при президенте Д. Эйзенхауэре с его военным видением основных процессов, происходивших в мире. В результате Совет национальной безопасности в известной степени утратил свои чисто военно-штабные черты и превратился в орган военно-политического руководства США, что в сущности отвечало его задачам, намеченным при создании.

Менее чем через месяц после вступления в должность Дж. Кеннеди упразднил СКО, а позднее и СП, возложив эти функции на государственного секретаря и его помощников, возглавлявших региональные отделы. Аппарат был укомплектован постоянными сотрудниками, которые должны были отстаивать интересы президента, а не отдельных ведомств. Этим были ликвидированы административные различия между планированием и оперативной работой. Процедура работы аппарата и самого Совета национальной безопасности при Дж. Кеннеди стала более простой и неформальной. Следующим шагом стало упразднение издания общих ежегодных директив Совета национальной безопасности.

При всем том, что деятельность аппарата Совета национальной безопасности приобрела более динамичный характер, нововведения имели негативные последствия. В частности, по оценке ряда экспертов, в результате упразднения СП и СКО взаимодействие спецслужб с другими правительственными ведомствами заметно ослабло, что привело к их изоляции и увеличило риск ошибки. Недостатки подобной системы выявились особенно зримо в период операции в Заливе Свиней и кризиса в Лаосе.

Важным инструментом в эти годы в области формулирования внешней политики и "большой" стратегии стали специальные группы, создаваемые для решения определенных проблем. Их членами были представители различных ведомств, а их руководителями обычно назначался помощник государственного секретаря по соответствующему региону.

Президент активно участвовал в заседаниях Совета национальной безопасности. Были введены в практику ежедневный заседания аппарата Совета национальной безопасности с приглашением внешнеполитических советников Белого дома и представителей различных ведомств. Аппарат Совета национальной безопасности состоял всего из 10 сотрудников и был организован по региональным направлениям. Его сотрудники обязательно входили в состав специальных групп. Они участвовали в подготовке заседаний Совета национальной безопасности.

После провала американской акции в заливе Кочинос в апреле 1961 г. и особенно во время Карибского кризиса в октябре 1962 г. Дж. Кеннеди все больше отказывается от "персональной дипломатии" и ищет совета у своих ближайших друзей и единомышленников. Создается знаменитый "исполком Совета национальной безопасности", имевший в принципе мало отношения к Совету национальной безопасности и состоявший в первую очередь из людей персонально подобранных президентом по принципу личной к нему лояльности. В эту группу помимо министра обороны Р. Макнамары и государственного секретаря Д. Раска входили брат президента Роберт Кеннеди, специальный помощник по вопросам национальной безопасности М. Банди, министр финансов Д. Диллон, председатель Комитета начальников штабов М. Тейлор, директор Центрального разведывательного управления Д. Маккоул, заместители государственного секретаря Д. Болл и министра обороны Р. Гилпатрик, посол по особым поручениям Л. Томпсон и специальный советник президента Т. Соренсен.

Часть 4. Деятельность СНБ в период администрации Джонсона, 1963-1969 годы.

Президент Л. Джонсон сохранил принципы и методы организационной структуры, установленной Дж. Кеннеди. Немаловажное значение имел тот факт, что три важных поста в кабинете Л. Джонсона сохранили за собой члены предыдущей администрации. Это - Р. Макнамара, Д. Раек и М. Банди. При Л. Джонсоне, продолжился рост влияния Совета национальной безопасности. В этот период была создана система региональных и функциональных межведомственных групп при Совете национальной безопасности, которая с некоторыми дополнениями существует и поныне. Американский ученый Дж. Прадос отмечает, что именно при Л. Джонсоне началось использование аппарата Совета национальной безопасности (пока лишь его отдельных сотрудников) для проведения тайных операций за рубежом - порочная практика, приведшая к "ирангейту".

В то время непосредственное влияние аппарата Совета национальной безопасности на формирование решений уменьшилось, несмотря на увеличение числа его сотрудников до 16 человек в 1967 г. Привычка полагаться на своего помощника по национальной безопасности и временные рабочие группы при решении внешнеполитических вопросов привела к тому, что сам Совет национальной безопасности как коллегиальный орган к концу администрации Л. Джонсона потерял свое былое значение. На это в немалой степени оказало воздействие назначение в начале 1966 г. на пост специального помощника президента по вопросам национальной безопасности У. Ростоу. В противоположность М. Банди, редко позволявшему себе высказывать личные взгляды, У. Ростоу стремился навязать президенту свои взгляды весьма "ястребиного" толка. Его назначение нарушило единство цели внешнеполитических советников президента.

Хотя состав и функции Совета национальной безопасности менялись, он все больше превращался во внешнеполитический аппарат президента и все меньше выступал в роли "нейтрального", координирующего органа; наконец, произошло значительное увеличение технических, информационных и административных возможностей аппарата Совета национальной безопасности. Президенту стали доступны новые технические, административные и управленческиевозможности. В то время позиции государственного департамента как основного органа координации внешней политики еще более ослабли.
>>> ДАЛEE >>>

Мы продолжаем публикацию в рассылке и на сайте www.nationalsecurity.ru исследования основателя российской политической психологии, сотрудника Института мировой экономики и международных отношений РАН Николая Алексеевича Косолапова и старшего научного сотрудника ИМЭМО РАН Татьяны Николаевны Андреевой Ядерное сдерживание в условиях глобализации (политико-психологические аспекты проблемы).

Часть 3. Идея ядерного сдерживания и логика ее реализации.

Обратимся теперь собственно к логике идеи ядерного сдерживания. Принцип сдерживания, пишет Р. Беттс, основывается на предположении, что если дать противнику понять, какие жертвы он может понести в случае войны, то "это удержит его от искушения испытать судьбу. Смысл сдерживания в том, чтобы сделать войну сугубо теоретической", т.е. проигрываемой в умах и на моделях, но не в действительности. Появление ядерного оружия - "ядерная революция", по выражению Р.Арона, - ведет к "замене войн кризисами".

По сути, сдерживание, ядерное или любое другое, есть угроза. Последняя действенна лишь при соблюдении комплекса необходимых и достаточных условий: наличии материальных, практических, иных возможностей привести угрозу в исполнение; психологической готовности сдерживающего пойти при необходимости на реальные меры и действия по подкреплению и/или исполнению угрозы; а также при том, что вероятная реакция основной части международной среды на исполнение угрозы и на все последствия этого будет благоприятна для угрожающего или сможет быть им проигнорирована без серьезных для него последствий.

Если любое (тем паче все) из перечисленных условий не соблюдается, угроза не может быть реализована и/или теряет в убедительности, что приводит к последствиям троякого рода. Действенность угрозы не просто падает, но становится равной нулю или же угроза может спровоцировать оппонента на принятие превентивных мер просто для того, чтобы отбить у угрожающего охоту прибегать к подобным средствам воздействия. Восстановление эффективности угроз на будущее потребует от угрожающей стороны использовать со временем чрезмерную силу, чтобы доказать восстановленность его способности подкреплять угрозу делом. Наконец, искусственное поддержание угрозы средствами и методами дезинформации, блефа и т.п. может иметь желаемый эффект на какое-то непродолжительное время; но в длительной перспективе многократно увеличит риски и негативные последствия недееспособности угрожающей стороны.

Так возникает проблема доверия к угрозе - готовности другой стороны принимать угрозы в свой адрес всерьез. Для поддержания такого доверия мало одного лишь наличия названных выше условий. Каждое условие должно подкрепляться убедительными для оппонента доказательствами: наличием необходимых вооружений и систем, их практическими возможностями, готовностью пойти на их применение и т. д. Причем поскольку убедительность даже самых весомых доказательств со временем подвержена инфляции, военно-технические системы меняются, эволюционируют все иные факторы, в сумме составляющие политический и практический контекст ЯС - то и доказательства реальности угрозы (и/или способности отразить ее) должны периодически переподтверждаться. "Неотъемлемой проблемой угроз этого типа (т. е. угроз возможностью применения ядерного оружия. - Авт.), - пишут Г. Эванс и Дж. Ньюнхэм, - является дефицит доверия к ним", или, иными словами, необходимость категорически убедить потенциального противника, что ядерного оружия будет без колебаний применено, как только в этом возникнет необходимость. Между тем сама мощь ядерного и термоядерного оружия и весь шлейф последствий его применения (включая долговременные), а также неопределенности социополитического и всех прочих планов, которыми будет характеризоваться обстановка в мире и в отдельных странах после применения ядерного оружия, способны побуждать оппонента сомневаться, пойдет ли другая сторона в конкретных обстоятельствах на все неизбежные здесь риски, потери и ответственность, особенно если прямая угроза безопасности этой стороны не будет достаточно сильной и самоочевидной. Таким образом, действенность угрозы ядерного сдерживания надо доказывать, притом не в разовом порядке, но постоянно, "спасая" ее от инфляции.

Локальные конфликты 1960 - 1980-х годов решали не только местные проблемы и споры. В процессе этих конфликтов СССР и США демонстрировали друг другу меру решимости прибегнуть в случае необходимости к силе, давая тем самым понять, что при каких-то обстоятельствах эта решимость может распространиться и на применение ядерного оружия. Более того, в 1970 - 1980-е годы, когда мощь накопленных стратегических потенциалов начала внушать особенно обоснованные сомнения в их применимости, следование логике ядерного сдерживания сделало политически выгодной "рациональную иррациональность" - показную, а на деле цинично продуманную внешнюю "отвязанность" слов и действий, активно использованную администрацией Р. Никсона на стадии выхода из войны в Индокитае (1972-1973 годы), а затем администрацией Р. Рейгана в 1981-1984 гг. Но предположение, что в ситуации взаимного ЯС другая сторона иррациональна, трудно поддается практической проверке, резко повышает все виды рисков и в конечном итоге увеличивает, а не снижает вероятность прямого военного столкновения и возможность перерастания его в ядерное. И пока сохраняется хотя бы минимальная опора на ЯС, проблема доверия к сдерживанию будет существовать, отравляя доверие политическое и провоцируя периодические кризисы и обострения отношений между государствами, сдерживающими друг друга подобным образом.

Распад СССР и выход на мировую арену России как ядерной державы открывал возможность начать упорядоченный и управляемый процесс - при условии искренней готовности к тому США и Запада в целом - ухода от взаимного ЯС. Этого, однако, не произошло, и к настоящему времени "окно возможностей", видимо, если не закрылось совсем, то, как минимум, плотно заклеено до следующей весны. Но если и пока это так, для России встает проблема доверия потенциальных оппонентов к ее потенциалу сдерживания: в отличие от бывшего СССР, Россия пока ничем не подтвердила реальность и осуществимость той угрозы, которую объективно предполагает опора на ядерное сдерживание.

На протяжении уже полувека ЯС изображается и многими искренне воспринимается как "обеспечение мира": угроза возмездия удерживает-де вероятного агрессора от нападения. "Оптимисты" полагают, что третья мировая война не началась только потому, что ее потенциальные главные участники обладают ядерным оружием. Проверить истинность подобных утверждений вряд ли возможно; но если так, то распространение ядерного оружия должно было бы рассматриваться как фактор упрочения мира и безопасности на планете. Однако с подобным предположением не согласится ни один политик.

Длительность периода мира после завершения второй мировой войны - уже без малого шестьдесят лет - вряд ли может быть безоговорочно принята как аргумент в пользу действенности ядерного сдерживания. Не отрицая того, что применение ядерного оружия стало бы переходом некоторого качественного порога не только в ведении войны, но и во всей дальнейшей жизни человечества (если такая жизнь продолжится), нельзя не заметить, что сравнимый по длительности период разделял битву при Ватерлоо и Крымскую войну во времена, когда никакого ОМП вообще не существовало. Иными словами, протяженность мирной передышки между войнами не может быть объяснена только появлением ядерного оружия, тем более что вся вторая половина прошлого века отмечена чередой непрерывных локальных конфликтов и, строго говоря, считаться мирной в глобальном масштабе никак не может.

С научной точки зрения важно то, что идея ЯС ни разу не проверялась практикой; угроза не всегда работает и применительно к сдерживанию традиционными средствами (вся мощь Европы, СССР и США не удержала в свое время Гитлера). Хорошо известно и то, что наличие оружия побуждает одних к большей сдержанности, а других - к повышенной агрессивности. Наконец, обмен ядерными ударами сам по себе не решал бы исхода войны; он должен быть дополнен и политически завершен приходом солдата, а это технически до сих пор предельно сложно и дорого, если речь идет о территориях бывшего СССР/России и США.

Последний момент принципиально важен во всех отношениях. Если ядерная война между СССР и США не возникла по любым иным причинам, кроме ЯС, то сама идея ЯС как способа обеспечения мира оказывается под серьезнейшим сомнением, обретает все признаки ретроспективной рационализации фактического поведения и реальных интересов (vested interests; явление, знакомое всем психологам). Едва ли не единственное бесспорное практическое применение ЯС - его превращение в главное средство военно-экономического изматывания СССР и в один из мощных каналов военно-технической дезинформации, однако эта тема лежит за пределами доклада. Но если миротворческая способность ЯС оказывается хотя бы отчасти под вопросом, то в связи с наличием ЯО на первый план должны будут выйти иные аспекты и последствия его присутствия в мире и его возможного использования.

Какие? В западной научной литературе различают сдерживание двух видов: "от чего" и "для чего". Первый - оборонительный ("не делай чего-либо, а то!.."), второй - принуждающий ("делай, что говорят, а то!.."). По логике, оборонительное сдерживание нужнее слабому, пассивному, а принуждающее - сильному, активному. При этом каждый вид сдерживания предъявляет свои специфические требования к используемым техническим системам и политическим условиям обеспечения сдерживающего эффекта.

Оборонительное ЯС требует в военно-технической его части мощных недискриминирующих ударных сил для максимизации вероятного ущерба (а тем самым и сдерживающего эффекта); высокой защищенности этого потенциала (чтобы он был способен выдержать первый удар агрессора). Оно влечет психологическую трудность перехода к применению ЯО. Наличие ядерного порога само по себе имеет сдерживающий эффект: переход такого порога, напомним, фактически в сторону геноцида и необходимости защиты от него резко повышает вероятность использования всех прочих, не только ядерных, средств и технологий массового уничтожения. В то же время факт или высокая практическая вероятность агрессии обеспечивают обороняющемуся легитимность применения ЯО в целях предотвращения нападения и/или самозащиты.

Принуждающее ЯС требует наличия военно-технических систем, приспособленных для нанесения первого или превентивного удара; защищенности своих систем от вероятного противодействия им; высокой избирательности систем вооружений для обеспечения желаемого военного, психологического, политического эффекта; возможности гибкого сочетания ядерных средств принуждения с иными, в том числе невоенными. Легитимность применения ядерных вооружений определяется в этом случае характером объекта, против которого они применяются, и целями осуществляемого принуждения: поскольку ЯО в силу его мощи и долговременности радиационного загрязнения применимо лишь в самых крайних ситуациях (в связи с чем оно до сих пор сохранило статус "особого", "сверхоружия"), то объект ядерного удара должен характеризоваться исходящей от него специфической и острой опасностью, которая оправдывала и требовала бы применения именно ядерного, а не иного оружия. Тогда цели применения ЯО будут определяться абсолютной вынужденностью их достижения и присущим им благородством, и политико-психологическая легитимность его применения поддержит использование столь крайнего средства.

Исторически первым было принуждающее применение ЯО. Атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки в августе 1945 г. в США до сих пор оправдываются как способ оказания психологического давления на противника и принуждения Токио к капитуляции, что обеспечивало американской армии наименьшие человеческие потери. Однако совершенно очевидно, что главной целью этой акции была демонстрация возможностей нового оружия, для чего были избраны практически не защищенные средствами ПВО города и страна, не только враждебная, но и чуждая в расовом отношении. Свою роль сыграло и стремление США отомстить за разгром в Пирл-Харборе. Политический эффект этих бомбардировок активно использовался против СССР вплоть до появления в конце 1950-х годов ракетно-ядерного оружия. Все это время США были в положении сильнейшей и активной стороны, а СССР - стороны слабейшей и обороняющейся.

Становление к концу 1960-х паритета между СССР и США в области стратегических вооружений создало ситуацию, внешне вроде бы оправдывавшую переход к политике взаимного оборонительного ядерного сдерживания, при накопленных в 1970-х годах потенциалах выглядевшего как "взаимное гарантированное уничтожение" (ВГУ).

Однако взаимное гарантированное уничтожение не помешало продолжению войны США в Индокитае (она завершилась поражением США, никак не связанным с ядерным сдерживанием и гарантированным взаимным уничтожением), ни войнам 1967 и 1973 гг. на Ближнем Востоке, ни конфликтам 1970-х в Анголе и Мозамбике, ни вводу войск СССР в Афганистан в 1979 г. США и СССР демонстрировали друг другу наличие психологической готовности в случае необходимости пойти на самые решительные меры вплоть до применения ядерного оружия, не рискуя в то же время ненароком оказаться в ситуации возможного его применения, как это чуть было не произошло в 1961 и 1962 гг. (соответственно берлинский и карибский кризисы).

Карибский кризис дал мощное подкрепление "легенде" ядерного сдерживания, гласящей, будто ядерные противники не нападают друг на друга только из-за наличия у каждого из них ядерного и термоядерного оружия. Фактически кризис был истолкован в США, а вслед за ними и во всем мире, включая современную РФ, как безоговорочное и полное подтверждение концепции ядерного сдерживания, ставшей с тех пор одной из наиболее лелеемых "священных коров" политики национальной безопасности США. Между тем достаточно задаться двумя вопросами: 1) ответил бы СССР ядерным ударом по Европе (до США он тогда достать не мог), если бы США стали топить советские транспорты с ракетами у берегов Кубы? и 2) готовы ли были США пойти на риск уничтожения Европы и явно затяжной (иной она вряд ли могла бы быть) войны с СССР ради… чего? - чтобы легенда о человечестве, несколько суток стоявшем на грани жизни и смерти, начала вызывать сомнения.

Не были ли действия Н.С. Хрущева и Д. Кеннеди спектаклем, испытанием воль и нервов, разыгранным в твердой уверенности, что ядерного удара не последует? Иначе почему, после пережитого якобы потрясения, и СССР, и США начали энергично наращивать те самые потенциалы, применить которые они не решились на гораздо более низком их количественном уровне? СССР еще можно понять: он существенно отставал тогда от США по количественным показателям и находился в кольце американских баз. Но что толкало США, уже к 1966 г. достигших количественного "пика" ядерных боеприпасов?

Совокупный итог этого периода - колоссальное наращивание стратегических потенциалов и военно-технических возможностей двух стран при одновременном осознании того, что задействование даже малой их части влекло бы непрогнозируемые последствия и могло оказаться самоубийственным. Политический итог - состояние стратегического пата, признанного соглашениями 1970-х годов по ПРО/ОСВ/СНВ, но категорически неприемлемого для крайне правых сил в США. Ситуация с южнокорейским "Боингом" (1983 год) доказала, что оборонительное взаимное ядерное сдерживание не принимается и не будет принято этой частью внутриполитического спектра США, ибо оно объективно расширяло возможности СССР по сравнению с теми, какими СССР обладал ранее, и сужало (относительно, конечно) былые возможности США.

Логика оборонительного ядерного сдерживания в приложении к реалиям мировой политики и международных отношений потребовала введения какой-то градации ядерного давления на оппонента. За неимением более объективных критериев можно согласиться с предложенным в 1984 г. Д. Фишером "дозированием" ядерной угрозы по четырем уровням: "совет не делать" (т.е. не нападать - dissuasion); постоянное поддержание высокого уровня угрозы (политика "ястребов"); снятие угрозы в нормальной обстановке при отсутствии непосредственных оснований для нее (политика "голубей"); и "умиротворение" (т. е. политика непрерывных уступок оппоненту - appeasement), ведущее к повышению вероятности войны, фактически создающее условия для ее развязывания.

И хотя уровень напряженности в советско-американских отношениях в разные периоды зримо колебался от критически высокого до ниже чем умеренного, впечатления эти - не более чем эмоциональная оценка. Уверенно утверждать можно лишь одно: умиротворение не имело в 1945-1985 гг. сторонников ни в Вашингтоне, ни в Москве.

В первой половине 1980-х годов оборонительное ядерное сдерживание в отношениях между СССР и США зашло в тупик. Оно уперлось в низкую вероятность удержания потенциального конфликта в ограниченных рамках (сомнения в осуществимости сценариев ограниченной ядерной войны: неясно было, на каком этапе и каким образом малая война могла бы перейти в неограниченную, полномасштабную), в гипотезу "ядерной зимы", рождавшую сомнения в том, что какая-либо из сторон рискнет пойти на массированное применение ядерного оружия, а также в то обстоятельство, что конфликтные международные ситуации того времени не оправдывали использования в их рамках ядерной угрозы (из-за "афганистана" на риск ядерной войны не идут).

Оборонительное ядерное сдерживание не "работало" в периферийных сферах и проблемах взаимоотношений СССР - США и угрожало перестать действовать на центральном направлении: ведь если применение даже малой части вооружений грозило "ядерной зимой", то реализацию этой угрозы можно было считать достаточно маловероятной. В то же время стратегические потенциалы взаимного гарантированного уничтожения не годились для целей и задач принуждения в отношении третьих стран ни по их военно-техническим данным, ни потому, что отвлечение части потенциала на такие задачи грозило бы созданием дисбаланса с трудно предсказуемыми последствиями на центральном направлении.

Внутриполитически США и СССР становилось все труднее защищать сохранение и развитие огромных, дорогостоящих и опасных стратегических потенциалов, единственной полезной функцией которых было (если это действительно было так) "сохранение мира во всем мире". Одновременно масштабы этих потенциалов создавали иллюзию бессмысленности и практической безвредности любых третьих потенциалов (даже на начало 2000-х годов, после всех сокращений, в распоряжении США и России, по данным СИПРИ, продолжало находиться около 95% имевшихся в мире ядерных вооружений).

Если оценивать ретроспективно период 1957 (запуск в СССР первого спутника) - 1990 (завершение "холодной войны") годов, то напрашивается вывод, что из конфронтации СССР и США объективно складывалась своя, первая и своеобычная модель глобализации. Целостность явления или процесса может основываться не только на их внутренней однородности, неделимости, но и, по-видимому, на объединяющем эффекте наличия антагонистического противоречия, которое и решить нельзя, и спрятаться от него некуда.

Такое противоречие в отношениях между СССР, с одной стороны, и США или Западом в целом - другой, существовало, об этом в свое время на многих языках были написаны горы литературы, и по крайней мере вся нерусскоязычная ее часть не пересматривает взглядов и оценок той эпохи. Эффект глобализации диктовался прежде всего реалиями ракетно-ядерного противостояния: все сценарии применения ЯО, равно как и сценарии "сдерживания" и попытки снизить риски его приведения в действие побуждали рассматривать мир и все происходящие в нем процессы как единое целое.

Конечно, такой мир был все более целостен в раздиравших его противоречиях и в конфронтации, а не в единстве представленных в нем сил. Подобная целостность была сопряжена с колоссальными рисками, среди которых на первом месте стоял, безусловно, риск мировой ракетно-ядерной войны. Тем не менее это та целостность, которую, на наш взгляд, правомерно и необходимо рассматривать как первый этап практической (материальной) глобализации - этап, открытый становлением на рубеже 1960-х годов ракетно-ядерной конфронтации СССР и США. К тому же разве далеко продвинувшийся по пути глобализации мир начала XXI в. так уж един в духовно-политическом, этноконфессиональном и иных отношениях? Разве лишен он своих рисков, число и опасность которых к тому же постоянно возрастают?

Глобальными были не только идеологические первопричины конфронтации, ее территориальные масштабы, характер вероятных потенциальных последствий ракетно-ядерной войны… Глобальными были прежде всего военно-технические системы конфронтации: само оружие, которое могло достичь территории противника с любого направления, под любым азимутом; спутниковые системы разведки, связи и управления; потенциальное противоборство стратегических АПЛ и средств их поражения в Мировом океане и многое другое. Именно эти практические факторы более, чем гипотетические пока последствия ядерной войны (если бы таковая началась), дают основания интерпретировать ракетно-ядерную конфронтацию СССР и США как исторически первую модель практической глобализации.

Ее главное политико-психологическое влияние на последующее мировое развитие заключалось не только в создании исторически беспрецедентного по мощи потенциала уничтожения, но и в реакции каждого из соперников на эту угрозу. В обоих случаях реакция оказалась мобилизующей (быть иной она вряд ли могла). Но в СССР мобилизация пошла в направлении подчинения экономики, всего экономического развития страны интересам и целям прямого военно-технического противоборства, а по существу - логике виртуальной модели гипотетического ядерного Армагеддона и текущим интересам оборонно-научно-промышленного комплекса. В США мобилизационный эффект (за которым стоял существенно более мощный экономический и научно-технологический потенциал) оказался направлен на разработку и реализацию более разносторонних, комплексных и по-своему новаторских форм и методов продолжения противоборства, на его расширение с собственно военно-экономического соперничества до социально- и политико-экономическое при сохранении ядерной угрозы как постоянного фона этой борьбы.
>>> ДАЛEE >>>

Мы продолжаем публикацию в рассылке и на сайте www.nationalsecurity.ru книги политолога Джина Шарпа, основателя Института Альберта Эйнштейна, автора теории ненасильственных акций От диктатуры к демократии. Концептуальные основы освобождения.

Опасность переговоров

Перед лицом острых проблем борьбы с диктатурой (описанных в главе 1) некоторые люди впадают в пассивное повиновение. Другие, утратив надежду добиться демократии, могут придти к выводу, что необходимо договориться с вечной, как им кажется, диктатурой в надежде путем "примирения", "компромисса" и "переговоров" сохранить какие-то позитивные элементы и положить конец жестокостям. На первый взгляд, при отсутствии реального выбора такой подход представляется привлекательным.

Серьезная борьба против жестокой диктатуры несет в себе неприятную перспективу. Почему же необходимо встать на этот путь? Разве нельзя вести себя разумно и искать пути к переговорам, находить возможности постепенно покончить с диктатурой? Разве не могут демократы призвать к чувству человечности диктаторов и убедить их постепенно сократить свою абсолютную власть и, возможно, в конечном итоге предоставить возможность установить демократическое правительство?

Иногда утверждают, что правда не всегда лишь на одной стороне. Может быть, демократы недопонимают диктаторов, которые действовали из хороших побуждений в трудной обстановке? Другие считают, что диктаторы с радостью уйдут сами в той трудной ситуации, в которой оказалась страна, если только поощрить и уговорить их. Можно также утверждать, что диктаторы могут согласиться "на ничью", когда все стороны оказываются в выигрыше. Тогда можно говорить о том, что более не будет необходимости идти на риск и страдания в дальнейшей борьбе, если демократическая оппозиция готова уладить конфликт мирным путем переговоров (может быть даже при посредничестве опытных лиц или правительства другой страны). Разве это не предпочтительно по сравнению с трудной борьбой, даже если это борьба ненасильственная и не прибегает к военным действиям?

Достоинства и недостатки переговоров

Переговоры являются весьма полезным инструментом при разрешении определенных типов проблем в конфликтах, их нельзя игнорировать или отвергать, если они к месту. В некоторых ситуациях, когда решаются вопросы, не имеющие принципиального значения, и поэтому компромисс приемлем, переговоры могут стать важным способом уладить конфликт. Забастовка рабочих за повышение заработной платы является хорошим примером ценной роли переговоров в конфликте: достигнутое соглашение может привести к повышению зарплаты на сумму, среднюю между величинами, изначально предлагаемыми каждой из договаривающихся сторон. Трудовые конфликты с участием официальных профсоюзов, однако, совершенно отличаются от конфликтов, в которых решаются проблемы продолжения жестокой диктатуры или установления политической свободы.

Когда ставятся вопросы фундаментального характера, затрагивающие принципы религии, проблемы прав человека или всего будущего развития общества, переговоры не являются способом достижения взаимоприемлемого решения проблемы. По некоторым принципиальным вопросам компромисса быть не может. Лишь изменение в распределении власти в пользу демократов может обеспечить адекватное решение данного вопроса. Такого изменения можно добиться только в борьбе, а не на переговорах. Это не означает, что к переговорам не следует прибегать никогда. Смысл в том, что переговоры не являются реалистичным способом устранить сильную диктатуру при отсутствии мощной демократической оппозиции.

Естественно, возможности вступить в переговоры может и не возникнуть. Надежно обосновавшиеся диктаторы, уверенные в своем положении, могут отказаться вести переговоры со своими демократическими оппонентами. Или же после начала переговоров участники с демократической стороны могут исчезнуть без следа.

Сдача позиций в ходе переговоров?

Отдельные лица и группы, находящиеся в оппозиции диктатуре и выступающие за переговоры, часто имеют благородные цели. Особенно, когда вооруженные столкновения с жестоким режимом продолжались годами, не достигнув решающей победы, становится понятным, что все люди любой политической ориентации хотят мира. Переговоры в особенности становятся желательными среди демократов, когда диктаторы имеют явное военное превосходство и жертвы и разрушения среди собственного народа становятся непереносимыми. В таком случае появляется сильный соблазн использовать любую другую возможность, которая способна помочь демократам достичь некоторых своих целей и при этом положить конец цепи насилия и насильственных контрмер.

Предложение "мира" путем переговоров с демократической оппозицией со стороны диктатуры, естественно, не является искренним. Насилие может быть прекращено в любой момент самими диктаторами, если только они остановят войну против собственного народа. Без всяких переговоров и по собственной инициативе они могут восстановить уважение достоинства и прав человека, освободить политических заключенных, прекратить пытки, остановить военные операции, выйти из правительства и принести свои извинения народу.

Когда диктатура сильна, но существует раздражающее сопротивление, диктаторы могут решить провести переговоры с оппозицией, чтобы заставить их сдаться под предлогом заключения "мира". Призыв к переговорам может казаться привлекательным, но в ходе переговоров может возникнуть серьезная опасность.

С другой стороны, если оппозиция исключительно сильна и представляет истинную угрозу диктатуре, диктаторы могут предложить переговоры, чтобы сохранить за собой как можно большую часть власти или богатства. В любом из этих случаев демократы не должны помогать диктаторам достичь своих целей.

Демократам необходимо остерегаться ловушек, намеренно поставленных диктаторами в ходе переговоров. Призыв к переговорам, когда ставкой являются вопросы политических свобод, может оказаться попыткой диктаторов заставить демократов мирно сдать позиции при сохранении насилия со стороны диктатуры. В такого рода конфликтах переговоры могут сыграть единственную роль в конце решительной борьбы, в ходе которой власть диктаторов уничтожена и они ищут доступа в международный аэропорт.

Вопросы власти и справедливости в переговорах

Если данный тезис представляется слишком жестким для обсуждения темы переговоров, необходимо умерить романтическое представление о них. Требуется четкое понимание того, как проводятся переговоры.

"Переговоры" не означают, что две стороны садятся за стол и на основе равенства обсуждают и разрешают противоречия, которые вызвали конфликт между ними. Необходимо помнить о двух фактах. Во-первых, в ходе переговоров содержание возможного соглашения определяется не сравнительной справедливостью конфликтных взглядов и целей. Во-вторых, содержание возможного соглашения во многом определяется реальной силой каждой из сторон.

Необходимо учитывать несколько трудных вопросов. Что может сделать каждая из сторон позднее для достижения своих целей, если другая сторона не пойдет на соглашение за столом переговоров? Что может сделать каждая из сторон после заключения соглашения, если другая сторона нарушит свое слово и использует наличные силы для достижения своих целей, несмотря на соглашение?

Разрешение проблемы путем переговоров не достигается оценкой справедливости обсуждаемых проблем. Хотя это и может послужить предметом интенсивных обсуждений, реальные результаты переговоров возникают из оценки абсолютной и сравнительной силы сторон в переговорах. Что могут сделать демократы, чтобы их минимальные требования не были отвергнуты? Что могут сделать диктаторы, чтобы сохранить власть и нейтрализовать демократов? Другими словами, если соглашение достигается, то в основном в результате того, что каждая из сторон сравнивает свои возможности с возможностями противной стороны и определяет, к чему может привести открытая борьба.

Необходимо также уделить внимание тому, какие уступки готова сделать каждая из сторон, чтобы достичь соглашения. В успешных переговорах присутствует компромисс, взаимные уступки. Каждая из сторон получает часть того, чего добивается, и уступает часть своих требований.

Что могут уступить диктаторам про-демократические силы в случаях экстремальной диктатуры? С какими целями диктаторов могут согласиться про-демократические силы? Должны ли демократы оставить диктаторам (будь то политическая партия или военная клика) конституционно закрепленную постоянную роль в будущем правительстве? В чем тут заключается демократия?

Даже предположив, что переговоры проходят успешно, необходимо задаться вопросом: какого рода мир наступит? Станет жизнь лучше или хуже, чем могла бы быть в случае начала или продолжения борьбы демократами?

"Уступчивые" диктаторы

Диктаторы могут иметь различные мотивы и цели для закрепления своего владычества: власть, положение, богатство, перестройка общества и т.д. Нельзя забывать, что ни одна из этих целей не будет достигнута, если они лишатся своего доминирующего положения. В случае переговоров диктаторы будут пытаться сохранить за собой то, к чему стремились.

Какие бы обещания ни давали диктаторы в рамках соглашения, ни в коем случае нельзя забывать, что диктаторы могут обещать что угодно в целях добиться уступок со стороны демократической оппозиции, а затем грубо нарушить эти же соглашения.

Если демократы дадут согласие прекратить сопротивление в ответ на приостановку репрессий, они могут быть сильно разочарованы. Прекращение сопротивления редко приводит к сокращению репрессий. После устранения воздействия внутренней и международной оппозиции диктаторы способны сделать угнетение и насилие еще более жестоким, чем ранее. Распад народного сопротивления часто устраняет уравновешивающую силу, которая ограничивает власть и жестокость диктатуры. В таком случае тираны могут предпринимать действия против кого угодно. "Так как тиран обладает властью ровно настолько, насколько нам не хватает силы противиться ей", - писал Кришналал Шридхарани .

Там, где вопрос ставится по фундаментальным проблемам, для изменения положения в конфликте важно сопротивление, а не переговоры. Почти во всех случаях для лишения диктаторов власти сопротивление должно продолжаться. Успех в большинстве случаев определяется не переговорами о соглашении, а компетентным использованием всех наиболее соответствующих и мощных средств сопротивления. По нашему убеждению, наиболее мощным существующим средством для борцов за свободу является политическое неповиновение, или ненасильственная борьба, о чем подробнее говорится ниже.

Какого рода мир?

Если диктаторы и демократы ведут переговоры о мире, необходимо чрезвычайно четко мыслить, так как это чревато опасностями. Не все, кто употребляют слово "мир", добиваются мира, предполагающего свободу и справедливость. Подчинение грубому угнетению и пассивная уступка диктаторам, которые зверски обращались с сотнями тысяч людей, не является настоящим миром. Гитлер неоднократно призывал к миру, под которым он понимал подчинение его воле. Мир для диктатора часто означает ничего более, чем мир тюрьмы или могилы.

Существуют и другие опасности. В переговорах с благородными намерениями иногда путают цели переговоров или сам процесс ведения переговоров. Далее, демократические участники переговоров или иностранные эксперты по переговорам, приглашенные в помощь на переговорах могут одним махом обеспечить диктаторам легитимность на местном и международном уровне, в которой им до сих пор было отказано из-за захвата государственной власти, нарушений прав человека и жестокости. Без законного статуса, в котором они отчаянно нуждаются, диктаторы не могут продолжать править бесконечно. Сторонники мира не должны предоставлять им такого статуса.

Источники надежды

Как указывалось выше, лидеры оппозиции могут быть вынужденными вступить в переговоры из-за чувства безнадежности борьбы за демократию. Однако это чувство безнадежности можно изменить. Диктатура не является вечной. Люди, живущие под гретом диктатуры, не становятся слабыми, диктаторам нельзя позволять оставаться у власти бесконечно. Аристотель давно отмечал: "…Жизнь олигархии и тирании более коротка, чем у другого государственного устройства… Нигде тирания не существовала долго" . Современные диктатуры также уязвимы. Их слабости можно усугубить и таким образом расшатать власть диктатора. (Такие слабости более подробно рассматриваются в главе 4).

Современная история выявляет уязвимость диктатур и показывает, что они могут пасть в сравнительно короткий срок: в то время как десять лет, с 1980 по 1990 гг, понадобилось для свержения коммунистической диктатуры в Польше, в Восточной Германии и Чехословакии в 1989 г это произошло в течение считанных недель. В Сальвадоре и Гватемале в 1944 г понадобилось примерно две недели борьбы в каждой из стран, чтобы покончить с прочно укоренившимися жестокими военными диктаторами. Мощный милитаризованный режим шаха Ирана был подорван в течение нескольких месяцев. Диктатор Маркос на Филиппинах в 1986 был свергнут народной властью в течение нескольких недель, а правительство США быстро перестало поддерживать президента Маркоса, когда мощь оппозиции стала очевидной. Попытка переворота в Советском Союзе сторонниками старого режима в августе 1991 г с помощью политического неповиновения была заблокирована в течение нескольких дней. Впоследствии, многие из народов, долгие годы находившихся под его властью, вернули себе независимость в течение дней, недель и месяцев.

Старое мнение, что силовые действия всегда срабатывают быстро, в то время как ненасильственные средства требуют значительного времени, явно перестало быть справедливым. Хотя может потребоваться немало времени, чтобы изменить глубинную ситуацию и общество, сама борьба против диктатуры с помощью ненасильственных методов иногда протекает сравнительно быстро.

Переговоры не являются единственной альтернативой продолжительной войне на уничтожение, с одной стороны, и капитуляцией, с другой. Приведенные здесь примеры, а также примеры из главы 1, показывают, что существует еще одна возможность для тех, кто добивается мира и свободы: политическое неповиновение.
>>> ДАЛEE >>>