Двигаясь безнадежно в сторону Долины Лауры, славящейся своими старинными и роскошными замками - noblesse oblige, что в тридцати минутах от Парижа, вдова желала у местных садовников напоследок поинтересоваться насчет цветка. Байер с шоппером от таких прогулок открестились, ссылаясь на насморк и боли в ногах, убитые работой и ненужным сопровождением в Собор Парижской Богоматери по случаю бесплатной экскурсии. Та же засада постигла их с органом в церкви Сент Эсташ и забегами по Шато де Версаль. Вдова утомила неуемным любопытством и фотографированием, ноги у сопровождающих сбились в кровь по колено. Соотечественница оказалась дико скупой, материлась, что бесплатное воскресение, оказывается, не распространилось на могилу Наполеона, а только на дворец Инвалидов. Она пришла в бешенство и частично ей удалось доказать всем, кто тут на самом деле инвалид.

Отпустив плачущих помощников, вдова тихо шагала по тропке, как вдруг на нее напали откуда ни возьмись то ли арабские то ли индийские бусурмане с воплем и ножом к горлу: «La bourse ou la vie[1]». Только она подумала, что ее хотят, наконец-то, изнасиловать, как все завизжали и врассыпную бросились в дремучий, непроходимый лес.

«Пусть лучше меня растерзают звери лютые, чем всякие грязные наркоманы» - подумала она. И бежала, шла, плелась, читая речитативом откуда-то всплывшее «Леса лысы, леса обезлисили, леса обезлосили…». Заплутала она так, что не выбраться, пни и сор, деревья страшно и беспорядочно повалены, куда не сунется – везде черный беспросветный мрак, буераки, погибель. И тут где-то слегка забрезжило легкими огненными всполохами, замелькало вдали, замигало, запрыгало в груди огоньком надежды. Так, должно быть, Падчерица чувствовала радостное спасительное предчувствие от далекого огня, пробираясь по зимнему лесу. Время года, география, возраст и статус в данном случае как раз ни при чем. В диком лесу и в бане, мы все одинаковы. По мере приближения, свет от огня становился ярче и превращался в некое зарево, предвещающего локальный пожар. Вдова прочла все позабытые молитвы и смиренно, отдаваясь покорно неминучему року, страшной, окружившей и оглушающей ее тишине, шла на свет. Не мечтая о спасении, позабыв все на свете, она клялась Ангелу Хранителю задуматься о своем будущем, если оно состоится и начать изменение мира прежде всего с самой себя, о чем она прочла однажды в журнале, обрывком листка которого, сложенного в несколько раз, поддерживалась у нее дома ножка антикварного перекошенного от влаги стола.

И вот перед ней открылась небольшая панорама неожиданно ухоженной  в диком лесу муравчатой поляны, которую по краям окаймлял совершенно домашний, окультуренный лес, с живописными пригорками, чистыми и звонкими ручьями, фонтанными каскадами, перголами[2], карликовыми и висячими садами. И ровно посреди той поляны пылает солнечным огнем, так что больно взглянуть, великолепный замок с портиком и мезонином, увитый диковинными растениями и из сказочного замка льется ей прямо в уши из распахнутых окон восхитительного исполнения неразличимая музыка Мартина, Шуберта, Шопена, Штрауса и Листа. И вдова невольно, расчувствовавшись и радуясь спасению, прослезилась. На какой-то момент ей показалось, что слышит она оркестр Темирканова на гастролях. Поднялась бедная уставшая купчиха по широкой мраморной лестнице с балюстрадами наверх, устланной дорогими коврами, прошлась по богато и со вкусом убранным залам. Везде роскошь, старина, зеркальная чистота и свежесть, столы накрыты яствами и дорогими винами, свечи зажжены и ни хозяина, ни прислуги не видать. А уж у нее слюна течет, как у борзой, упустившей зайца.

Что делать, мобильного она лишилась вместе с наличными, свои клоуны распущены, цирка тут никакого нет, села она за стол и для начала опорожнила бутылочку Dom Perignon по старой привычке, да отужинала под способствующую достойному пищеварению музыку. Потом нашла SPA, полежала в термальных ванных. Вокруг по-прежнему никого и заскучала.  Вдова уже и забыла, что недавно чуть не умерла и захотелось ей чего-нибудь эдакого - бал под музыку Штольца, вальс из цветов, Чайковского и мужчин. Вдова внимательно рассмотрела себя в зеркало и пришла к выводу, что чертов диспорт и хайлайт опять стремительно рассасываются, вновь возвращая усталость, сухость и помятость.

В это время в спальню вошел, играя мускулами, красивый молодой мулат в набедренной повязке, поклонился, признался в горячей любви и попросил сделать с ним все, что ей угодно. Вдова вздрогнула и ожила.

После того, как за мулатом бесшумно захлопнулась дверь, вдова, валясь с ног,  решила пройтись и присмотреться к матценностям уже с несколько иной мыслью: "Чье же это добро? Не мое ли?» и «Хорошо  бы  теперь соснуть да всхрапнуть". Обойдя все великолепие, вернулась в спальни с резными кроватями из чистого золота, да на хрустальных ногах с диковинной по размерам периной.  «А ну-ка теперь опробую, что тут за пух» - подумала она, влезла на кровать, почувствовала податливую, ласковую перину, накрылась камкой[3] и только вспомнила: "Как там дети интересно, не голодные?" – как впала в забытьи и мертвецким сном проспала двое суток, храпя, громче, чем портовый грузчик в Ницце.

Проснулась вдова от яркого солнца, бившего ей в правый глаз и дикого пения птиц. Чуть понежившись, сообразила где она и стала припоминать, что ей снилось. Двое старших веселятся то в клубе, то на модных показах, развратничают будьте нате, а младший, как аскет, сидит дома, цветы поливает, классиков почитывает, которых еще со школьной поры не вернули в районную библиотеку. «Вот ведь как! - Подумала мать. - Приснится же такое! Порнобелоснежка… У старших глупых сыновей невесты умные и богатые, а меньшой красавец, умница сидит матушку дожидается». И тут она заметила, что кто-то из румсервиса ей уже и одежду простирнул и насчет завтрака подсуетился - на подносе дымит, как паровоз кофе. Позавтракала наша вдова и стала снова осматриваться. Тут показалось ей со сна, да поевши, что кругом все еще лучше вчерашнего стало. Дорогие гобелены на мебели перебиты, ковры перестелены, новые портьеры на всех окнах. По комнатам скачут салюки[4], в креслах разлеглись большие даны[5], вместо декоративных подушек -  мальтезы[6], от птиц в клетках невиданной красоты - глаза разбегаются.

Вышла она в сады гулять и вдруг видит на пригорке, под автополивом нагло себе цветет искомый цветок аортовой радиолы. Подивилась она, подошла и, не думая, сорвала для сыновнего гербария. «По-моему это и есть super-super-super. Алый. Яркий. Что ж еще, дураку, надо?». В ту же секунды прогремел гром, блеснула молния, налетел сильный ветер и она поспешила в замок укрыться от грозы. А, придя в спальню, поставила цветок в графин с остатками шампанского.

-Убирать у вас? Довольны ли вы качеством обслуживания? - вдруг услышала она чей-то неприятный, сдавленный русский говор за дверью.

«Должно быть хаускипинг. Достали уже».

-Да так,  - промямлила она невыразительно и капризно.

-Да так? – переспросил удивленно голос. Но больше ничего не сказал.

-Что это еще за фигня мне тут! Да, сервис посредственный, ничего особенного, даже дрянной. Не Шато-де-Баньоль! Не вижу эксклюзива. Где физзащита, где личка? На меня в частном лесу вашем уроды нападают! За все время, сколько я тут ни одна сволочь не поинтересовалась, чего мне по-настоящему хочется.

В это время открылась дверь и вошла косоглазая безобразно сухопарая особь, как после Заксенхаузен[7]  и то ли стала, то ли стал приветливо греметь ведрами, наполняя купель для омовений. Вдова без очков не разобрала гендер, поняла только, что та или тот на жесточайшем тюнинге и не то, что бы в преклонном, а скорее в нагнувшемся возрасте. Вдова фыркнула и решила выйти, сообразив, что она в шикарном отеле и вчера, видимо так набралась, что ей уже причудилась и погоня и… все остальное. И вдруг это старое, страшное нечто с бровями растущими под носом неопределенного пола как закричит: "Какого этого черта?! Что такое? Bitch! Сорвала в моем саду мой заповедный, любимый цветок! – Особь показывала грязным жеваным пальцем, трясясь, на радиолу. - Мою невинную причуду, плод хобби и стараний поколений Мичуриных! И это за мое гостеприимство, за то, что я все самое лучшее, с душой, с подношениями? Messy bisness! Farter! Tedious job! И повара ей из Фукетс заказала, и вина самые лучшие шампанские и мозельские привезла и cunt-chaser[8] в услужении. Мало! Русским еще и украсть как всегда что-то надо на память! Приняли, как дорогих гостей, поили, кормили от пуза, ублажали. Все, чтобы услышать родную речь… Скоты!

-Ты чего орешь на меня? – Спросила вдова. – Голос бы сперва у кузнеца подковала. Подавись своим цветком! – Она швырнула его визави в лицо. - Что ты за чучело? Женщина, мужчина, гей? Как ты дошел до такой жизни, Данило? Хотя не отвечай, мне начхать. Лучше скажи, где мои гадкие людишки и я поехала отсюда.

-Свершилось предсказание, sexually promiscuous woman[9]! – Завопило нечто, превращаясь в своей злобе в омерзительное чудовище. - Никуда ты отсюда теперь не поедешь, а останешься у меня в одалисках и поломойках. Не надо было быть smart ass[10], дорогая! Все тебе мало. Ты и замок мой уже удумала к рукам прибрать, но твоя  алчность тебя подвела. Suck my prick, - сунуло чудовище вдове дулю под нос. - Сидеть теперь тебе тут и мыть полы!

И со всех сторон повылезали такие же чудовища и стали повторять: «Сидеть теперь тебе тут и мыть полы!». И потащили ее куда-то под белы рученьки, гогоча. Испугалась вдова, упала на колени, по полу телом волочится, взмолилась о пощаде и стала предлагать на выбор главному чудовищу троих своих молодых сыновей вместо себя старой и неинтересной. Чудище хмыкнуло и попросило рассказать кто же они таковы в подробностях, выгнув брежневскую бровь.

«Да это все из-за них я сюда и попала. А главное из-за этого цветка, - показала она на графин. – Младший заупрямился. Осел ослом, привези, да привези, ну я и уступила. Ballshitter[11]!

Чудище захохотало, притопывая сухой гнилистой ногой.

Видя, что оно довольно шуткой, вдова поднялась с колен и ободряюще похлопала его по плечу, еще раз обозвав всех сыновей грязным ругательством. Чудище покатилось со смеху.

-Если бы не младший, папашино отродье, не так бы я себя вела, не напилась бы, не бесчинствовала и не…  сорвала бы цветка, - поправляя платье, уверяла она. - Ладно, посмеялись и будя. Давай, говори, Чмо распрекрасное, сколько тебе надо заплатить за этот вшивый гербарий. Все равно он сорван уже и я отъеду. Душно у вас к полудню, я вся потная уже насквозь, горю. Сто тысяч евро за чахлую красную несуразицу и мы расстаемся как старые добрые друзья. И уэлкам то Москау!

-Мадам, вы меня не так поняли, - оскалилось в злой улыбке чудовище. – Я цветами не торгую. Пройдите в номера и приступайте к своим профобязанностям. У нас сегодня к ночи заселение богатых русских господ из Англии. Примите по описи инвентарь. Разговор окончен.

-Хорошо! Пятьсот тыщ за неизвестно что! И… только из уважения  к вашему хобби и… к вам лично! – Сделала реверанс вдова. – И, отвернувшись, послала его ко всем чертям.

-Дайте ей швабру и воды!

-Восемьсот тыщ!

-Прекратите базар…

-Миллион, - заламывая руки, простонала вдова.

-Дама, забыли вам сказать: дополнительно вы будете моим собакогулятором. У меня их две дюжины. Вот совок и метелочка. Говнобаки отмечены соответствующим символом.

-Два миллиона, брат! Отпустите! Это чу… чужестранно. Чужая страна, чужие нравы, я не приживусь. Я чешусь от собак, у меня… у меня астма!

-Сheap whore[12], - сухо заключило чудовище. – Неужели ты думаешь я нуждаюсь? Нет тебе от меня никакой милости, мой полы, а потом разорвут  тебя  мои  слуги верные  на куски.

- Вы звери, господа! - Вдова зарыдала, как не рыдала на похоронах мужа. -Почему младшего сына не хочешь взять? – снова спросила она.

-А зачем он мне? Такой ли он стоящий? Зануда.

-Тебе понравится. Красивый, ласковый, умный. Будет в перерывах тебе стихи наизусть читать на табуретке при гостях за аплодисменты.

-А не смущает тебя мой пол, моя внешность? – поинтересовалось чудище. В секс-рабство ведь возьму!

-Да чего там пол… По мне так в самый раз целое!

-Хорошо, - собирай пожитки, вылетаешь через час с четвертью. А сына мы из аэропорта прихватим. Вот тебе твой мобильный назад, вызывай пусть встречает.

-Цветок дай для заманухи, - перестраховалась вдова.

-Не беспокойся. И цветок, и компенсацию еще получишь. И молодой аксессуар с тобой поедет для ублажений в постоянное пользование. Но есть одна задачка. Мне евнухи не нужны.

-Да он в порядке, - обмахнулась как от назойливой мухи вдова.

-Я в том смысле, что как хочешь, но ехать сюда он сам должен захотеть. Мне нужны горящие глаза, а не понурость с отстриженным чувством собственного достоинства.

-Приедет! Что я не мать ему что ли? Скажу - на коленях приползут все трое. Я что ли не знаю что такое благотворительность?

-Сроку тебе даю три часа там на месте. А коли не уговоришь, сама вернешься. У меня Интерпол схвачен, сопротивление будет обратно пропорционально моим симпатиям. Вот для него кольцо, чтобы я его потом опознать смог. Цветок не забудь.

В условленный час отправились  все трое сыновей встречать мать в аэропорту, заподозрив неладное. Вышла она, шатаясь с графином и недопитой бутылкой Куантро, сразу засуетилась, расплакалась. Жалко ей вдруг стало с сыном младшим навсегда расставаться.

-Треп – дело наживное, - разняли рыдающую мать с младшим братом сыновья, - про горе твое опосля расскажешь, где обещанные гостинцы?

-Все привезла, - отрапортовала вдова. - Ну и злой же цветок ты мне зарядил привезти, сынок! - Надобно срочно еще по коньяку усугубить. Все, прощайтесь с братом, пригласил его в Парижский замок местный миллиардер проконсультировать насчет ландшафтного дизайна.