Журнал "Агни"

Сергей Мельников


Всеволод Соловьёв и Владимир Соловьёв о Блаватской и теософии



Всеволод Соловьёв и его “Современная жрица Изиды”

Прошло уже больше века со времени знакомства Всеволода Соловьёва с Еленой Петровной
Блаватской и с теософией и его отхода, отхода скандального. Прошло уже больше
века со дня выхода в свет его книги “Современная жрица Изиды” (печатавшейся
сначала как серия статей в “Русском вестнике” в 1892 году, а 1893 появившейся
отдельным изданием), в которой Соловьёв, основываясь на “подлинных документах”,
выводит Елену Петровну как обманщицу, привлекавшую к себе людей своими “чудесами
и феноменами”. Книгу эту с самого начала одни читатели приняли с возмущением
и даже с брезгливостью; другие же, наоборот, сделали её источником своих сведений
о Блаватской и теософии. Прошедшие годы, казалось, уже должны были бы расставить
всё и всех по своим местам. И даже для доброй памяти самого Всеволода Сергеевича
- заметного русского романиста конца XIX века - лучше было бы совсем забыть
про его историю с теософией, с Блаватской и с этою книгою. Но нет, до сих пор
посеянная им ложь снова и снова поднимается одними по незнанию, другими же -
совершенно сознательно с целью поиска очередных “фактов” доказательства несостоятельности
теософии и “фокусов” Блаватской. Причём, пользуясь недостаточной осведомлённостью
читателя и ссылаясь на Соловьёва, как человека, близко знавшего Блаватскую в
1884 - 1886 годах и хорошо знакомого со всей её “кухней чудес”, совершенно умалчивается
то, что сейчас уже достоверно известно: все разоблачения “несчастной Елены Петровны”
(как называет её Соловьёв в своей книге) есть измышления её автора, основанные
частью на ложных фактах (таких, как отчёт Общества для психических исследований,
известный как отчёт Ходжсона), частью на сплетнях и слухах (таких, как биография
Е.П.Б. в описании фрейлины Смирновой, которую нельзя воспринимать серьёзно и
при чтении которой трудно отстраниться от впечатления, что автор просто выдумал
историю из уголовной жизни [1, стр. 423-425]), частью на откровенной клевете
и фальсификациях (таких, как дело Куломбов, где всё пронизано преднамеренной
и подготовленной заранее ложью в целях банальной мести, что и было почти что
сразу же выявлено), частью на подтасовках и на подделках документов и писем
им же самим (пойманным потом с поличным известными людьми; Вс.Соловьёв, печатая
свою книгу по-русски, видимо не очень хотел знакомства с нею англоязычного теософского
мира, но сведения о книге вскоре стали известны на Западе). Ссылка на Соловьёва,
как на источник сведений о Блаватской, сейчас равносильна ссылке на трактат,
повествующий о том, что Земля плоская. Но на плоскую Землю сейчас ссылается
только старик Хоттабыч, а на Соловьёва, к сожалению, до сих пор продолжают ссылаться
не только герои детских книг.



Елена Петровна, сначала расположенная к Всеволоду Сергеевичу приветливо и благосклонно,
назвала его потом “Яго для теософии и для меня” [2, стр. 382].

К истории общения Всеволода Соловьёва с теософским обществом, истории создания
книги и анализу достоверности её в разное время обращались разные авторы. Для
детального знакомства с этою темой можно рекомендовать несколько работ. Прежде
всего, саму книгу Вс.Соловьёва [3] и письма Блаватской к Синнету [2]; в этих
книгах с двух разных сторон подробно изложена история знакомства Всеволода Соловьёва
с Блаватской и с теософским обществом. Мнение современника выражено в биографическом
очерке о Блаватской Е.Писаревой [4]. Очень аргументировано, с приведение писем
участников событий и реальных документов об этой истории рассказано Сильвией
Крэнстон [5, стр.356-374]. Взгляд на эти события с позиции нашего времени см.
у И.В.Кононова [6, стр.38-41].



Всеволод Сергеевич посвятил свою книгу “Лондонскому обществу для психических
исследований и всем внимательным читателям”.  По иронии судьбы или по её предопределению
этим посвящением с первых же строк автор поставил свою книгу в ряд мировых печально
известных фальсификаций.

Официальное отношение научного мира к Блаватской очень выразительно очерчивается
двумя документами Лондонского общества для психических исследований (ОПИ). Нижняя
черта - Отчёт ОПИ от декабря 1885 года (известный как отчёт Ходжсона), в котором
говорится, что Елена Блаватская “заслуживает того, чтобы навсегда войти в историю
в качестве одной из самых искусных, изобретательных и интересных мошенниц”.
И верхняя черта, по сути дела, поставившая всё на свои места, - пресс-коммюнике
того же самого ОПИ от 1986 года: “Согласно новейшим исследованиям, госпожа Блаватская,
соосновательница теософского общества, была осуждена несправедливо”. Отчёт Ходжсона
1885 “...пестрит тенденциозными утверждениями, предположениями, преподносимыми
как факт или возможный факт, неподтверждёнными показаниями безымянных свидетелей,
предвзятым набором свидетельств и откровенной ложью” [5, стр.8-9]. Вот начало
и конец этой истории с разоблачением “искусной мошенницы” Блаватской. Можно
по разному относиться к теософии, можно совсем её не принимать, но не стоит
строить своё отношение к ней на выдумках и откровенной лжи.

Каким образом и зачем ввязал себя в это дело Всеволод Соловьёв? Интерес к спиритизму
и всему неизвестному, таинственному и сверхестественному был заметен в конце
прошлого века не только на Западе. Россия тоже не прошла мимо этого явления
времени. Не прошёл мимо этого и Всеволод Соловьёв, который “<...> серьёзно занимался
 оккультными науками, после его смерти осталась богатая библиотека мистической
литературы” [7, стр.19]. До своего знакомства с Блаватской, Соловьёв слышал
о ней и о том, что происходит вокруг неё, читал её очерки “Из пещер и дебрей
Индостана” в “Русском вестнике”. Интерес к Блаватской дошёл до того, что - по
его же собственным словам - он раздумывал над тем, “не решиться ли <...> съездить
в Индию к нашей удивительной соотечественнице <...>”.

 И будучи в Париже, где в то же самое время была Блаватская, писатель не мог
не познакомиться с нею.

Всё то необычное, что он увидел, услышал и почувствовал, он описал по крайней
мере дважды: сначала  “в своих письмах, публикуемых в российской прессе, при
этом оговаривая, что он находился в полной памяти, о состоянии гипноза не могло
быть и речи” [6, стр.39], второй раз - в своей книге. Причём, если в письмах
тон был один (тон человека, который понимает, что он присутствует при удивительных,
но достоверных явлениях), то уже в книге при описании тех же самых событий Всеволод
Сергеевич чёткими мазками создаёт (даже навязывает) читателю соответствующую
атмосферу подтасовок и трюков, которые исполняются с помощью недалёких и нечистоплотных
- и в физическом, и в моральном отношениях - людей, указывая то на “какую-то
чумазую фигуру в восточном тюрбане”, то вспоминая, как “Могини изогнулся в три
погибели и почти подполз как бы под её благословение”, то “плутовские рожи”
в окружении Блаватской, то ещё что-то в том же самом роде. При этом, чтобы всё-таки
выглядеть объективным, он периодически повторяет слова о необыкновенно приятном
впечатлении, которое производила на него Елена Петровна. Но порою Вс.Соловьёв
словно рассказывает о постоянно повторяющейся в жизни истории неофита, ждущего
чудес, блеска и большой свиты от великого пророка, не скрывая своего разочарования
(и даже обиды при разрушении красивой мечты) от внешней невзрачности и серой
обыденности увиденного вместо ожидаемого величия. Его повествование будто бы
списано с рассказов о встрече неопытного ученика с мудрым, но внешне бедно одетым
учителем.

“<...> я ожидал увидеть нечто во многих отношениях грандиозное и приготовлялся
к торжественной аудиенции, которую даст мне Е.П.Блаватская. Я был уверен, что
у её подъезда увижу вереницу экипажей, что мне придётся очутиться среди огромного
пёстрого общества её посетителей.

Но вот я на далёкой плохонькой улице левого берега Сены <...>. Дом этот довольно
невзрачного вида и у подъезда - ни одного экипажа.

“Батюшки, пропустил - уехала из Парижа!” - в досаде сообразил я.

Но нет, на мой вопрос консьерж указывает мне путь <...>”. [3, стр.13]



С какой целью Соловьёв написал свою книгу? После знакомства с теми событиями
и их участниками трудно не придти к выводу, что речь идёт о самой обычной мести.
В своём поведении он, русский писатель, человек образованный и известный в России,
недалеко ушёл от четы Куломбов. Только теми руководствовала жажда обогащения,
Всеволодом же Сергеевичем - неудовлетворённое честолюбие, которое довольно быстро
превратило его из явного последователя в злейшего врага Блаватской. Честолюбие
и желание стать известным магом и чародеем заставляло его буквально преследовать
её. своими настойчивыми просьбами научить его чудесам восточной магии. “Удивительный
человек! Упрекает меня, что я Олкотта научила - а его не хочу научить!” [5,
стр.369]

 “Вполне естественно желание человека, считавшего себя сведущим в подобных тайнах
в силу того, что он писал о них в своих романах и рассказах, стать ещё и “всемогущим”,
как г-жа Блаватская. Надо было лишь выудить у неё несколько секретов волшебства.
Но в ответ он получил категорический отказ - надо быть подготовленным. Кто же
может быть подготовлен более, чем он, уважаемый писатель!” [6, стр.39].

 “<...> он мечтал быть русским Диккенсом и Вальтер Скоттом. Мечты его не оправдались,
он почти забыт русскою публикой” [7, стр.23].

Елена Петровна предполагала, что “Соловьёв <...> не простит <...> отказа от
его предложений <...>” [2, стр.383]. И Соловьёв действительно не простил.

Но непреложный оккультный закон работает всегда и для всех. Не обошёл он и Всеволода
Соловьёва. Вот слова из письма Е.И.Рерих В.А.Дукшта-Душинской от 22 июля 1935
года: “Оккультные законы точны и непреложны. Самое точное соответствие царит
в  области оккультного. Также следовало бы предупреждать подходящих ещё об одном
оккультном законе, который прекрасно изложен в писаниях Е.П.Блаватской. Привожу
Вам эту страницу, озаглавленную “Предупреждение”. <...> “Существует странный
закон в оккультизме, который был установлен и подтверждён на основе тысячелетних
опытов. Также в течение всех лет, истекших от начала существования Теософского
Общества, закон этот неизменно подтверждался в каждом случае. Стоит только кому-нибудь
вступить на путь “испытуемого”, как  начинают проявляться некоторые оккультные
следствия. И первое из них есть выявление  наружу всего, что находилось в человеке
до сих пор в спящем состоянии: его недостатков, привычек, качеств или скрытых
желаний, хороших, или дурных, или безразличных.

Например, если человек, в силу атавизма или же кармического наследства, тщеславен,
или чувственен, или сомнителен, то все эти пороки неминуемо выявятся в нём,
даже если до сих пор ему удавалось успешно скрывать и подавлять их. Они выступят
неудержимо, и ему придётся бороться с ними во сто раз сильнее, чем раньше, прежде
чем ему удастся искоренить в себе подобные наклонности.

С другой стороны, если он добр, великодушен, целомудрен и воздержан или же имеет
какие-либо добродетели, до сих пор находившиеся в нём в скрытом или спящем состоянии,
они также неудержимо проявятся, как и всё остальное. Таким образом, цивилизованный
человек, не терпящий, чтобы его принимали за святого, и потому налагающий на
себя маску, не будет в состоянии скрыть своей истинной природы, будь она низка
или благородна.

В области оккультного это есть Непреложный Закон.<...>.

Так, прикасание к Источнику Света есть пробный камень для каждого” [8, cтр.294-295].

Для Всеволода Сергеевича Соловьёва приближение к Источнику Света выявило и усилило
его отрицательные качества и он не нашёл в себе сил противоборствовать им. А
то, что желание его приблизиться к Блаватской было в первое время сильно и искренне,
засвидетельствовано им же самим в его собственных письмах того периода [см.
4].

О событиях того времени есть свидетельство и из Высокого Источника. Речь, конечно,
не идёт лично о Всеволоде Соловьёве, но характеристика веяний и духа современного
Соловьёву общества дана ярко:

“В недавнем прошлом по плану Моего Друга мы часто посещали западные города.
При этом, конечно, были встречи со случайными лицами, которые о Нас что-то подозревали.
Самые настойчивые запросы обращались к нам: о приёмах психомеханики и требования
самых точных биохимических формул. И при этом с самомнительностью Запада эти
люди никогда не заботились о своём сознании и не пытались узнать, обладают ли
они соответствующими физическими качествами?

Грустно понимать эту назойливость без каких бы то ни было общественных стремлений.
Как пещерный человек с дубинкой торопился обобрать цветные ракушки в свою нераздельную
собственность, так и эти жители каменных палат пытались присвоить чуждые им
качества. Пещерник всё-таки украшался ракушками, но современные умники унижали
знание в послеобеденном кейфе - было зрелище постыдного легкомыслия.

У Нас по плану Моего Друга было достаточно времени, чтобы тратить его даже на
переписку. Но никого нельзя было привлечь к созидательной работе” [9, cтр.165-166].



Отношение как к самому Всеволоду Сергеевичу, так и к его книге на протяжении
прошедших ста лет было различным. Одни читатели сделали её своим источником
знаний и о Блаватской и о теософском обществе и продолжают придерживаться этого
взгляда до сих пор, другие же с самого начала считали и продолжают считать эту
книгу банальной клеветой. Причём речь идёт даже не об отношении к теософии и
к Блаватской как к теософу. Речь идёт о человеческой порядочности.

Е.Ф.Писарева в начале ХХ века замечает: “Трудно себе представить что-либо необычайнее
и несправедливее того упорного непонимания и даже враждебности, с которым русское
образованное общество продолжает относиться к своей гениальной соотечественнице
Елене Петровне Блаватской” [4, стр.7].

Известный публицист конца прошлого века В.Буренин (который в отличие от Писаревой
вовсе не является последователем теософии) пишет в 1892 году в “Новом времени”:
“В современной русской литературе есть два Соловьёва: г. Владимир Соловьёв,
иначе называемый “философом”, и г. Всеволод Соловьёв, иначе называемый “братом
философа”. <...> Он, не разбирая, валит на покойницу с каким-то даже ожесточением
бездну всяких обвинений, чернит её всеми способами, причём часто пускает в ход
способы недозволенные. <...> Грязи, и притом самой бесцеремонной, наш изобличитель
валит на “современную жрицу Изиды” <...> столько, что её достало бы, вероятно,
для целого огромного кургана над свежей могилой этой русской женщины, которая,
даже взяв в расчёт все её увлечения и заблуждения, вольные и невольные, всё
же была женщина очень талантливая и замечательная, гораздо более талантливая
и замечательная, чем многие современные русские сочинители бесчисленных романов
для рыночных иллюстраций <...>. Спешу сразу же оговориться: да не подумают читатели,
что я заговорил о г. Соловьёве и его разоблачениях покойной теософки и буддистки
с целью её защиты от нападений <...>. Я вовсе не намерен её защищать, особенно
как спиритку и теософку <...>. Если я склонен симпатизировать в чём-нибудь покойной,
то это только в её писательском даровании: оно было не из дюжинных, что доказывается
её статьями <...>, по-моему, в сто раз более талантливыми и интересными, чем
все мнимо-исторические романы г. Вс.Соловьёва и все его фантастические и нефантастические
повести <...>.” [5, стр.358 - 359].

А вот пример противоположного взгляда на отношения Соловьёва и Блаватской, возводящий
его и низводящий её; пример из семейного предания Соловьёвых, приводимый племянником
Всеволода Сергеевича Сергеем Михайловичем Соловьёвым: “Живя в Париже и поправляя
расстроенные нервы, он [Всеволод Сергеевич] попал в общество Е.П.Блаватской.
Чувствуя в нём мистически одарённую и склонную к медиумизму натуру, Блаватская
сильно ухаживала за Всеволодом Сергеевичем, и он временно попал под её влияние.
Она уже снаряжала его в Индию <...>. Скоро Всеволод Сергеевич разорвал свои
связи с теософским обществом, а в последствии, после смерти Е.П.Блаватской,
напечатал книгу <...> с разоблачением теософических обманов” [7, стр.20].

Но если С.М.Соловьёв писал свою книгу восемьдесят лет назад в 1922 - 1923 годах,
то прот.Александр Мень уже в наше время пользуется тем же недостоверным источником:
“Об этом очень ярко пишет один из её бывших сподвижников Всеволод Сергеевич
Соловьёв. Когда Блаватская умерла, он написал довольно подробные документированные
воспоминания, которые называются “Современная жрица Изиды”. Надо сказать, что
он проявляет к ней явную симпатию, хотя и обвиняет во всевозможных мошенничествах
и попытках создать феномены там, где их нет. Даже если незначительный процент
того, что Соловьёв пишет, это правда, это, конечно, горько читать и осознавать”
[10, стр.287]. “Даже если незначительный процент”, - к сожалению для Соловьёва,
этот процент равен нулю. Жаль, что Александр Мень ссылается на этот нечистый
источник.

Е.П.Блаватская дала Всеволоду Соловьёву в письме от 16 февраля 1886 года такую
характеристику: “Он грязный, неразборчивый в средствах лжец и сплетник. Вначале
он занимался этим без всякого злого умысла против меня, затем был уличён и вынужден
был повторять свою ложь в официальных документах <...>, или - объявить себя
лжецом” [2, стр.336].

И как итог, слова из письма Е.И.Рерих: “Отношение Всеволода Соловьёва к Е.П.Бл.
запечатлено им самим в книге “Современная жрица Изиды”, написанной им уже после
её смерти. Для каждого мало-мальски разбирающегося читателя книга эта является
суровым обличением самому автору. Соловьёв не заметил, какой суровый приговор
он подписал себе этою книгою! Вся тупая самонадеянность бездарности, вся подлость,
предательство, лживость и мелочность его натуры так и сквозят на каждой странице”
[11, стр.207].



Что удивительно и примечательно: сам Всеволод Сергеевич в глубине души, может
быть, интуитивно и осознавал раздирающие противоречия между своими стремлениями
и мечтами с одной стороны и своими делами и поступками с другой. Мы сейчас не
говорим о его книге, мы сейчас говорим о его жизни вообще. В одном из своих
стихотворений он очень выразительно говорит сам о себе [7, стр.22]:



“Я не ждал, не искал ни борьбы, ни побед,

Не готовил я душу для бурь и страстей,

В непонятном предчувствии горя и бед

Тосковал я всю юность над долей моей.



Но когда бы яснее я мог разглядеть

Надвигавшийся мрак моей странной судьбы,

Лучше было б в те юные дни умереть,

Лучше было б уйти от страстей и борьбы.



Не томился бы я по небесным лучам,

По сияющим высям таинственных гор,

И в безумии сердца, молясь лишь мечтам,

Я не понял бы жизни и грязь, и позор.



И, быть может, с собой б я унёс навсегда

Лучезарную вечного духа звезду.

И горела бы ярко теперь та звезда

В царстве света, куда я пути не найду”.



Точнее и выразительнее, пожалуй, и не сказать.



Владимир Соловьёв и Блаватская

В отличие от своего старшего брата Всеволода Владимир Соловьёв никогда не встречался
с Блаватской. Если Всеволод некоторое время состоял членом теософского общества,
то Владимир таковым не был и близко к теософскому обществу не подходил. Тем
не менее он был знаком с книгами Блаватской и интересовался её теософией (“весьма
умеренно” по его словам). Точнее будет сказать, -  интересовался состоянием
теософии, как одним из течений современной ему мысли. Нужно сразу же подчеркнуть,
что теософом в смысле теософии Блаватской он никогда не был и идей теософии
Блаватской не разделял (термином “философия Блаватской” здесь мы пользуемся
специально для чёткого разделения теософии Блаватской и теософии самого Вл.
Соловьёва, о которой см. ниже). В отношении Владимира Сергеевича к Блаватской
выразилось отношение к ней русской интеллигенции, сформированною частично доходившими
до России известиями и слухами, частично очерками Радды-Бай “Из пещер и дебрей
Индостана”, частично - всё той же “Современной жрицей Изиды”.

Даже внимательно следящему за русскою публицистикой и литературой читателю,
не знающему английского языка, на котором в то время были написаны все основные
работы Блаватской, почти невозможно было составить настоящее представление о
Блаватской и теософии. Что в то время было доступно на русском языке: очерки
Радды-Бай, статья Всеволода Соловьёва в “Ребусе” за июль 1884 года (написанная,
кстати, тогда ещё в дружеском тоне), “Современная  жрица Изиды”, две статьи
в Биографическом словаре Венгерова, одна из которых принадлежит перу самого
Владимира Соловьёва, его же рецензия на книгу “Ключ к теософии” и ещё несколько
не очень известных работ родной сестры Е.П.Б. Веры Петровны Желиховской (её
ответ на книгу Вс.Соловьёва “Е.П.Блаватская и современный жрец Истины”, биографический
очерк и две статьи в том же “Ребусе”). Вот, собственно, и всё.

Владимир Соловьёв знал английский язык и был знаком по крайней мере с тремя
книгами Блаватской: “Isis unveiled” (“Разоблачённая Изида”), “The secret doctrine”
(“Тайная доктрина”) и “The key to the theosophy” (“Ключ к теософии”). Читал
он и журнал “The Theosophist” (“Теософист”).

Конечно, о Блаватской и о теософии Владимир Сергеевич мог слышать и от своего
брата Всеволода. Но надо учитывать, что братья очень плохо относились друг к
другу, стараясь совсем не встречаться и не общаться. Более того, “<...> между
Всеволодом и Владимиром с ранней юности началась ожесточённая вражда. <...>
Сколько ни ссорились братья, отношения их не порывались, пока Всеволод Сергеевич
не напечатал в феврале 1896 года в “Русском вестнике” записки своего отца <...>”,
исказив при этом “образ отца до неузнаваемости. <...> Отношения между братьями
порвались и не возобновлялись до смерти. <...>”. Всеволод относился к младшему
брату “с презрением и злословил, что “брат надеется стать римским кардиналом””
[7, стр.20-21]. Таким образом, лично Всеволод вряд ли мог быть источником какой-либо
информации. Но откровенно плохие взаимоотношения братьев могли наложить отпечаток
на отношение Владимира к теософии Блаватской.

Вместе с тем надо особо отметить - и это важно! - что сам Владимир Сергеевич
в своих работах неоднократно обращался к понятию теософии. Строго терминологически
это не была теософия Блаватской (или необуддизм, как он её называл). Хотя определение
теософии Соловьёвым как соединения теологии, философии и науки на наш взгляд
мало отличается от определения тайной доктрины как синтеза науки, религии и
философии по Блаватской, всё же соединять эти понятия не стоит. Во всяком случае,
сам Вл.Соловьёв их разделял и это самый весомый аргумент.

Вот что Соловьёв говорит о своём определении теософии в “Философских началах
цельного знания”: “<...> свободная теософия или цельное знание не есть одно
из направлений или типов философии, а должна представлять высшее состояние всей
философии как во внутреннем синтезе трёх её главных направлений - мистицизма,
рационализма и эмпиризма, так равно в более общей и широкой связи с теологией
и положительной наукой. Повинуясь общему закону исторического развития, философия
проходит через три главных состояния <...>. Первый момент характеризуется исключительным
господством мистицизма <...> (что совпадает с общим господством теологии); во
втором фазисе эти элементы обособляются, философия распадается на три отдельные
направления <...> на враждебные между собой теологию, отвлечённую философию
и положительную науку <...>. В третьем моменте они приходят к внутреннему свободному
синтезу, который ложится в основу общего синтеза трёх степеней знания, а затем
и вселенского синтеза общечеловеческой жизни. Если единство в сфере знания,
определяемое необходимо теологическим или мистическим началом, мы называем вообще
теософией (то есть, говоря точнее, знание в своём единстве есть теософия), то
высшее синтетическое единство третьего момента <...> характеризуется принятым
мною названием свободной теософией или цельного знания” [12, стр.194 - 195].

Кроме этого, Владимир Соловьёв уже в молодости начал интересоваться спиритизмом.
В письме к князю Д.Н.Цертелеву от 8 января 1875 (Соловьёву тогда было 22 года)
он пишет: “<...> я всё более и более убеждаюсь в важности и даже необходимости
спиритических явлений для установления настоящей метафизики, но пока не намерен
высказывать это открыто, потому что делу это пользы не принесёт, а мне доставит
плохую репутацию; к тому же теперь я ещё не имею никаких несомненных доказательств
достоверности этих явлений, хотя вероятность в пользу их большая” [13, Т.2,
стр.225]. И в другом письме от 22 августа (3 сентября) 1875 тому же адресату
Соловьёв пишет из Лондона: “На меня английский спиритизм произвёл точно такое
же впечатление, как на тебя французский: шарлатаны с одной стороны, слепые верующие
- с другой, и маленькое звено действительной магии, распознать которое в такой
среде нет почти никакой возможности [13, Т.2, стр.228]. и ещё через восемь лет
в письме В.В.Фёдорову: “Я некоторое время серьёзно интересовался спиритизмом
и имел случай убедиться в реальности многих из его явлений; но практическое
занятие этим предметом считаю весьма вредным и нравственно, и физически” [13,
Т.3, стр.5].

Есть и другие точки возможных соприкосновений научных интересов Соловьёва и
Блаватской (заметим, что речь не идёт о совпадении их интересов и тем более
взглядов). В своей магистерской диссертации (“Кризис западной философии”, 1874),
вокруг которой сразу же вспыхнули горячие споры, перешедшие вскоре из университетской
среды на страницы печати, и которые, вообще говоря, не утихли до сих пор, Соловьёв
говорит о том, что “<...> последние необходимые результаты западного философского
развития утверждают в форме рационального познания те самые истины, которые
в форме веры и духовного созерцания утверждались великими теологическими учениями
Востока” [14, стр.11].

В.Ф.Бойков в своей статье “Соловьиная песнь русской философии”, разбирая этот
тезис философа, пишет: “Только широта такого мистического уровня позволяет говорить
о “великих теологических учениях Востока” в целокупности и в совокупности с
философскими теориями Запада, невзирая на времена и конфессии. У Соловьёва “азиатские
и европейские мистики, александрийские платоники и еврейские каббалисты, отцы
Церкви и независимые мыслители, персидские суфи и итальянские монахи, кардинал
Николай Кузанский и Якоб Бёме, Дионисий Ареопагит и Спиноза, Максим Исповедник
и Шеллинг - все они единым сердцем и едиными устами исповедуют недомыслимую
и неизречённую абсолютность божества”. Иногда суждения русского мыслителя заставляют
вспомнить позднеязыческого неоплатоника Ямвлиха и указывают на неоплатонический
отблеск философии Соловьёва <...>” [14, стр.12].



Владимир Соловьёв, человек энциклопедических философских знаний, следивший за
всем, что происходит в мировой философской науке и без труда читавший на многих
языках (как европейских, так и восточных), не мог не заметить Е.П.Блаватской
и основанного ею теософского общества.

Он начал выписывать журнал “Теософист” почти с самого начала выхода его в свет
(много ли в то время в России было подписчиков этого журнала?). Правда, в силу
условий жизни Владимира Сергеевича и в силу трудностей почтового сообщения в
России, подписка эта продолжалась недолго. Из письма А.Н.Аксакову от 2 ноября
1882: “Ещё у меня к Вам маленькая просьба. Редакция The Theosophist считает
меня обязательным подписчиком уже второй год, и это бы ещё не беда, но печально
то, что номера журнала доходят до меня из пятого в десятое, а денежные счёты,
напротив, с чрезвычайной аккуратностью и притом в возрастающей прогрессии, так
что мне грозит неминуемое банкротство. Во избежание этого, если Вы иногда переписываетесь
с Е.П.Блаватской, то будьте так добры вместе с моим глубочайшим почтением передать
ей, что, не состоя ни при каком учреждении  и не имея постоянного местожительства,
я в получении иностранных журналов вполне предоставлен произволу почтамтских
чиновников, которые действуют относительно меня не по закону, а по благодати,
вследствие чего я иногда получаю номера журнала, а большею частью не получаю.
Поэтому при всём желании получать теософический журнал, я должен отказаться
от подписки, следующее же с меня по счёту редакции я постараюсь выслать при
первой возможности” [13, Т.2, стр.276].

Владимир Соловьёв публично писал о Е.П.Блаватской дважды. Это краткая рецензия
на книгу “The Key to Theosophy”, London; New York и статья в словаре Венгерова
(Критико-библиографический словарь русских писателей и учёных, СПб., 1892).
Вот краткая выдержка из этой статьи [13, Т.4, стр.289 - 293]:



“Е.П.Блаватская

В истории теософического движения, начавшегося в Америке в 1875 г., затем перешедшего
в Индию и наконец в Европу, очень многое покрыто мраком, который я не берусь
рассеять. Есть основание утверждать, что г-жа Блаватская и не была никогда в
Тибете, однако если не возникновение, то распространение псевдо-теософии совершилось
не без воздействия со стороны северного буддизма; и хотя сообщения таинственных
загималайских братьев и имеют явно подложный характер, но само это братство
так называемых “махатм” едва ли есть чистый миф <...>.

Глубокая идея буддизма ещё не пережита человечеством, она может овладеть и западными
умами, которые дадут ей новые формы. Мы уверены, что движение, представляемое
мнимыми теософами, есть лишь предвестие более важных явлений.

Сама г-жа Блаватская с её американскими и европейскими друзьями были лишь орудием,
а не инициаторами этого движения. Я не буду останавливаться на практической
деятельности этой замечательной женщины, а ограничусь лишь краткой характеристикой
её главных сочинений. Она в три приёма пыталась изложить сущность тайного буддизма,
именно, в трёх книгах: Isis unveiled, The secret doctrine и The key to the theosophy.
Первое из этих сочинений изобилует именами, выписками и цитатами. Хотя большая
часть этого материала взята, очевидно, не из первых источников, однако нельзя
отказать автору в обширной начитанности. Зато систематичность и последовательность
мышления отсутствуют вполне. Более смутной и бессвязной книги я не читал за
всю свою жизнь. И главное, здесь не видно прямодушного убеждения, нет очевидной
постановки вопросов и добросовестного их разрешения. Две другие книги представляют
меньше эклектического материала и больше внешнего порядка, но с теми же внутренними
недостатками <...>.

Итак, если Е.П.Блаватская положила всю свою душу в пропаганду необуддизма, то
при всей несостоятельности и ложности этого учения, как целого, при всех неправильных
сторонах её собственной деятельности, шарлатанской и крайне неразборчивой на
средства, всё-таки нельзя отнестись к ней с безусловным осуждением и отказать
ей в некоторой относительной правде”.

Собственно говоря, в этой небольшой статье Соловьёв полностью выразил своё отношение
и к Блаватской и к необуддизму. Е.Ф.Писарева предполагает, что одной из причин
такого неприятия Соловьёвым необуддизма является неудачный перевод на английский
санскритского слова budh (знать) в названии книги Синнетта “Эзотерический буддизм”:
“Именно эта книга и пропущенная в её названии ошибка вызвали распространившееся
повсюду мнение, которое разделял и Владимир Соловьёв, когда писал свою статью
с словаре Венгерова, что принесённая Е.П.Блаватской теософия есть замаскированный
буддизм. А между тем слово “буддизм”, которое стоит в заглавии книги Синнета,
должно означать вовсе не учение Гаутамы Будды, а эзотерическую Мудрость, от
Будха, Мудрость (санскритский корень budh - знать <...>”) [4, стр.25 - 36].

Вместе с тем Владимир Сергеевич неоднократно подчёркивал, что он “<...> далёк
от безусловной вражды к буддизму <...>. [Кстати. Мне продолжают приписывать
враждебно-обличительные сочинения против основательницы необуддизма, покойной
Е.П.Блавацкой. Ввиду этого считаю нужным заявить, что я с нею никогда не встречался,
никакими исследованиями и обличениями её личности и производившихся ею явлений
и ничего об этом никогда не печатал (что касается до “Теософского общества”
и его учения, см. мою заметку в Словаре Венгерова и рецензию на книгу Блавацкой
“Key to the secret doctrine” в “Русском обозрении”]”. Это он пишет в предисловии
к “Трём разговорам” [12, стр.643]. Здесь показательная описка: вместо “The key
to the theosophy” написано “Key to the secret doctrine”. И ещё, уже за несколько
месяцев до своей смерти в письме к А.Н.Шмидт от 22 апреля 1900 он повторяет:
 “Вы продолжаете смешивать меня с моим старшим братом, Всеволодом Соловьёвым,
имевшим какие-то тёмные дела с г-жёю Блавацкою и написавшем об этом какую-то
серую книгу, чему я ни душою, ни телом не причастен. Г-жу Блавацкую я никогда
в жизни не видел и ни её личностью, ни её “чудесами” или “фокусами” никогда
не занимался, а только (и весьма умеренно) теософическим движением с принципиальной
стороны, о чём напечатал две заметки, не касающиеся личности и “практики” этой
покойницы <...>” [13, Из, Т.4 , стр.11].



Наследием Всеволода Соловьёва является отношение к Е.П.Блаватской как к мошеннице
и фокуснице. Наследие Владимира Соловьёва выражается во мнении о Блаватской
и теософии Блаватской как о чём-то несерьёзном и недостойном внимания серьёзных
людей. И отзвуки этого отношения к Блаватской идут к нам через весь ХХ век.

Прот. А.Мень, разделяя мнения обоих Соловьёвых (и который писал свою “Историю
религии” как выполнение в какой-то степени замысла Владимира Сергеевича), пишет:
“Тайная доктрина” - это невероятная мешанина надёрганных отовсюду безо всякой
системы сведений, пятьдесят процентов их сегодня уже устарело” [10, стр.299].

Слова А.Ф.Лосева повторяют мысли Владимира Соловьёва: “Немного больше [чем снисходительное
отношение] заслуживает критики у Вл.Соловьёва тоже модная в те времена  теософия
Блаватской. Теоретически вся эта теософия есть для него только жалкое обожествление.
Практически же это просто шарлатанство, хотя благодушный Вл.Соловьёв не возражает,
что, может быть, и в теософии есть нечто положительное. Телепатия и медиумизм
если как-нибудь и возможны, то ни с какой стороны не допускают научного экспериментального
к себе подхода, а это уже делает их для него весьма сомнительным предприятием”
[15, стр.499].

Не избежал Соловьёвского влияния и Иван Ефремов: “Во время встречи Ю.Н.Рериха
с Иваном Ефремовым разговор зашёл о Блаватской. “Ефремов сказал, что не может
доверять этой женщине, что она слишком “по-женски” пишет и что там много просто
подтасовок... Ю.Н. очень строго посмотрел в упор на И.А. “Книги Блаватской очень
серьёзны, даже слишком серьёзны для того, чтобы все могли их понимать. А что
касается подтасовок, то там их нет совсем”. - “Да?!” - удивился Ефремов” [16.
А.А.Арендт. О Юрии Николаевиче Рерихе, стр.88-89].

Вместе с тем далеко не все учёные воспринимали Блаватскую, как фокусницу, а
её труды, как “невероятную мешанину”. Достаточно вспомнить отношение к Блаватской
Альберта Эйнштейна. “По словам племянницы Эйнштейна, Тайная Доктрина, всегда
лежала на столе великого физика [Примечание: Племянница Эйнштейна во время своего
пребывания в Индии в 1960-х годах специально посетила штаб-квартиру Теософского
общества в Адьяре. Она объяснила, что ничего не знает ни о теософии, ни о самом
обществе, но решила побывать здесь, потому что на рабочем столе её дяди постоянно
лежала Тайная Доктрина госпожи Блаватской <...>]. О том же сообщает Джек Браун
в статье “В гостях у профессора Эйнштейна” [5, стр.12].



Вот краткая история отношений Всеволода и Владимира Соловьёвых с Еленой Петровной
Блаватской. Без сомнения, как Всеволод Сергеевич, так и Владимир Сергеевич оказали
большое влияние на формирование русской мысли в отношении к теософии (теософии
Блаватской). Оба они её не приняли. Но если Всеволод Соловьёв не принимал теософии,
вообще говоря, из чувства обиды и непризнанности и по большому счёту всё свёл
к личностным отношениям с Е.П.Б., то Владимир Соловьёв, с уважением относясь
к Елене Петровне, как к человеку, не принимал теософии Блаватской, не допускающей
по его словам “научного экспериментального к себе подхода”.



Список литературы

Блаватская Е.П. Письма. М.: Ассоциация “Золотой век”, 1995

Блаватская Е.П. Письма к Синнету. М.:Сфера, 1996

Соловьёв Вс.С. Современная жрица Изиды. М.: Республика, 1994.

Е.Ф.Писарева. Елена Петровна Блаватская (биографический очерк). В книге Е.П.Блаватская.
Тайные знания. М.: Издательство “МЦФ”, 1994.

Сильвия Крэнстон, при участии Кэри Уильямс. Е.П.Блаватская: Жизнь и творчество
основательницы современного теософского движения. Рига - Москва: ЛИГАТМА, 1996.

И.В.Кононов. Судьба Е.П.Блаватской. “Дельфис”, № 1(21), 2000.

Соловьёв С.М. Владимир Соловьёв: Жизнь и творческая эволюция. М.: Республика,
1997.

Рерих Е.И., Рерих Н.К., Асеев А.М. “Оккультизм и Йога”. Летопись сотрудничества.
Т.2. М.: Издательство “Сфера” Российского Теософского Общества, 1996.

Учение Живой Этики. Община. М.: МЦР, 1994.

Прот.А Мень. Радостная весть. М., 1991 (предоставлено д.Андреем Кураевым в материалах
форума).

Письма Елены Рерих, 1929 - 1938. В 2т. Т. 2. Минск, 1992.

Соловьёв В.С. Сочинения в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1990.

Собрание сочинений В.С.Соловьёва. Письма и приложение. Bruxelles - Belgique,
1970.

Вл.С.Соловьёв: pro et contra. СПб.: РХГИ, 2000.

А.Ф.Лосев. Владимир Соловьёв и его время. М.: Прогресс, 1990.

Воспоминания о Ю.Н.Рерихе. Донецк, 1994