Культура и мифология цивилизации Петербурга - Урала

Доброе утро, день, вечер, ночь.
Аналогично тому, как "всякую пищу Создатель наделил собственной приятностью",
любой миф обладает определенной притягательностью, "магнетизмом". Этнические
мифы не составляют исключения; однако механизм этой притягательности может быть
различен. В первом (исторически) случае его диктует чувство человек-человеческой
сим-патии (почти сим-метрии), которое лежит в основе всякого инерционного национализма
(баскского, например, или абхазского), всякого превозношения "малой родины".
Во втором случае - там, где "национальность" проявляется скорее в мировоззрении,
чем в происхождении - этот "человеческий фактор" сведен к нулю. Не "группа формирует
мнение", а "мнение формирует группу".
Предположение о сверхъестественной, сакральной природе наций слишком отдает примитивным
язычеством, чтобы быть правдой; корни притягательности того или иного взгляда
на мир следует искать в психологии восприятия. Картина мира, определенным образом
структурирующая поток переживаний, является равноправной с ними источником эмоционального
потока - радости, покоя, страха, боли, согласия или несогласия.

        ГОРОД И ТАИНСТВЕННОЕ
                                Север
                                облака тянет.
                                Издали тянет.
                                (Ю.Теуникова)

КОНЦЕПЦИИ

"Когда тошнит от пошлости своей правоты..."

Это у БГ, кажется. Произнеся эту фразу, Боб пошел на поклон к "Матери мира" (она
же "Черная луна", она же Лилит) – якобы за "силой".
Строго говоря, это продолжение его старой темы "я хочу быть живым" ("все знать"
не только невозможно, но и страшно - _некуда жить_; Экклезиаст как раз об этом).
Воля к материальному в различных его аспектах: энергия, инерция, энтропия и так
далее. В конечном итоге, это соглашение, компромисс с материальным миром.
Не будем, однако, забывать, что творчество (создание информации) возможно только
в условиях такого компромисса, т.е. определенным образом решаемого конфликта
между произвольным и предопределенным. Антигуманитариям напоминаю: сие вытекает
из определения информации по Шеннону.
Этот конфликт диктуется уже универсальным мифом как положение Я между Должным
(Богом) и Наличествующим (Миром). Мир, однако, в универсальном культе недетализован
и предстает черным ящиком (темной комнатой); всякое описание мира, будучи заведомо
проще его самого, сделало бы универсальный культ ограниченно применимым. Есть
яркий пример такой подмены: исторический католицизм, "съев" физику и метафизику
Аристотеля, оказался уязвим перед простейшими экспериментами с катящимися шариками
и падающими пулями.
Этнический миф - это карта темной комнаты, или координатная система. Во всякой
координатной системе присутствует (больший или меньший) элемент произвола. На
вопрос "Где я?" можно ответить "на воздушном шаре", "в пустыне", "над курганом
Ахмад-Бека", "в 20 километрах к юго-востоку от моря", "в трех днях лета до столицы",
и, наконец, "на широте XX, долготе YY, высоте ZZ". Аналогичным образом мир можно
делить на живое и мертвое, холодное и горячее (note: это более фундаментальное
деление, чем может показаться), плотное и разреженное, объяснимое и необъяснимое,
поименованное и нет. Если этнический миф способен распространить свою координатную
систему на всю Вселенную (как реальную, так и любую потенциально возможную),
его называют космическим мифом. Пример неудачного космического мифа - глобус
Украины.
В основе космического мифа Города лежит платоновский идеализм. Осознавать себя
в Городе - означает "занимать то или иное положение между общим и частным"; точнее,
иметь об окружающей реальности "более обобщенное" или "более детальное" мнение.
Таким образом, из всех космических мифов Город характеризуется самым бескомпромиссным
отношением к ЕСТЕСТВЕННОМУ. От самых верхних до самых нижних этажей Город – это
монолог "хотели как лучше", превращающийся лишь у самой земли в диалог "получилось
как всегда". Более того, это – монолог, в котором все имена существительные нарицательные,
а глаголы звучат в "вечном настоящем" (Present Indefinite в значении "установленного
порядка").
Ничего иного и не могло произойти из воли к установленному порядку (это еще от
Египта) и устанавливающей его формулы "Да свершится воля Твоя" (а это уже от
Израиля).

ФОРМУЛЫ

                        ....эта лобная кость выдавалась
                        наружу в одном крепком упорстве
                        понять происшедшее: понять, что
                        бы ни было, понять какою угодно
                        ценою; понять, или...
                        разлететься на части.
                                А.Белый - "Петербург"


Немного физики. Абсолютно жесткое тело – это то, которое неспособно к деформации;
иными словами, это тело с бесконечно высоким отношением силы упругости к вызвавшей
ее деформации. Соударение абсолютно жестких тел происходит мгновенно. Скорость
звука в абсолютно жестком теле бесконечно велика (мы не учитываем сейчас релятивистские
поправки, нам нужна только иллюстрация).
Немного биологии. Ощущение боли – это результат прикосновения к нерву. Прикосновение
может и не вызвать боль, если нерв "заэкранирован" мягкими тканями. Таким образом,
абсолютно жесткий нерв абсолютно жесткого тела ощущает всякое прикосновение как
болезненное или, по крайней мере, как очень яркое. Общеизвестный пример – прикосновение
к открытой костной ткани. Более "мягкий" пример – попробуйте покачать пружину
от часов, взяв ее в зубы; услышите много нового.
Абсолютно жесткое мнение о реальности – это стандарт. Эстетика, основанная на
стандарте – прямоугольник. Магия, основанная на стандарте – техника. Этика, основанная
на стандарте – инструкция. Стандарт лежит в основе не только всякого "где я",
но и всякого "как я", "чем я" и "с кем я" в Городе. Это означает, что горожанин
максимально чувствителен ко всякого рода отклонениям от ожидаемого; и эта чувствительность
сосредоточена на поверхности кожи его ожиданий.
"Кожу его потрогай", - советует сатана Богу в Книге Иова.
"Чужой не хотим, своей не отдадим" подпитывается этой жесткостью.
В антиурбанистической антиутопии Гаррисона "Неукротимая планета" линия периметра
сосредотачивает на себе всю агрессию "диалога" с враждебной флорой/фауной.
Ритуал прикосновения ладони к камню ("абсолютно жесткому" материалу) – достаточен
для понимания и не требует проникновения; важен лишь факт контакта.
Усилие, прикладываемое к "абсолютно жесткому", не может быть пренебрежимо малым;
оно может быть либо равно нулю, либо – не равно.
В то же время сама природа реальности не допускает "нулевости" этого усилия.
Хотя бы потому, что неостановимо тепловое движение молекул. Дуновение ветра,
дрожь стекла от проезжающего трамвая, новое расположение бликов в луже у парадной.
Сознание собственной болезненной жесткости заставляет видеть в каждом воплощенном
объекте, на который наблюдатель обращает внимание, его болезненную непредсказуемость.
Горожанин переживает этот "кризис болезненной непредсказуемости" до вступления
в сознательный возраст, перенося его в легкой форме, приобретая своего рода "иммунитет
к неожиданному" и трансформируя боль в привычное и даже приятное ощущение.
Обобщая это ощущение, горожанин делит его на "не могу предсказать, потому что
не существует модели" (непредсказуемость как произвол) и "не могу предсказать,
потому что не владею данными" (непредсказуемость как раскрытие тайны).
Два этих ощущения диктуют общий фон непрочности и таинственности Города; на них
основан и извечный апокалиптизм Петербурга ("быть граду Петрову пусту" - "Том
ждет песни конца с улыбкою мертвеца"), и острая притягательность его частных
проявлений (то, что Андреев заклеймил как "мистическое сладострастие" - "темные
улицы тянут меня к себе").
Это именно фон, однородное и постоянное поле; он важен для траектории личной
судьбы, но никак не связан с безличной исторической перспективой.

ОЩУЩЕНИЯ

                        Потом цифры стали в миллион раз четче. Я видел
                        слишком четкие: 9 2 5. И они делались все четче.
                        Затрещало пространство от четкости.
                                В. Голявкин


Вам знакомо ощущение ПРЕУВЕЛИЧЕННОЙ РЕЗКОСТИ?
Компрессия графики в формат JPEG является хорошей иллюстрацией к восприятию мира
горожанином: разложение на квадраты разного размера от четверти картинки до "насколько-позволяет-объем".
Чем более исходная фотография размыта, чем менее в ней четки грани, тем меньшим
кажется искажение от сжатия. Если фотография максимально (чуть не сказал "идеально")
четкая, то около контуров при сжатии возникают дополнительные, подчеркивающие
их детали рисунка.
Похожим образом, когда лезвие ножа врезается в мякоть апельсина, вокруг него
выступает сок.
Этот же эффект лежит в основе многих оптических иллюзий; на нем основан фотошоповский
фильтр unsharp mask (дополнительное акцентирование "краев" яркостью).
ЯРКОЕ СОЛНЦЕ И СЛЕЗЯЩИЕСЯ ГЛАЗА.
Этот эффект заставляет воспринимать реальность как "сверхреальность". Видеть
сверхреальное в реальном.

  

"Пыльная быль, сказка". Одна из тех вещей, с которых у меня начала складываться
целостная картинка - повесть об Истоке (не о "сотворении мира" - это событие
универсального культа - а о "начале истории", или "о грехопадении").
Двадцатые годы двадцатого века.
Знали ли кавалеристы "красных" и "белых", перекрывающие степи Юга за ночь, пригибаясь
к земле, беспризорники, бегущие туда, где "тепло и яблоки", измученные стиркой
матери перенаселенных квартир и техники с грязными от масла и опускающимися от
невообразимой дальности результата руками, в какого масштаба историческое действо
и какого масштаба исторический миф они вовлечены самой своей скучной ежедневностью;
сколько всего на них уже опирается - белых шестнадцатиэтажных башен, ракет-носителей,
кандидатских и докторских, прорывов и предательств - "какие разбужены силы"?
Вряд ли. Самые дальнозоркие - только чувствовали (главное - не в словах куплетов,
а в мелодии проигрыша).

  

"Заболоченная свалка" - место, где ржавеющая скорлупа категориального вторгается
в реальность до саморазрушения, до "самопожертвования смыслом".
"...за костями, за последними камнями" - выход на финишную прямую; рельсы прорываются
в некое открытое пространство, предшествующее непосредственному обретению и подозрительное
уже своей открытостью. Как вариант - розовый утренний лед в начале марта, просвет
в облаках как раз в конце поднимающейся улицы. Строго говоря, она ведет в тупик,
если идти пешком - гаражи, рельсы, лесополоса и водосточный ручей у насыпи; но
если не "дойти", а "всмотреться поверх", понять, что смысл имеет не расстояние,
а само направление на недостижимое...
"Значит, мир весь..."
Один из многих поводов сломать себе инстинкт самосохранения.

  

Почему "образ ночи - признак окончательной глубины осознания Города"?
Освоение "космоса" ведет на следующем ходу к "тьме внешней"; т.е. обобщенная
непредсказуемость реальности - к пониманию всего радикализма того Замысла, в
который "ты попал" самим фактом его прикосновения к нему.
Ночные прогулки с отцом-инженером - "мы киношники-полуночники" - по пустынным
улицам с видом на луну из матовой фольгу, эхо, песни про черного кота за углом
и технократические истории о коротышках; устойчивая связь темного времени суток
с праздничными шторами и блестящими сказочными замками (преимущественно по Волкову),
создать которые (или, что то же самое, открыть) было бы моим адекватным ответом
ночи.

  

Текст "Рубежа" был написан в девяносто третьем. Диана Арбенина встречается с
Иосифом Бродским на "обратной, темной" стороне планеты. Не лично, конечно, даже
не во сне, но ведь встретились - это слышно по тексту. Какими короткими репликами
они перебросились на продуваемом прохладным ветром крыльце? Что он, развернув
бумагу, передал ей из рук в руки?
Не знаю.

СИНТЕЗ

Далеко не факт, что этим текстом  мы с читателем добились полной ясности. Более
того: а оно надо?
Но если я смог адекватно передать ощущение (не "переживание", а интуитивный,
иероглифический контур) того творческого посыла, который люблю в Городе, которого
жду от Города и по которому определяю, насколько тот или иной мой случайный знакомый
родом из Города...
Тогда я был бы не только рад, но и почти счастлив.

Мой серый дом - моя серая крепость,
        на зубах скрипит песок;
Мой серый ум - моя серая крепость,
        фиолетовая боль.
Мой серый мир - моя серая крепость,
        недостреленный висок;
Моя сутулая любовь...

(с) Ю.Теуникова, А.Багрицкий - inspiration, фрагменты.
(с) LXE Apr 08 '2001 - сборка

Для дополнения картинки прилагаем еще несколько текстов.
Никакой особой системы в них нет - только довольно субъективное чувство Города.

        ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ПЕТЕРБУРГ (АКВАРЕЛЬ ДЛЯ НАСТИ)

Скользящее вниз за тупиком Волоколамского переулка солнце создает каждый вечер
восхитительную зеркальность преломлений, окрашенную в томно-багряный, теплой
пушистой волной накрывающую стены 307й школы, верхушки тополей, мои запыленные
немытые окна, бандита в тапочках и антенны грозного дома в перспективе.
К приходу этого великолепия я уже разбит и помят, пропитан никотином и тухлой
рыбой, и способен лишь на беседу с Александром Иванычем, который звонит мне из
виртуально-речных далей района метро Рыбацкое и говорит:

- Вы знаете, Костя, а мне сейчас видно, как по Неве плывут шесть пароходов.

В темноте я обреченно-задумчиво курю в небо. Из стен дома № 4 торчат чугунные
лошадиные морды. В прошлом веке этот кусок Лиговки был царством извозчиков. Отсюда
и названия – Коломенская, Воронежская, Тамбовская улицу. Морды – единственная
сохранившаяся вещественная деталь.

Лиговку покачивает в люльке промеж Обводного и Фонтанки. Ветер бредет сквозь
деревья и  разбитый бетон куда-то на север. К Боровой шагают
выползшие из «Грибоедова» юноши с дредами и их подвывающие подруги. Хочется аккуратно
выплыть из окна, слегка оттолкнувшись от подоконника, и медленно планировать
над крышами,
держа в руке пластиковую бутылку с водой.

    

Утром здесь особенно хочется убивать. В пять утра еще возможен моцион к лабазу
и покупка сигарет, в девять уже не укрыться от бодрого человеческого чирикания
и дурных звуков разгружаемых автомобилей.
Пережидая обстрел прямыми солнечными лучами за растаманской зеленью штор, я думаю
о простых и вечных вещах. В мозгу проплывают
- призыв на срочную службу в ряды вооруженных сил РФ,
- выбитые два передних зуба,
- перерезанный нерв на правой стороне голени,
- липкость пластмассовой скатерти,
- вынутое из шкафа зеркало,
- воткнутые в дохлый ящик для цветов бычки.
Болит голова. Кофе заливается в рот, но плохо достигает мозга. И бессмысленным
становиться вопрос – готов ли ты к смерти?

    

 ...И тогда, выпив еще пива, двинуть мимо дома Раскольникова к Исаакиевской площади,
быть несильно побитым встреченной гопотой, сесть в приличного вида Жигули, закурить
сигарету и, ожесточенно выруливая на Невский, откидываясь на светофоре на сиденье,
стряхивая пепел, слыша включенное радио, глядя сквозь иневатое стекло на уже
наступивший декабрь, осознавать Действующую Модель Остановившегося «Там», находящуюся
в распростертом насколько хватает глаз и бензина  «Тут».

Инок Константиныч
Оригинал: http://nevskiyprospekt.net/Bishkek/LePeterburgFinale.html
Шоссе электрических псов: http://nevskiyprospekt.net

        БРОДЯГА

- Зауу!... Зауу!- телефонные гудки ввинчиваются в уши. Пульсируют в голове. Бросить.
Оторвать. Забыть. Бред. Такого не бывает, ведь смерти нет. Нет. Нет. Человек
не может умереть. Кто-то другой да! Но не он, нет. Я сплю, и мне снится страшный
сон. Надо проснуться и забыть, навсегда. Бред. Умер... Два часа назад... Заткнись!
Заткнись! Ты сон, тебя нет! Мы ничего не могли сделать... Нет это не сон. Он
умер, а я остался. Почему? Детское не честно. Они жили долго и счастливо и умерли
в один день... Окно, десятый этаж. Сейчас. Ветер. Был ветер.
Заплеванный тротуар. Холодно. Зябнут лапы. Пес. Теперь пес. Правильно, ведь смерти
нет. Злобный сигнал и машина проносится перед носом. Найти друга, брата. А потом
дальше, дальше. Вместе.
Вперед. Вперед. Лапы удобней ног. Ветер свистит в ушах. Дворы, садик, немытые
машины. В подъезде мочится панк. Застегивается. Лыбится. Два передних зуба выбиты.
В ухе серьга с крестом. Глазки бегающие, наглые:

- Бобик, поди сюда.

Лай. Шарахается.

- Да ты че...- конец фразы исчезает за дверью. Двор. Во дворе кошка. Пахнет тухлой
рыбой и страхом. Боится. Кого? Меня. Вперед, она потом.

Красные буквы на вывеске: БИ...И...БИСТРО. ШАВЕРМА. ХОТ ДОГ. Дог, это я дог.
Нога в мясорубке. Светловолосое чудовище крутит ручку. Жует. Боли нет, мясорубка
все больше затягивает. Бомж в окошке. Снулое, небритое лицо.

- Ну хоть требухи оставьте... Я уже неделю не ел...

Хозяин-кавказец скалится с этой стороны прилавка:

- Кушать все хотят, дорогой...

Бежать. Прочь. Злое место. Вперед. Вперед. Ноги, лес ног. Невский. Таким как
я здесь не место. Подворотня. Садик. Чужие псы. Домашние - самые злые твари хуже
мальчишек. Лоснящиеся, гладкошерстные, отожравшиеся морды. Заметили.
Хозяева в стороне, жуют дорогие сигареты:

- Злой, фас! - сейчас будет веселье. Улыбки на упитанных харях, как оскаленные
пасти. Бежать. Бежать. Лай позади.

Невский. Переход. Трое бренчат на гитарах. Голоса противные, ломающиеся. У стен
сидят, слушают. Меня окликают:

- Эй, Бродяга, иди сюда, - подхожу. Голос хороший, нет зла.
- Есть хочешь? - кусок булки в руке.
- Немного, но на, - ем. Рука пропахла сигаретным дымом. Ем с мозолей.
- Останешься? - мотаю головой, - ну как знаешь. Бывай.

Улица, там карета. Желтая с черным. Впереди лошадь. Учуяла, смотрит сочувственно,
она тоже здесь чужая. Брата видела? Нет. Дальше. Дальше. Дворы, мостки, парки,
машины, ноги, еда. Ночь. Фонари слепят глаза. Ночь время братьев. Окно когда-то
знакомого дома. Он придет, я знаю. Знаю. Брат. Вой, страшный заунывный. Кто?
Я. Свет гаснет. Зажигается. Снова гаснет. И опять зажигается.

- Да заткнись ты! - крик непонимания. Отец, его отец. - Замолчи!
- Не надо! - это мать, его мать.

Дверь подъезда распахивается. Свет бьет в глаза. Человек с ружьем.

- Заткнись! Говорю тебе! - срывы. Скажи где брат! Да пойми ты, я его друг! Пойми!
- Заткнись! - хрип двух стволов. Холод... Прости... Не нашел... Искал... Ведь
смерти нет... Встретимся... Я найду... Найду... Холод...

(с) Евгений, 03.05.2000, Санкт-Петербург.
Страница автора: http://rubej.euro.ru/salmini.htm

        СТРОИТЕЛИ ПРОХОДНОГО ДВОРА
        (школьное сочинение подростка с суицидальным комплексом)

{От вебмастера: текст написан несколько ломаным стилем и может показаться трудным
для восприятия. Но вчитаться рекомендую по одной простой причине: я нигде ранее
не встречал такого компактного изложения координатной системы "внешней стороны
окна" - "деятельной" вертикали и "созерцательной" горизонтали}

  *

 ...Во время одного из своих бесцельных путешествий по глобальной сети я наткнулась
на целый сайт одних только фотографий дворов Санкт-Петербурга. Столь любимый
мною урбанизм, воплощением которого всегда был Питер, чувствовался даже на плоскости
монитора. Это неизменное впечатление, которое уже три столетия подряд производит
город, является подтверждением моей предыдущей идеи о том, что он имеет Сознание
и именно им определяется последовательность (т. е логичность), стилистическая
выдержанность и закономерная эволюция культуры города. Для сравнения "прошлого"
и "нынешнего" восприятия я решила обратиться к творчеству петербуржцев разных
эпох.

Первым стал человек. который жил на рубеже веков, как и мои современники, - последний
символист Александр Блок. Пугающая лаконичность его произведений живет в питерских
проходных дворах. Каждая строфа - описание мертвого городского мира: безлюдные
улицы, "ледяная рябь канала", темные, бесшумно движущиееся фигуры. Зловещие образы
- атрибуты цивилизации - являются символами духовной сметри, на грани которой
находится лирический герой.

{Идея связи безлюдных улиц и "готических колоннад" с "поиском смерти, более окончательной,
чем смерть физическая" давно излагалась Даниилом Андреевым (см. описание Дуггура)
и наиболее компактно сформулирована Сергеем Дунаевым. Устойчивое воспроизведение
этого образа все новыми людьми (а тут тебе и Шевчук, и так далее...), ведомыми
архетипом Урала ("ретрансляторами-паломниками") наводит на мысль о более глубоких,
чем штамп массового сознания, корнях.}

Сразу возникают ассоциации с Глебом Самойловым, который к Петербургу отношения
пркатически не имеет, но которы говорил о христианстве. как о пути "сострадания,
принятия боли". Он наставил своего героя на этот путь и не отрицает религиозности
своего творчества. Если принимать во внимание современные культы, то интересным
покажется сравнение настроения песен Виктора Цоя с произведениями поэта начала
двадцатого века.

{Кстати, понятие "практически" очень даже растяжимо. Это значит: не через одно
звено, а множеством связей через два. Например, через "Коммунальный блюз"...}

Несмотря на то, что группа "КИНО" у многих ассоциируется с темным временем суток,
самые обреченные и мрачные картины рисуюся в их текстах при ярком утреннем свете
или при луне. Это соотносимо с четкостью, решительностью, точностью, воплощением
которых является Цой. Он построил стены этого проходного двора.

Блок же - создатель самого прохода - некоторого замкнутого и в то же время бесконечного
пространства. Если стены ведут вверх, к свету, к Солнцу (к луне и звездам), то
тоннель - вперед, во тьму. И лишь в спину бъет "бессысленный и тусклый свет".
В душе ощущение безысходности, сметретельная усталость.

Питер - это город одиночества и одиночек. Несмотря на упомянутую в той же самой
статье "коллективность" творчества Виктора Цоя и Александра Васильева, Санкт-Петербург
- это одно большое, снующее серой тенью по безлюдным улицам, одиночество. "Мы"
- идейное, творческое, но не в коем случае не практическое.

Герой прошлого рубежа веков, волею поэта оставленный в этом дворе, тоже одинок.
"Жолтые окна" ближестоящего дома, это чужое тепло только обостряет мучительные
чувства. Незнакомые ему темные силуэты усугубляют душевные метания. Он осознает
чуждость случайных прохожих и максимально дистанцируется от них. Лирический герой
остро чувствует боль и поэтому сразу к нему приходит невозможная мысль: "Весь
мир идет на меня войной".

В поэзии Блока, как и в песнях "КИНО", есть черствость и глухота. От каждого
следующего слова картина становится еще мрачнее, насыщается холодными красками.
Фразы предельно точны - ни одного лишнего слова, любой звук поражат своей отрывистой
четкостью. В этом общность их творчества, и в этом же общность замкнутого с пяти
сторон пространства двора и "внутренности" тоннеля - в частичной ограниченности.

Стены уходят вверх, и если следовать за ними, то придешь к свету. Немногие из
песен Виктора Цоя несут в себе яркий свет, но их убеждающее действие настолько
сильно, что становится очевидным то, что путь этой музыки ведет к небу. Но если
Цой шел напролом к своей цели, то Блок жил в сумраке.

Поэтому тоннель направлен вперед, а в конце - смута, неясность. Находясь там,
герой чувствует себя обделенным, он в "страшном мире". где "завивает верет",
"скользко, тяжко". Опять эти оборванные на полуслове фразы, заставляющие самому
домыслить и дорисовать темную улицу, одинокие предметы, "слепой туман" - все,
вызывающее "безмолвный страх". Одиночество, которое чувствует герой в поэзии
Блока, спроецировано с реальной жизни.

Аналогично и стены, тянущиеся к свету, все-таки не упираются в небо - как и жизнь
Виктора Цоя, продвигавщаяся к своему логическому завершению, оборвалась внезапно.
"Страшный мир" по Блоку - это наш собственный мир, это окружающая действительность.
А стены, возведенные Цоем, так и не касаются звезды - больше нет кирпичей.

Но тоннель - это не слабость. Нужно быть очень сильным, чтбы принять боль. А
дальше можно либо наслаждаться своими ощущениями пребывания в сумраке, либо двигаться
вперед.

{Сильно и неожиданно. Возможно, надо будет как-то переименовать "созерцателей"
и "деятелей".}

Если принимать во внимание хронологию, то получится последовательная цепь событий.
Повинующийся воображению Пушкина лирический герой путешествует по красивым ночным
улицам, пока собственный демон не заманит его в подворотню (маленький такой тоннель).
И там начинается андеграунд, сознание постепенно урбанизируется все больше и
больше, заражая восприятие и окружающие предметы. Слова "проход" и "переход"
созвучны не зря - их родственность объясняет сумбурность пребывания в подворотне.

Пройдя этот этап, герой попадает в замкнутый двор, ровные стены которого тянутся
к небу, но так и не достигают его. Темные или горящие окна, попадающие в поле
его зрения, - символы поэзии Александра Васильева. Не в обиду будет сказано,
но ему досталась лишь такая второстепенная, сопутствующая роль, являющаяся, однако,
еще и связующим звеном в этой цепи. Иначе и не могло произойти с сильной творческой
личностью, обреченной жить "в эпоху дешевых коктейлей".

{Скажем точнее: иначе и нельзя описать роль поэта "внутренней стороны окна" (самодостаточного
узла) с точки зрения "внешней" его стороны:)}

А свет все еще впереди. Не родился пока тот, кто укажет на холодное северное
небо. Но ему суждено быть. И когда это случится, то начнется закрытие долгого
сценария под названием "питерская цивилизация". Этот последний поэт завершит
миссию, возложенную на творческих людей города его Сознанием.

{Претендовали многие. Из сомнительных примеров - юношеское "Санкт-Петербургское
небо" и запал бодхисаттвы с Юга в "Болотах Невы". Последнее - скорее, не самоуверенность,
а взгляд очень-очень далеко вперед, то есть "апокалипсис третьего рода" как полное
исчерпание миссии Города. А перед этим должны успеть завершиться все субстратные
социокультурные реалии, над которыми Город утверждает свое существование. Иными
словами, миф Города абсолютен и в силу этого окончателен, "После Города - только
к Морю".}

(с) КИта, 4.01.2001
комментарии: LXE, 6.01.2001

        ...из хроники раствореняи

Я попала в порядковый город, гнездовье ворон.
На кресте переулков распяли гнетущую тишь.
Я смотрела на это с различных углов и сторон
С выпирающих ребер стальных перепончатых крыш.
Электрический импульс зигзагами мерил мне пульс.
Я швыряла глаза на размытую кладку межи,
Я искала контакты - неясно, где минус, где плюс.
Сквозь агонию тока отчетливо слышно: "Бежим!"
Только всюду распороты вены дорог в парадиз,
Лихорадит асфальт суета бестолковых машин,
Верстовые столбы перечеркнуты стрелками вниз-
Мы не можем бежать, если знаем, куда мы бежим.

Елена Радовская, октябрь 1999
Cтраница автора: http://www.mumidol.ru/gorod/triksy.htm

        ...из интервью Юлии Теуниковой

- Я никак  не могла понять, на что твои песни похожи... Это как бы барды шестидесятых-семидесятых,
которые кусок времени от конца семидесятых до нашего момента просто проглотили.
Не то, чтобы традиция, скорее -  дитя бардов. Чувствуется не в конкретных строчках,
аккордах, а знаешь, как генетически чувствуется разрез глаз там, родинки на локте...
- То есть генетически чувствуется, что это не от рока идет, а...
- Понимаешь, бывает музыка, которая идет от боли какой-то, от сопротивления,
а бывает такая, что от душевного настроя. По-моему, барды - это от душевного
настроя, и у тебя тоже - от душевного какого-то порыва, может даже просто - "идите
вы все к чертовой бабушке, я буду жить так, как..."
- Ну, да. Конечно, у меня разные есть - и от сопротивления иногда идет, а в принципе
- да. Это даже как - "барды": не в смысле КСПшных традиций, или там стилей, написания,
мелодики и прочего - а вот настроение само - даже не то, чтобы только от наших
российских бардов, а вообще от этой культуры, я бы даже сказала - добардовской
культуры... Там, где Бернес. Или от джаза довоенного и послевоенного. Источник
энергии - не от рока.
- Скорее, не подвал, а кухня?
- Ну, блин, насчет кухни... Не знаю.
- Домашнее вот это ощущение уюта - внутреннего уюта поэтического, когда вот в
какой-то момент все это к чертовой матери летит на какой-то скорости...
- Ну, смотря где - и так, и так есть. В смысле ощущения потребности оградить
себя...
- Нет, не "оградить". Прислонить себя на секунду передохнуть, отдышаться, а потом
опять с места...
- "Дорогая стена, улыбнись"?
- Ну, да. Как раз не кухня возникает, а открытое пространство, когда человек
в поле или где-то в лесу... Не уют, а человек, у которого своего пристанища нету.
- Лунки.
- В смысле? Ну, да. Потому что там все песни практически - бродячие. Очень четкий
момент того, что человек в пути находится, вне какого-то уголка...

        ///
Мой двойник мне помахал рукой.
Старое метро.
Стрелка в восемь.
Здесь, кажется, должен быть кто-то другой,
но как же незаметно подкралась осень...
И хочется прийти несколько раньше.

Как всегда, мы сидим в баре.
Двери парадных освещают фары.
На плитках фотографии играют тени.
Сигареты пляшут в сомкнутых пальцах,
ах, нет - нет - нет -
это только кофе.

Но, знаешь, я вижу твой дом,
я вспоминаю твой сад, и меня тянет назад.

Знаешь, как сладко вдыхать
памяти густой аромат?
Так и тянет назад...

Утро. Звонок. Снимаю трубку
На стенах зарубки обгоревших снарядов,
заметенных с плацдарма вчерашней ночи...
"Да, я.

Нет, не узнаю."
А пальцы крутят ленту вчерашнего концерта...
Как жалок запах забинтованных запястий,
спектр последних сражений, и, как всегда, невзначай, поражений.
"Позвони мне попозже, приду я в себя, ведь ты знаешь, милый, я забыла тебя,
я совершенно не помню тебя, я забыла тебя, очей моих свет" -
нет - нет - нет - нет -
это только осень.

Но, знаешь, я чувствую боль,
в меня проникает твой взгляд и уводит назад.

Знаешь, как сладко вдыхать
памяти густой аромат?
Так и тянет назад...

Знаешь, как меркнут слова,
как загорается взгляд,
когда уводит назад?

Знаешь, как сладко вдыхать
памяти густой аромат?

        ССЫЛКИ, КОТОРЫЕ ПРИЛАГАЮТСЯ

Серьезный текст о Доме - http://anthropologia.spbu.ru/ru/texts/razova/home.html
(опирается на всяческую постмодернистскую неоклассику, но представление дает)
Места и имена раннего Петербурга - http://www.svetlana-spb.narod.ru/spb.html
(история и архитектура + обилие своей и несвоей графики + восторженный девичий
взгляд; в общем, еще один пример создающей очень целостное впечатление коллекции
обрывков)

Прогулки св.Аквариума по левой стороне Луны - http://kitezh.onego.ru/lilith.html
Александр Блок ("Стихи о страшном мире") - http://agata.onego.ru/text/blok.txt
Даниил Андреев о Петре Романове - http://mirosvet.narod.ru/da/rm/r25.htm

Виктор Голявкин - http://www.ceo.spb.ru/rus/literature/goliavkin.v.v/index.shtml
Диана Арбенина ("Рубеж") - http://www.snipers.net/lyrics/rubezh.html
Юлия Теуникова (тексты, mp3) - http://mumidol.ru/theu

Ольга Инфантьева (набережные тушью) - http://tezin.boom.ru/JOL/jol.htm

На сем прощаемся. В следующей рассылке мы проведем черно-белую черту между культурой
абсурда в Европе и культурой абсурда в Городе.

С поклоном,
координатор рассылки LXE
mailto:lxe@euro.ru
http://mumidol.ru/gorod