"Полярный летчик" как творческий и человеческий тип.

Доброе утро, день, вечер, ночь.

В сегодняшней лекции мы поговорим о ранних стадиях созерцательства.

Напомним, что "созерцательство" и "деятельство" как два вида миро-отношения различаются конечной целью вступления в них. С точки зрения "созерцателя", чистый итог этих отношений есть личный опыт; "деятель" определяет этот же итог как оставленный след. Это правило корректно различает первых от вторых даже тогда, когда "род занятий" вводит в заблуждение: "деятель" может достаточно долгое время скитаться по Городу и (осознанно или нет) готовиться к тигриному прыжку, а "созерцатель" может наняться десантником или гарпунщиком - не для того, чтобы победить движение "Талибан" или Моби-Дика, а просто чтобы пополнить записную книжку (из последних, пожалуй, был Эрнест Хемингуэй).

Следующая "координата" мироотношения, которая нам сегодня понадобится, связана с "точкой инициации". Проще всего определить эту точку как некоторый момент творческой биографии: она отделяет период, когда автор работает "по заранее намеченному плану" (т.е. делает то, с чем приступил к творчеству), от периода, когда апостериорные (опытные) выводы "перевешивают" априорные, понижая доверие к ним до нуля. Иными словами, инициация - это крушение некоторого наивного плана в отношении реальности; ее можно было бы назвать "точкой капитуляции" - и для созерцателей это действительно так ("инициированный" созерцатель перестает видеть реальность сквозь розовый светофильтр - делить на "хорошее" и "плохое", "эстетичное" и "неэстетичное" - и принимает ее всю безоговорочно), а для деятелей следует сделать оговорку: обнаружив, что "мы творим памятник, к которому никто не возложит цветы" (Б.Б.,_не_Г.), "деятель" принимается за переделку реальности (например, в рамках исторического процесса) или за ее уничтожение (в рамках процесса эсхатологического).

Некоторые "творческие биографии" включают только доинициатический или только постинициатический периоды. Это люди, которые либо никогда не строили наивных планов, либо неспособны к накоплению опыта и обобщению фактов.

Наконец, третья нужная нам координата - это положение "над" или "под" водой, т.е. "знание смысла" или "поиск смысла", "знание истины" или "поиск истины" (нам сейчас важна не подлинная причастность автора к истинному, а его мнение-о-себе).

Для иллюстрации составим такую матрицу из "классиков" и "современников":

период	над водой (Петербург)		под водой (Урал)
	созерцатель	деятель	созерцатель	деятель
"до капитуляции"	Вениамин Каверин Tequilajazzz ("Абориген")	Анна Ахматова Виктор Цой	Осип Мандельштам Зоя Ященко	Лидия Чарская Глеб Самойлов
"после капитуляции"	Саша Черный Майк Науменко		Николай Вагнер "Смысловые галлюцинации"

Дихотомия "созерцатель-деятель" применима и к более узким группам идентичностей. Например, в профессиональном стереотипе инженера (практикующего мага) можно выделить подтипы В._Маяковского и А._Платонова.

Так вот, сегодня мы будем говорить о доинициатических созерцателях (т.е. об исполнителях наивных планов накопления опыта), для начала о надводных, а преимущественно о подводных.

БЕГСТВО

Бегство (побег, бродяжничество, странничество) - это стратегия избирательного восприятия реальности.

Отметим, что определение странничества здесь существенно отличается от классического определения подвига странничества, данного Иоанном Лествичником: "Странничество есть невозвратное оставление всего. что в отечестве сопротивляется нам в стремлении к благочестию". Таким образом, цель странствия по Лествичнику - это избавление от наивных планов; а большинство "странников", известных нам из литературы и/или реальной жизни, занимаются их реализацией.

Вместе с тем - в обоих случаях бегство определяется через наивный план.

Если оставить за кадром понятие "эвакуации" (лишающее "бегство" его антропологического содержания) и обратиться к педагогической практике (т.е. тому самому разделу психологии, который занимается наивными планами), мы обнаружим два вида бегства: побег "откуда-то" и побег "куда-то".

Побеги "откуда-то", как правило, совершаются детьми из неблагополучных семей. Цель побега "откуда-то" чисто негативна: избежать насилия, унижения и т.д. - при этом направление побега представляется весьма смутно, намерение побега не рефлексируется и не деконструируется детально до самого его осуществления.

Побеги "куда-то", напротив, совершают обеспеченные и избалованные. Целью такого побега обычно является "особое", "интересное" место, где можно "побродить", "поучаствовать", но никак не "спрятаться" (и поэтому такие побеги раскрываются существенно быстрее). Эта цель заранее исследуется (как правило, о ней "прочитано в книжке" или узнано из другого "заслуживающего доверие" источника, но никак не из слухов), заранее объявляется ("наш ребенок снова играет в Африку"), к ней открыто рассчитывается маршрут.

Аналогичная дихотомия наблюдается в детских играх ("игры на спасение/игры на самореализацию"). Аналогично соотносятся "подводное" и "надводное" доинициатическое созерцательство; и "выбор" между ними зависит от обеспеченности смыслом, от "я-ищу-себе-место-в-космическом-замысле" (именно "себе", а не "свое") или "я-уже-включен-в-космический-замысел".

Разберем теперь последовательно "побег-как-участие" и "побег-как-избежание" и порождаемые ими в пространстве Города мифологии.

ПОЛЯРНЫЙ ЛЕТЧИК

"Примечание: как известно, переживание близких к физическому уничтожению ситуаций либо их наблюдение, визуализация и любая другая самопримерка с высокой степенью эффективности очищают мышление и способствуют освобождению сознания от нефункционального иллюзорного анализа."
http://www.nevskiyprospekt.net/industria.html

[он же о "Двух капитанах] "Я считаю, что эту книгу надо всем прочитать в детстве. Прежде всего из-за этики, как там себя ведут герои".

Перед вами - кредо городского "беглеца куда-то". Пометим на полях (не устали еще от пометок?), что это очень старая мысль - рассматривать прекращение жизни как "последнее, самое интересное приключение" (наиболее известное высказывание на этот счет принадлежит кастанедовскому дону Хуану: "Знаешь, мне казалось, что еще немного, и я встречу Самое Интересное..." - "Дурак, это была твоя смерть").

В нашем случае, однако, речь идет о физическом уничтожении. Какая-нибудь "тонкая", "духовная" смерть (что бы под этим ни понималось), предмет мечтаний какого-нибудь Бодлера, "беглеца куда-то" вряд ли заинтересует; критерием подлинности переживания здесь выступает связь с объективной реальностью. Значит, "куда-то" находится на ватерлинии. "Откуда-то" - это "сверху", т.е. из мира обобщений. Нисхождение означает претворение некоей части Замысла (делегированной или произвольно избранной) в непосредственное бытие...

Но точно ли в "непосредственное"? Можно ли говорить здесь о слиянии созерцателя с созерцаемым и прекращении рефлексии? Будь наш "пробный герой" (как в электростатике - "пробный заряд") дзен-буддистом (т.е. желай он избавиться от "знания", "причины", "цели", "направления", ТЗ, ЦУ итд.), его бы устроило полное личное растворение в "ряби на поверхности воды". Будь он практикующим черным магом, он посчитал бы себя "круче ряби", взялся бы оседлать хаос. Нормальный ребенок редко отпрашивается из дому для того, чтобы погибнуть (или, напротив, "всех убить один остаться"); в крайнем случае - он будет играть в гибель (в войну, в охоту, в альпинизм), но только чтобы вышло понарошку.

- <...> Вечер. Концерт в "Третьем Ухе". Последняя песня - "У меня есть..." На следующее утро - абсолютно рельефное впечатление - картинка - можно в деталях смотреть, изучать отдельные фрагменты. Раннее, очень холодное весеннее утро, лед на улицах - немножко розовый (солнце восходит), какие-то низкие троллейбусные провода, троллейбусные дуги, и направление куда-то дальше на юго-восток.

- Интересно. Ну, то, что это все базируется на зрительных образах, это понятно. По поводу психоделики... Блин, понятно, что я себе такой задачи [пауза] не ставила. Просто для меня это определенный символ времени - когда кончилось время какого-то эмоционального выплеска, когда человек находился в своей эмоции, что особенно в конце восьмидесятых, начале девяностых (сибирский рок - это ярчайшее воплощение). Время, в которое были написаны эти песни, мною воспринимается как такое немножечко отстраненное. Восприятие работает таким образом: оно созерцательное, но с проработкой, то есть это действие путем созерцания.

- Синтез?

- Тут присутствует синтез в смысле того, что сочетается совершенно определенное, четкое, направленное действие - с состоянием отстраненного созерцания и не то, чтобы блокировкой эмоционального канала, а - как сказать? когда ты не в эмоции находишься, а она либо обтекает как-то, либо отдельно сосуществует. Это как у человека после какой-то дикой колбасни: у него мало сил, но при этом присутствует желание жить. Просто на каком-то подсознательном рефлекторном уровне. Он не может открыть свой эмоциональный канал, иначе его это доканает окончательно, но двигаться ему тоже как-то надо. И он выводит такой созерцательный план.

[Интервью Ю.Т. в кафе "Новые звезды", http://mumidol.ru/theu]

Итак, столкновения, прикосновения - не происходит. А происходит асимптотическое сближение. Бреющий полет. "Наивный план" исполняется не встречей с чем бы то ни было, но постоянной возможностью встречи. Риск переживается тогда, когда не исполняется. Фактически, речь идет об игре с "вероятностью", "фортуной", "судьбой", но с одной только поправкой: это игра власть имущего с подвластным, игра Исполнителя (он же палач, Executor), причастного Иерархии Смыслов, с тем, что самой структурой Города подчинено этой иерархии и подмято под нее - реальностью. Вопрос Раскольникова "тварь я дрожащая или право имею?" - риторический.

Снова ночная смена... Мне нравится работать по ночам. Многие мои коллеги жалуются на ночную работу, посмеиваясь, что она роднит их с нашими клиентами, но я люблю это время суток. Я часто вспоминаю ночи моей молодости, ту интереснейшую эпоху, когда дряхлеющий имперский орел еще простирал свои крылья от океана до океана, но воздух был уже пропитан духом революции. Мы с моими однокурсниками, бывало, просиживали до рассвета у кого-нибудь на квартире, а летом - на даче или в имении, споря о политике, истории, философии - да бог весть о чем еще. Я вспоминаю эти горящие глаза, вдохновенные лица... Я издевался над их восторгами, а они называли меня занудой и упрекали за неверие в светлую силу разума. "Через десять лет!..." - говорили они мне. Да, через десять лет они увидели, кто был прав. Собственно, многие увидели и раньше. Но было поздно.
http://yun.complife.net/executor.txt

А так образ выглядит в чистом виде, если снять персонификацию и гордость:

И чорт ли там разберет, куда мчится этот поезд? Справа плывут поля и слева плывут поля, города и деревни мелькают, и революция летит над ним, горящими крыльями зажигая охладелую землю.
http://www.lib.ru/PROZA/KAWERIN/dewqtx.txt

Чисто эстетически - изобразительно - мы подошли здесь к образу полярного летчика. Известно, что этот образ действительно был популярен (и даже "культов") в СССР в тридцатые годы - т.е. именно в то время, когда непосредственное делание истории было окончательно передоверено компетентным инстанциям, а "ловля врагов" протекала либо где-то далеко (на Западе, т.е. вне всякой бытовой актуальности), либо - что ближе к нашей теме - где-то совсем недалеко, географически под самым носом. Предчувствие, отвлеченное созерцание Заговора помещает его в "подземные" и "подводные этажи". Если ватерлиния есть линия фронта и место протекания подлинной истории, а с "нижней" ее стороны располагается Невидимый Враг, то "настоящий советский гражданин" (который "должен" помнить о ходе подлинной истории, но де-факто "вынужден" быть в стороне) оказывается по отношению к реальности в положении полярного летчика, и Полярный Летчик (Чкалов, Громов, Водопьянов...) становится ролевым супер-эго советского человека.

Литературная канонизация этого образа почти на 100% исполнена Вениамином Кавериным в "Двух капитанах". Количество "батальных" и "фантастических" писателей, а тем паче писателей "пионерских", которые так или иначе затрагивали этот образ, плохо поддается исчислению (хотя Григория Адамова сам Крапивин велел упомянуть); но Саня Григорьев (как и менее раскрученный, но несколько глубже проработанный военкор Незлобин) оказался попаданием в эпицентр.

Случалось ли вам, сидя на узкой дощечке дрезины с привешенным сбоку моторчиком, лететь сто двадцать километров в час? Страшна не быстрота, страшно ощущение, что у тебя отняли поезд с его успокоительным, мерным постукиванием колес, с ощущением движущегося дома и швырнули в пустоту, в свист, в невозможность ухватиться руками, упереться ногами. Незлобин был не робкого десятка, но струсил, сидя на этом маленьком аппарате, носившем мирное название "Пионерка".
- Мне бы только контролеров проскочить, - донеслось до него откуда-то из голого свистящего воздуха. - А там, на линии, торопиться не будем.
"Где же мы, если не на линии?" - подумал Незлобин, и дрезина, скользнув на разъезде, повалилась набок. <...>

---

<...> У Незлобина было, как он считал, два рода волнений: в минуты опасности он оставался спокоен, а в минуты сочувствия, восхищения - с трудом удерживался от слез. Первое объяснялось, может быть, детской уверенностью, что его не убьют и даже не ранят. А второе - тем, что по натуре он был плаксой, хотя плакал в своей жизни только два раза: когда ему исполнилось десять лет, и решительно все, даже мать, забыли о его дне рождения, и перед войной, когда он хоронил отца. По дороге на Ваенге на адмиральском катере ему тоже захотелось заплакать, когда командующий, перебирая бумаги, - он шел на базу, чтобы наградить летчиков-торпедоносцев, - рассказал о летчике, приговоренном судом к расстрелу.
- Ну, эта история едва ли пригодится для ваших корреспонденций, - вздохнув, сказал командующий, - тем более, что о Травине вы, кажется, писали?
Травин был летчик, который особенно понравился Незлобину, когда перед поездкой в Москву он был на Ваенге. На вид ему можно было дать лет девятнадцать. Розовый, белозубый, он с веселым азартом рассказывал о своих смертельно опасных атаках, спорил, хохотал, размахивал руками и был похож на счастливого, только что отбившего трудный мяч вратаря. Неделю тому назад, объяснил адмирал, он нарушил присягу. Вылетел на "свободную охоту" и вернулся на аэродром, сбросив торпеду в море.
- Зачем?! - с изумлением спросил Незлобин.
- Ну-с, это какой-то штатский вопрос... А вот почему - это я постараюсь узнать. Думаю, что сломался.
И заметив, что Незлобин замялся, стесняясь спросить, что значит это загадочное "сломался", кратко, но точно объяснил ему, что психологическая выносливость летчика, идущего прямо на кинжальный огонь, не беспредельна, а когда достигает предела, он ломается, как детская игрушка.
- Он и не отпирался. Сказал - не могу. Впрочем, командир полка, будь он поумнее, мог бы кое о чем догадаться. Накануне, правда, Травин вернулся с торпедой. <...>

...Эта поездка запомнилась ему, может быть, потому, что он решил, что она может ему пригодиться не для газеты, а для рассказа, который он напишет когда-нибудь для себя. Он постоянно таскал в планшете маленький блокнот - для будущей прозы.

---

4/III. Летал на "амбарчике" (ближний морской разведчик). Угрюмый, неразговорчивый летчик загнал меня в хвост. Ни сидеть, ни стоять. Луна с вертикальными - вверх и вниз - снопами. Яснеет, когда ветер разносит дикий, косматый туман. Мотались четыре часа, но, как говорит Нина Викторовна, "безрузвельтатно".

В.Каверин. "Наука расставания" [выделения жирным - LXE]

Здесь симптоматичен и "блокнот", и "детская уверенность", и вопрос "зачем", уместный в "надводном" пространстве Замысла, но теряющий смысл в непосредственном контакте с ватерлинией, с областью чистого "почему?", чистого "так получилось".

Чтобы окончательно развязаться с "эстетическим разбором", выясним, почему летчик полярный - почему не дельтапланерист, не пилот гидроплана?

Ясно, что в рассматриваемый исторический период "освоение Севера" было одной из самых освещаемых пропагандой тем, начиная с "Нобиле" и не кончая челюскинцами (с первого места в рейтинге героических мирных профессий полярников вытеснили только космонавты). Во время Великой Отечественной войны (интересно, кстати, что "подвиг Мересьева", несмотря на все усилия критиков, "игрался" советскими детьми преимущественно в части "возвращения домой ползком", т.е. в той, которая наиболее богата впечатлениями и в наименьшей степени волевыми решениями - об этом пишет, например, Дубов в "Горе одному") это проблемное поле дополнилось фронтовыми сводками с Баренцева моря. Но дело не только в этом.

Загадка неувядаемой юности монохромного фото, того, что оно представляет собой самостоятельный художественный жанр, занимала меня давно, но ключ к разгадке я получил лишь в августе 1999 года. CNN сообщило, что колумбийское телевидение приняло решение впредь передавать новости о терроре в черно-белом виде. Цветное изображение выглядит, по мнению редакторов, "слишком умиротворяюще"... Буквально через пару недель после этого я получил экспериментальный материал, которого предпочел бы не иметь. Мне пришлось сравнивать реакцию на репортажи о взрывах в Москве и Волгодонске у тех людей, которые видели их в цветном изображении, и тех, кто наблюдал монохромную картинку (лабораторных работ я не проводил - многие мои прихожане просто не имеют возможность купить нормальный телевизор). Так вот, реакция наблюдавших эти ужасы в черном и белом, была куда более нервической, на грани психопатии, чем у тех, кто видел кровь и мертвые тела в цвете... Неожиданно, не правда ли?

<...> Так, а что еще у нас бывает черно-белое? Да не что иное, как сновидения. Их образы, как правило, монохромны. И их образы производят удивительно сильное эмоциональное воздействие. Недаром же со времен античного трактата Артемидора "Онейрокритика" анализ снов занимает важнейшее место в практической психиатрии и психологии. А их образы, повторю еще раз, преимущественно монохромные!

Следовательно, тайну черно-белого фото следует искать в том, что оно обращается к глубочайшим, самым универсальным слоям психики человека, оперирует образами, пришедшими из сновидений.

"Мы, собственно, должны различать ЛИЧНОЕ бессознательное и НЕ или СВЕРХЛИЧНОЕ бессознательное. Мы называем последнее также КОЛЛЕКТИВНЫМ бессознательным, потому что оно оторвано от всего личностного и является совершенно всеобщим, а также потому, что его содержания могут быть найдены повсюду, чего, конечно же, нельзя сказать о личных содержаниях", - так писал Карл Густав Юнг в эпохальной работе "Личное и сверхличное, или Коллективное бессознательное".

Универсальность ч/б объясняется тем, что свет и тень - это образ КОЛЛЕКТИВНОГО бессознательного. Не важно, стало оно глубочайшим потому, что сформировалось, по взглядам монотеистических религий, в первый день творения, когда свет был отделен от тьмы (Бытие, 1:4), или возникло на самых ранних этапах эволюции, поскольку даже самые примитивные живые существа умеют различать солнце и темноту (изложение таких мнений см. в книге Карла Сагана "Драконы Эдема"). Выбор между двумя этими точками зрения есть вопрос мировоззрения человека, и этот выбор находится за пределами методов позитивных наук. Суть дела в том, что именно такие образы имеют свойство оказывать на зрителя самое сильное эмоциональное воздействие, затрагивают самое личное у самого широкого круга людей...
http://www.computerra.ru/offline/2000/336/2963/for_print.html

Добавим теперь к "общеантропологическому" "общегородское". С одной стороны, "петербургскому человеку" свойственно ценить (почитая за "близкое" и "свое") видимую непригодность местности для жизни: "Раз и навсегда привыкнув к неуютному, открытому всем ветрам пасмурному бытию... мы воспринимаем неторопливый уклад провинциальной жизни или безумную суету московских улиц как нечто чужое и малоприемлемое. <...> С неприкрытой - тем не менее - гордостью, как будто сами изобрели наводнения и написали "Медного всадника" - пишет Светлана Гаврилина. С другой стороны, пейзаж, бедный "живописными деталями", и сумеречное освещение, светотень, нарочито черно-белая кинохроника (узаконенная как художественный прием "17 мгновениями весны") - это еще один способ оттолкнуться от реальности, еще один способ демонстрации не просто привычки-к, но свободы-от.
 

	"Я родилась в г. Ленинграде и воспитывалась его строгими пропорциями и достаточно суровым климатом. Наверное, поэтому моя фотография столь сдержана и лаконична... Здесь выставлены только черно-белые фотоснимки, так как, до недавнего времени, цветная фотография меня совсем не занимала." /www.csa.ru/Gudkova/
	"Опять удивление.. Почему именно эти окна? Я сама выделила бы совсем другие из соловецких, особенно люблю черно-белые..." /http://nevpopad.narod.ru/
	Новгородская обл. Валдайский район... /http://img.indeyets.net/industrial/
	Ольга Инфантьева. Графика. Тушь. С сайта "Изображения и буквы. Источники приятных впечатлений" /http://tezin.boom.ru/
	...обложка (frontpage) сайта группы "Tequilajazzz" в связи с выходом альбома "Выше осени" /http://www.tequilajazzz.spb.ru/
	...и уже упоминавшиеся в наших лекциях работы ленинградских художников-концептуалистов /http://gazanevsky.webservis.ru/

Перейдем теперь от эстетики индивидуального бытия к межличностным и социальным связям, в которые вовлечен "полярный летчик"; иными словами, к механизму, которым он связан с Замыслом (или с тем, что представляется ему Замыслом).

На первый взгляд, здесь можно говорить о двух полярных (простите за каламбур) образцах: "исполнение приказа" и "индивидуальный протест". Второй при желании можно найти в образе террориста у вышеупомянутой Tequilajazzz:

Лайнер готов, подан трап, и контроль позади,
Но сердце как бомба, даже пластик возле сердца кипит,
Не торопись, дыши спокойно, лётным полем к самолёту иди,
Кресло 16, место А, иллюминатор, и пристёгнут ремень,
И сосед уже спит

Только луна провожает в полёт этот мой самолёт,
Только луна и кивание звёзд - ослепительных звёзд,
Тёмная ночь, и нескоро рассвет, через сто сигарет,
Время пришло, здесь меня уже нет, здесь осталась одна лишь луна

Вызова кнопка, звонок, стюардесса бледна,
Но дети и женщины смогут покинуть салон,
Пластик у сердца, в закипающем эфире война,
У соседа инсульт, второй пилот истерит, 
А командир - молодец, дисплей, штурвал, микрофон

Лишь луна...

Раннее утро, туман, холодный северный порт,
Но никакой не Стокгольм, а Ленинградская военная часть,
Холодный ветер в проём, за чёрной маской глаза, и для него это спорт,
Я для него только цель, за первым залпом - второй,
Его я слышал ещё, затем была тишина

Лишь луна...
http://www.tequilajazzz.spb.ru/audio/virus/samolet.mp3

Вместе с тем, террорист Евгения Федорова не есть то же самое, что и анархист Честертона, почитающий за честь не только "взорвать бомбу" в толпе невинных людей, но и "пролезть в пекло" поперек руководителя собственной партийной ячейки. "Главный" лирического героя Федорова - не "декорация" (хотя бы весь остальной мир и был декорацией - "музей музеем..."), но и не "авторитет", требующий слепого преклонения и беспрекословного служения; "он не хозяин мне, он мой ассистент" ("Пистолет"). В его роли присутствует и некоторая доля пассивности - впрочем, скорее наигранной ("вот и я - в каком-то смысле трофей"), - и желание соучаствовать ("в кармане тесно"). Террорист Федорова - не самозванец, а доброволец. Переходя от лирического героя к автора, можно заметить, что кредо панк-движения (усвоенное Федоровым в "Объекте насмешек" теоретически и реализуемое в первых альбомах "Текилы" с существенной долей эпигонства), скорее всего, и является тем "абстрактным Замыслом", соучаствуя в котором, Е.Ф. коллекционирует впечатления "от этой жизни".

Но и Саня Григорьев - тоже не "муравей", а вполне сознательный доброволец, пропорционально сочетающий упрямство и отстраненную рефлексию.

- Вот ты говоришь - летчик, - сказал он, когда, вернувшись через час, я нашел его в той же позе, на том же месте. - А может быть, у тебя нет никаких данных для летчика? Ты помнишь хоть один свой поступок в жизни, по которому можно было бы судить, что из тебя выйдет летчик?
Я вспомнил свое мгновенное твердое решение ехать в Энск за Катей.
- Есть.
- Например?
- Так я тебе и стану рассказывать!
- Допустим. А все-таки ты выбрал это логически, а не инстинктивно?
- Ясно - логически.
- Умом, а не сердцем? - сказал Петька и немного покраснел.
- Нет, сердцем.
- Врешь. Вот, например, другие ребята, которые идут в летчики, они строят модели, планеры.
- Ну и что же. Зато я теорию знаю.
Я мог бы ему возразить, что каждый год пытаюсь организовать в нашей школе кружок планеристов. Но эти кружки разваливались, потому что наши ребята интересовались исключительно театром. Кроме меня и Вальки, все хотели стать актерами. И, между прочим, многие стали, например, Гриша
Фабер.
- А я считаю, - помолчав, сказал Петька, - что нужно знаешь какую профессию выбирать? В которой ты чувствуешь, что способен проявить все силы души. Я это читал, но это совершенно верно. Я вот не уверен, что как художник проявлю все силы души. А ты, значит, уверен?
- Уверен.
- Ну что ж, твое счастье.

Пора было обедать, но это был довольно интересный разговор, и я решил проводить Петьку до дому.
- Знаешь, а, по-моему, ты тоже не можешь не рисовать, - сказал я, когда, выйдя из школы, мы остановились на углу Воротниковского переулка. - Вот попробуй год или два - и соскучишься, потянет. И вообще, по-моему, это даже хорошо, что ты думаешь, что из тебя ничего не выйдет.
- Почему?
- Потому что это - "сомнения".
- Как "сомнения"?
- Очень просто. У настоящих художников непременно должны быть сомнения. То они тем недовольны, те этим. И очень хорошо, что ты сомневаешься, - сказал я с жаром. - Нет, Петька, это ясно: ты должен идти в Академию художеств.
http://www.lib.ru/PROZA/KAWERIN/kapitany.txt#56

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ (вторая - о "подводном доинициатическом созерцателе", т.е. о лирическом герое Осипа Мандельштама, - возможно, будет готова уже сегодня)

С поклоном,
координатор рассылки LXE
mailto:lxe1@pisem.net
http://mumidol.ru/gorod