…– Да, с пьянством бороться надо… Но я думаю, что человек должен сам выбирать, по какому пути ему идти, – медленно произнес Шрамов, собираясь с мыслями. – Если кроме вина ничто не может дать человеку ощущения полноты жизни, то, значит, судьба его такая – пить. И нечего презирать его за это. Посочувствовать, пожалеть можно… В какой-то популярной книжке по экологии я прочитал, что каждый живой вид занимает в экологической системе определенную нишу, предназначенную только ему. Если есть вид – есть и предназначенная ему ниша. И наоборот. Если есть ниша, должен быть и предназначенный для нее вид. Иначе мир будет неполным, разбалансированным… Вот и алкоголь – это такая экологическая ниша для определенного типа людей, которые в других нишах не уживаются. Гуманно ли вытеснять их из этой ниши, не предоставляя другой, более им подходящей? Да и где эта другая ниша?..

Шрамов и сам не очень-то верил в то, что говорил, он даже не успевал по-настоящему вдумываться в свои же слова. Но ему понравилось, как просто, логично развивается мысль, он давно так складно не думал и не говорил.

Кривенко с удивлением смотрел на него и молчал.

– Софистика! – воскликнул он потом, встрепенувшись. – Это несерьезно! Я согласен, человек сам себе хозяин, но… Но! В пределах, пока его поведение не затрагивает интересы других людей! Алкоголик вреден, опасен не только для общества, но и, в конце концов, для самого себя! По-моему, удержать, остановить его – даже насильственно! – и есть настоящий гуманизм!..

– Далеко же мы зайдем, – а может, уже зашли, – оценивая человека мерой его полезности или вредности для общества… – сказал Шрамов. – Где те весы? В наших ли они руках?.. Полезен или вреден был для общества разбойник, которому Христос пообещал рай в последние минуты его земной жизни?..

...– Итак, о деле, – сказал сказочник. – Между нами, мой дорогой друг, существует метафизическая связь, которая бывает порой крепче кровных уз отца и единокровного чада. Ты же не станешь отрицать, что в духовном мире тоже есть своя иерархия? Есть духи тьмы, есть ангелы света. Между ними идёт борьба за души человеческие. Когда есть силы бороться, человек кается и обретает способность оживить помертвевшую от греха душу. Но иногда сил нет ни на что, кроме желания воскресить саму способность каяться. Такое состояние души называют окамененное бесчувствие. Это состояние адское, Олег, поверь мне, и не дай бог тебе его испытать. В этом случае можно надеяться только на шоковую терапию и безмерную любовь Бога ко всякому грешнику, включая таких множителей греха, – он невесело усмехнулся, – как литераторы. Образ смерти как символ возрождения использовали в разное время различные религии. Древнеегипетские жрецы совершали мистерию перехода к реке смерти для того, чтобы воскресить душу посвящённого. Даже в русских народных сказках герои прыгали сначала в кипящее молоко, а затем в студёную воду, чтобы снова стать молодым и здоровым. Христианство призывает человека распять собственные грехи, для того чтобы ожила душа. Я, мой дорогой друг, дошёл до той стадии болезни, когда может помочь только шоковая терапия. Иначе я не смогу изгнать из своих недр чёрную птицу нераскаянных грехов и не оживу… а значит, погибну. К сожалению, у меня нет ни времени, ни сил на пост и молитву. А святых, к которым раньше обращались за помощью в изгнании бесов, сейчас нет. Есть только лжестарцы, которые творят это таинство не по любви, а по гордости. Господь поставил меня в такие условия, что я сам должен пройти через метафизическое распятие с помощью литературных героев и с Его милостивого благословения.

Сочинитель на мгновение замолчал и внимательно посмотрел на гостя.

– Я говорю тебе это потому, что хочу, чтобы именно ты, Олег, вбил первый гвоздь в мою плоть, – твёрдо заключил он...

Раз в полгода я беру два билета на самолёт, летящий по маршруту Малага – Мадрид: один для себя, а другой для моей испанской медсестры Виолетты, ухаживающей за мной вот уже несколько лет. Мне исполнилось семьдесят семь; ноги у меня отказывают, со слухом неважно, а без снотворного мне и не помнится, когда я последний раз засыпал. Вот поэтому мне и нужны услуги моей миниатюрной Виолетты, когда я два раза в год с трудом выбираюсь в Мадрид.

В былые годы, когда я был миллионером – то есть, именно тем, кого в России называют неприятно звучащим именем «олигарх», – я не летал обычными рейсами, а всегда заказывал чартерный полёт. Но миллионов у меня давно уже нет, и мне надо сейчас беречь изо всех сил оставшиеся деньги, если я хочу дожить в комфорте в уютном пансионате в Торремолиносе, на южном берегу Испании.

В том самом Торремолиносе, где двенадцать лет тому назад началась эта печальная история, которую я и хочу вам рассказать...

В мадридском аэропорту Адольфо-Суарес мы с Виолеттой берём такси и едем прямо к музею Прадо. Я отпускаю мою спутницу на два часа погулять по Мадриду (она, конечно, сразу полакомится вкуснейшим мороженым капуччино в итальянском баре напротив музея, а потом, наверное, пойдёт перекусить в «Макдоналдс»). Я же, помогая себе костылём, побреду через просторы музея к тому залу, где одна, посреди стены, расположилась знаменитая «Маха обнажённая».

«La Maja desnuda», – тихо повторяю я, сидя на скамье и глядя сквозь слёзы на картину. Поразительно, как испанка, запечатлённая Франсиско Гойей на куске холста более двухсот лет тому назад, похожа на мою красавицу Валентину.

«Valentina desnuda…», – шепчу я, и мне кажется, что обнажённая Валечка, закинув руки за голову, печально улыбается мне с картины, и я слышу её вещие слова, предсказавшие мою судьбу...

Помните, ещё 5–7 лет назад любое международное мероприятие с участием лидеров крупных государств сопровождалось многотысячными акциями «антиглобалистов»? Не обратили внимание, что с некоторых пор вдруг все эти шумные акции резко ушли в тень, по крайней мере, с первых полос ведущих СМИ? Кстати, как правило, эти странные люди, приковывающие себя цепями к рельсам и заборам, выступали с абсолютно благими намерениями, протестуя против античеловечного капитализма, уничтожающего Землю-матушку, а заодно и человеческую природу вообще. Правда, при этом их шествия нередко приводили к погромам с разбитыми витринами и перевёрнутыми автомобилями, но это, как говорится, издержки жанра. А может, и совсем не издержки…

С некоторых пор, вдруг выяснилось, что тема себя исчерпала, что, по логике, могло произойти по одной из двух причин: то ли капитализм очеловечился, то ли антиглобалисты окапиталистились. С учётом современных реалий, первая причина не просто исключена, а исключена категорически. Остаётся вторая, как наиболее вероятная. Если далеко не ходить, а принять во внимание давно известный всеобщий рыночно-капиталистический принцип: сначала деньги – потом стулья (можно и наоборот, но деньги вперёд), то всё встаёт на свои места. Поскольку, как нам давно известно, любой протестный чих в наше время стоит денег, то, даже с учётом до сих пор неясных источников финансирования антиглобалистов, налицо совершенно очевидная некоторая, но значимая, потеря интереса заинтересованных инвесторов. Обычная вещь в наш насквозь рыночный век. Тем более что вышеупомянутые «издержки жанра» всё чаще стали приводить к реальному неконтролируемому ущербу с последующими разгонами водомётами, газом и массовым арестам, что, видимо, и послужило мягким поводом к команде «отбой». Даже несмотря на то, что бесчинства антиглобалистов всегда выгодно оттеняли тщательно отлакированное и либеральное лицо капитализма...

...– В общем, все мы товарищи по несчастью, – продолжил Боря, – правда, ты, мент, по глупости, но сейчас это неважно. Предлагаю заключить тройственный союз. Основная доля от сборов, конечно, пойдёт внешней разведке. Нужно нервы восстанавливать после конспиративной работы. То есть – девяносто процентов. Ну, чекистам, думаю, процентов восемь отдать можно, остальное ментам, они и на это не наработали. Ха-ха! Возражения есть?

– Есть, – вдруг сказал я, – и очень существенные.

Щёлкнул пальцами. Когда прибежал официант, заказал виски «Белая лошадь». Бутылку. А чего нам? Может, в последний раз. Налил себе сам полфужера, выпил без закуски, наполнил до краёв Петин стакан, дыхнул можжевеловым ароматом в лицо Бори:

– Вот что, Абель, пока ты в Аргентине спайсами торговал, я тут добровольцев для Донбасса готовил. Про Дебальцевский котёл слышал? Моя работа. Так что делить проценты буду я, а ты лучше на другую ветку метро езжай.

– Так там уже всё поделено! – подскочил на диване разведчик Боря.

– И бабло захапанное верни! – вдруг ударил по столу Петя, пропустивший перед этим стакан виски. Его родинка на лбу разгорелась как сверхновая звезда. – Понаехали тут, продыху от вас нет!

Зал затих, обернулся на нас. Администратор закашлялся.

– Тише, товарищи, – засуетился полковник ГРУ, – мы обращаем на себя внимание, а это никуда не годится. Давайте спокойно, мирно, без эксцессов всё обсудим, нам только до перестрелки дойти не хватало.

– Я свой Глок-семнадцать дома забыл, – сказал я и понял, что после длительного воздержания от алкоголя здорово захмелел.

– Слава богу, – налил себе из моей бутылки Боря. – Когда говорят пушки, истина молчит.

– А я молчать не буду, – выкатил страшные глаза лейтенант Петя. После «Белой лошади» он изменился, будто под действием самоедского колдуна. – Вы, чекисты и грушники, – белая кость, жируете за счёт трудового народа и его же обираете, а мы, простые менты, этот народ защищаем. Куда он бежит, когда ему плохо? Не во внешнюю разведку и не на Лубянку, а в полицию! Если бы не мы, и народа бы не осталось, некого бы вам стричь было. Так что заткнитесь и слушайте, условия ставить буду я...

С вокзала консул отправился на платформу «Счастье». Так она и называлась, и находилась чуть дальше Мытищ и совсем недалеко от станции «Детство».

Детство… Это вроде как синоним начала. А у него, скорее, конец жизни или, в лучшем случае, ещё одна попытка что-то изменить, возможно, последняя. Маршрут посоветовал священник из прихода, около которого было общежитие. В нём консул провёл месяц с гаком, пока не кончились деньги.

К храму его привели отголоски прежних понятий. Он полагал, что в церкви ещё могут помогать незнакомым людям, и в чём-то оказался прав. Ему дали благословление, сообщили, что все социальные программы закрыты. Но совет не пожалели и задали направление, что в его положении было сродни спасению.

На платформе он закурил сигарету и пересчитал оставшиеся деньги. В последнее время не было будней и выходных, надежд и планов. Был лишь вопрос – как надолго хватит сигарет.

Консул достал телефон, который после вчерашнего дня стал ему ещё дороже. В книжке светились номера из прежней жизни, которые он чуть было не утратил, когда расплатился трубкой за продукты. Дороже – и в прямом смысле, ведь выкупил он его, заплатив две цены. Он заметил, что чем больше человек погружается на дно, тем дороже ему всё обходится и тем больше ему пытаются помочь в разорении. Обеднение это как падение: чем дальше, тем быстрее летишь. Быть бедным оказалось накладно. Только когда для него стало проблемой заплатить 60 рублей, он попал на восемь тысяч и остался на весь день без машины. И вспоминал, как редко он лез за деньгами раньше. Странно устроен мир, – думал он. Зачем тому, кто может себе позволить многое, нужно бесплатное угощение на фуршете или билет на дегустацию? Но именно богатым людям стремятся угодить такими вещами, а бедный и голодный должен уплатить всю цену.

Он смотрел, как счастливый водитель эвакуатора пакует машины – одну за другой. Среди них не было дорогих, их парковали на частных или платных стоянках. Водитель думал: я заработал и накормлю свою семью. Сам ведь тоже недавно разорился и пошёл на эту службу. И сейчас радовался, что семья почти не заметила потерю прежней работы. Консул не стал говорить, что, подставляя его на пять тысяч за машину, он забирает последнее. И, в сущности, похож на относительно сытого шакала, чей укус может оказаться смертельным для издыхающего животного…

Книга выпущена издательством «Скифия» в 2015 году, в серии «Антология живой литературы» (АЖЛ – проза). В ней представлены произведения самых разных современных писателей, объединённых русскоязычным культурным пространством. Данный том предлагает читателю познакомиться с наиболее интересными авторами, чьи имена пока не снискали массовой популярности, однако формируют тот подлинный пласт самородного литературного творчества, из которого вырастает всё настоящее и значительное.

Моё общее впечатление от прочитанного: содержание книги соответствует оформлению. В качестве иллюстрации на обложке помещена живописная композиция, напоминающая о тех временах, когда литература писалась душой и была уделом интеллигенции, а не бизнесом книгопроизводителей. То же можно сказать и об аннотации: её посыл настраивает читателя на спокойную вдумчивость, философскую созерцательность, эстетическую бессуетность, где по жизненному фону нейтрального цвета беспрерывно движутся и скользят свет и тени, свет и тени – череда писательских текстов.

Давайте же и мы проскользим по поверхности представленных здесь имён и попытаемся осознать, кто же они, современные литераторы, что они пишут, и что из себя представляет издательская литература дальнего плана, не проявленная пока до сияния звёзд, но мерцающая в перспективе, посылающая нам свой свет, своё сообщение...