Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Модная культура от Алексея Фанталова. А теперь - немного критики.


Информационный Канал Subscribe.Ru

А теперь - немного критики.

 

         Что в первую очередь бросается в глаза в романах Харуки Мураками (фактически, сознательно подчеркивается автором) - «стихия Великой Богини, коллективное бессознательное». Один колодец в «Хрониках» чего стоит - эдакое лоно, возвращаясь в которое герой припадает к истокам жизни и мудрости, «преодолевая мучительную дихотомию своего модернистского сознания» и т.п.

Вспоминается «Жертвоприношение» Тарковского, где главный герой фильма, находясь где-то на отшибе, узнает из новостей о начале ядерной войны. Он идет к некоей женщине, которую соседи считают ведьмой (одна из ипостасей «Великой матери») и вступает с ней в сексуальные отношения. А поутру герой включает радио и оказывается, что мир живет по-прежнему, никакой войны нет, и не было. То есть герой, «припав к матери-земле» восстановил некий глобальный механизм (точнее организм) всего человечества. Тарковский использует здесь типичные штампы, которыми западная культура полна, начиная с «сексуальной революции» шестидесятых.

         Мураками - человек шестидесятых. И этот факт чрезвычайно многое объясняет в его творчестве. Во всех книгах наличествует «гуманистически-сексуальное начало», что очень способствует их успеху. Ибо для многих людей нашего времени секс становится чуть ли не смыслом жизни, подменяя в этой роли семью и детей (которых нет). Разумеется, можно попытаться сублимировать свою бездетность в научное, художественное или политическое творчество. Но скольким людям это под силу? Остается поощряемое сверху «сексуальное творчество» (плюс «экстрим» и развлечения), заполняющее душевную пустоту.

         И здесь мы выходим на «черепаху и тысячелистник» - стихийные социокультурные процессы. Наше время называют Постмодерном (или Постмодернизмом), противопоставляя его модернистской эпохе.

Модернизм (он же Модерн - не путать с одноименным архитектурным стилем) характеризуется культом Прогресса, верой в Науку, в неисчерпаемую мощь человеческого Разума, Светлое будущее и т.д. Начало его относят к эпохе Реннесанса, Великих географических открытий, буржуазных революций, когда завершился период Архаики. И для данного периода характерен так называемый «мужской дискурс» - грубо говоря, преобладание мужской психологии, со всеми ее плюсами и минусами. К числу последних относятся кровавые эксцессы войн и революций.

Конечно, насчет истоков господства мужского дискурса есть и иные точки зрения. Часто говорят, что он получил свое выражение в монотеизме библейских пророков, в ближневосточных мировых религиях. А известный американский археолог литовского происхождения и по совместительству крупная феминистка Мария Гимбутас в своей “The Civilization of the goddess”, писала об аграрной неолитической цивилизации Европы, поклонявшейся Богине. Данная матриархальная цивилизация, в которой процветало мирное, творческое начало, была разрушена с приходом из Восточной Европы индоевропейцев - представителей культуры боевых топоров - воинов на колесницах. Подобные рассуждения идут в русле современного феминизма - грубые, злые мужчины обратили в рабство миролюбивых и интеллектуальных женщин. Каким было общество Великой Богини, мы не знаем. Ариэль Голан, в своей работе “Миф и символ”, утверждал, что напротив, неолитическая религия была страшным явлением и Богиня внушала ужас (что отчасти подтверждается из аналогичных древних культов).

Но в любом случае, эпоха Большого Модерна завершается. А Постмодерн характеризуется так называемым «женским дискурсом» (представителями которого, понятно, могут быть отнюдь не только женщины). Отсюда, кстати, постоянные требования отказаться от «оценочных суждений», выполнение чего в корне подрывает мужскую психологию. Отсюда глобальная неопределенность, смешение добра и зла, господство иньской стихии.

Но интересно, что войны в тех странах, где победил Постмодерн (Европа, Япония) действительно прекратились (деятельность Джорджа Буша Младшего представляет собой агонию Модерна). Здесь феминистки оказались правы (правда, если мы подсчитаем, сколько за это время не родилось или на эмбриональной стадии было умерщвлено детей, то наш оптимизм сильно поубавится).

А вот тут мы уже выходим «на любовь знати», то есть вторую составляющую успеха Харуки Мураками. (По слухам, сам Борис Николаевич сказал, что прочитал все переведенные на русский язык романы японского писателя. Высшая похвала. Как отмечено по поводу другой книги: "Эта штука посильнее Фауста Гете").

Главный герой романов Харуки Мураками по большей части ничего не делает - он живет  в ладу с фемининным началом. Фемининные элиты постмодернизма поощряют такое творчество. «Япония в виде гигантской медузы» их вполне устраивает. Вот почему японские традиционалисты говорят, что книги Мураками "пахнут маслом".

«Страна восходящего солнца» в 19 - 20 веках имела великодержавную историю, пытаясь создать «Великую восточноазиатскую сферу сопроцветания». Разгромленная во Второй мировой войне, она перенесла свою энергию в экономическую сферу, добившись здесь замечательных успехов. Однако в последние десять лет становится все яснее, что здесь страна все больше упирается в тупик. «Вторые» никогда не будут «первыми». Японцы становятся «такими как все» - то есть никакими. И приходит безволие, ощущение бессмысленности жизни (не у всех). Отсюда столь тягостное впечатление производит современная американизированная культура Японии.

Это крах маскулинной Японии-самураев. В лучшем случае - возврат к изнеженной Японии времен Фудзивара.

«Бедные овцы, тебе не кажется? Просто вылитые японцы в двадцатом веке...» («Охота на овец»).

В «Охота на овец», «Дэнс, дэнс, дэнс», «Хроники Заводной Птицы» («Слушай песню ветра», «Пинбол-1973» ранние работы Мураками) присутствует примерно следующая картина мира. Вселенная как бы состоит из трех субстанций (или пронизана тремя силами). Во-первых - это жизнь общества «развитого капитализма» (переводчик пишет именно «развитой» а не «развитый» напоминая о том, что у нас в это время был «развитой социализм» - «хрен редьки  не слаще»).

«Оглядываясь назад, я даже не стал бы называть это так громко - «жизнь». Какие-то подъемы, какие-то спуски. Взбирался, спускался, опять и опять. И всё! Почти ничего не сделал. Ничего нового не произвел. Кого-то любил, кем-то был любим. Только не осталось ничего. Горизонтальное движение. Плоский пейзаж. Компьютерная игра... Несусь куда-то, точно Пэкмэн в своей виртуальной Галактике: сжираю черточку за черточкой проклятого пунктира - и потому выживаю. Зачем-то. И однажды непременно умру…

…Вот в каком мире жить приходится. Обеспечил себе жильё в центре, западную иномарку да «ролекс» - и ты уже «высший класс». Дерьмо. Никакого же смысла! Вот я о чем говорю. Наши «потребности» - это то, что нам подсовывают, а вовсе не то, чего мы сами хотим. Подсовывают на блюдечке, понимаешь? То, чего люди в жизни никогда не хотели, им впаривают как иллюзию жизненной необходимости. Делать это - проще простого. Зомбируй их своей «массовой информацией», и все дела. Если жилье - то в центре, если машина - то «БМВ», если часы - то «ролекс», и так далее. Повторяй почаще - одно и то же, разными способами, по триста раз на дню. Очень скоро они и сами в это поверят - и зачастят за тобой, как мантру: жильё - в центре, тачка - «БМВ», часы - «ролекс»... И каждый будет стремится все это приобрести - только чтобы почувствовать свою исключительность. Чтобы наконец стать не таким, как все. И не сможет понять одного: само стремление как раз и делает его таким, как все!» («Дэнс, дэнс, дэнс»).

Как это актуально для обновленной России! Разница лишь в том, что японцы сами производят престижные товары, а россияне выменивают их на нефть и газ.

Вторая «субстанция» романов выражается позицией главного героя. Подразумевается, что это гуманизм. Главный герой - этот повзрослевший хиппи («Альтер эго» автора?). Соответственно, и гуманизм его носит совершенно определенный отпечаток. Ненасилие, толерантность, беспорядочные сексуальные связи, отсутствие цели, равнодушие к карьере и к престижу. Ко «второй субстанции» мы еще вернемся.

И, наконец, третье начало. Нечто, впервые «материализовавшееся» на страницах «Охоты» в образе Овцы.

Овца - психический монстр, вселяющийся в сознание человека, дабы его руками воплотить в жизнь некий загадочный план. Здесь Мураками проводит параллель с монгольскими духами-хранителями, и, персонально - с духом Чингисхана. Сама Овца впервые проникла в сознание первой своей жертвы, когда данный человек заночевал в некоей пещере в Монголии (во время японской оккупации Китая в годы Второй мировой войны).

«Монгольская шаманская мифология тесно связана с культом предков <…> Они вступают в контакт с локальными духами-хозяевами, обретают магическую силу и власть над стихиями, способность вселяться в человека (впадающего при этом в транс). <…> Вся разветвленная шаманская мифология и практика базируется на поверьях о душе (сунесу), оставляющей тело и вселяющейся в него. Человек наделяется несколькими (двумя или тремя) душами: «бессмертной» душой (сульде), которая довольно свободно покидает тело (во время сна, болезни, у шамана - при камлании), отлетает после смерти и становится духом или возвращается на небо…» (Мифы народов мира, 1997, 2 том. с. 174).

Местонахождение могилы великого хана неизвестно. Наиболее распространенная версия в легендах - в пещере священной горы Бурхан-халдун.

Культ Чингисхана ввел его внук Хубилай, основавший династию Юань. Эзотерической сердцевиной культа Чингиса являлся почитание его сульде - военного гения (духа).

«- Вообще, на севере Китая и в Монголии вселение овцы в человека - не такая уж редкость. Местные жители с незапамятных времен свято верят, что тот, в кого входит овца, получает особое небесное благословение. Еще в летописях эпохи Юань упоминается "звездоносный белый овен", вселявшийся в Чингисхана...» («Охота на овец»).

«Сульде («дух», жизненная сила»), в мифологии монгольских народов одна из душ человека, с которой связана его жизненная и духовная сила. Сульде правителя является духом - хранителем народа; его материальное воплощение - знамя правителя, которое само по себе становится объектом культа, оберегается подданными правителя. Во время войны для поднятия ратного духа армии Сульде-знаменам приносились кровавые, иногда человеческие жертвы. Особо почитались Сульде-знамена Чингисхана (Хара Сульде и Цаган Сульде - черное и белое знамена) и некоторых других ханов. Персонаж шаманского пантеона монголов Сульде-тенгри, покровитель людей, по-видимому, связан генетически с Сульде Чингисхана» (Мифы народов мира, 1997, 2 том, с. 475).

«По преданиям, Чингисхан как грозное, требующее кровавых жертв божество был укрощен панчен-ламой, который запретил кровавое жертвоприношение в его честь, запер гроб с костями Чингисхана и ключи от него увез в Тибет, в монастырь Ташилхумпо» (Мифы народов мира, 1997, 2 том, с. 629).

Кстати, образ Чингисхана пытался актуализировать барон Унгерн, «самодержец пустыни».

Между прочим, в мифах овца часто выступает как символ спасителя и искупительная жертва.

Овца, действительно, выглядит чужеродным телом не только в мозгу «Крысы», но и во всей трилогии.

И герой (а вслед за ним и автор) отвергает Овцу не так, как отверг бы, возможно, христианин (для которого вселяющаяся в сознание человека овца выглядела бы как демон). Нет, в восточноазиатской культуре, пропитанной политеизмом, такое вселение не носит однозначно негативного смысла.

Герой отвергает Овцу с позиций именно безрелигиозного, деидеологизированного «гуманистического» мира, с бессмысленным растительным существованием, для которого всякие воля и убежденность представляются враждебным явлением.

«- И что должно было наступить в итоге?

- Империя Абсолютной Анархии. Когда все противоречия сваливаются в одно целое. А в центре - я с Овцой в голове.

- Ну, и почему ты отказался?

Время медленно умирало. И на это медленно умиравшее Время сыпал и сыпал беззвучный снег.

- А я слабость свою люблю. Люблю, когда душа болит, когда тяжело... Как солнце летнее припекает, как ветер пахнет, как цикады стрекочут, и все такое... Страшно люблю, до чертиков. С тобой вот пиво попить... - Крыса будто захлебнулся словами. - Да не знаю я!» («Охота на овец»).

Это подается как «человечность», «жизнелюбие». Но несколькими страницами выше:

« - Слабость внутри человека гниет, и гниль эта разрастается. Как гангрена. Я в себе это обнаружил еще подростком. Психовал страшно... Знаешь, что происходит с душой, когда что-то медленно, годами разлагается у тебя внутри - и ты это все время чувствуешь?» (Там же).

Вот подруга героя, которая в романе так и называется «Подруга» - без имени (любимая кошка героя зовется «Кошка»). Вроде бы герой не просто живет с ней, а любит. И, однако, его нисколько не смущает факт, что она занимается проституцией (у нее есть еще несколько профессий, на которые она живет, а проституция - способ дополнительного заработка - «почему бы и нет?»).

Итак, Овца отвергнута.

«…Империя рано или поздно распадется на части - и ее останки, как пылающие Дворцы Валгаллы, сгинут навеки в пучине Всемирной Посредственности. Продолжить дело Сэнсэя не сможет никто. Владения Империи поделят на части - и величественные дворцы сравняют с землей, чтобы на их месте построить многоквартирные жилмассивы. Мир однообразия и определенности. Мир, в котором нет места для проявления Воли» («Охота на овец»).

Это уже тема следующего романа («Дэнс, дэнс, дэнс»). Прошло несколько лет. Герой работает для глянцевых журналов. Жизнь его пуста. Друзей нет, женщины приходят и уходят. Он вспоминает свою Подругу и решает ее отыскать.

Здесь злом являются уже не «тоталитарные монстры», но реальность «развитого капитализма» (см. выше) с его манипулированием человеческими потребностями. Все замечательно организовано и даже такое вульгарное явление как проституция упаковано и подано в качестве высококлассного сервиса. Но «что-то неладно в Датском королевстве». За блестящим фасадом скрывается «царство субпассионарных призраков, выползающих из темных закоулков подсознания» (как сказал бы Лев Гумилев). Может быть, это «царство» и есть наследник Овцы по мысли автора?

А что же наш герой? Узнав, что школьный приятель убил его Подругу, он в полном блеске всепрощенчества, готов примириться с ним. Но тот, не в силах жить больше, на своей шикарной «мазерати» въезжает прямо в море. А наш герой соединяется с полюбившейся ему офисной девушкой. По мысли Мураками, он обрел, наконец, гармонию с миром. «Достиг индивидуации» - сказал бы Юнг. Но, если подумать, в чем же эта «индивидуация» заключается? Очередная жена или любовница и очередная бессмысленная работа в глянцевых журналах. Тупик.

«Хроники Заводной Птицы» не имеют общих персонажей с предыдущими романами Мураками. Здесь присутствуют, однако, сходные образы и сюжеты. Стихия Великой Богини достигает своего апогея. Стилистически это очень напоминает южноамериканские мифы с их эротическими грибами и сидящими на деревьях птицами.

Героя романа окружают многочисленные женщины, на большей части повествования гораздо более активные (во всех смыслах) чем он сам. Эротические сцены весьма обильны и подробно выписаны, и тоже отдают Южной Америкой.

В «Хрониках» появляется и персонифицированный аналог Овцы - Нобору Ватая, брат жены героя, телевизионный аналитик и восходящая звезда консерваторов. В «Хрониках» он несет чрезвычайно важную смысловую нагрузку, являя собой воплощенное Зло - некие реакционные силы, вынашивающие планы захвата власти.

Нобору Ватая является антагонистом героя и на личном фронте, затягивая в свои черные сети его жену (а свою сестру) Кумико.

И снова, как и в «Охоте на овец», автор постоянно отсылает нас к событиям Второй мировой войны, происходившим на границах Монголии.

Харуки Мураками в художественной форме воспроизводит платформу современного антиглобализма, с его культом Великой Богини (не только подсознательным, но и вполне реальным - существует же движение Викка) и «весны священной». Представители данного широкого политического спектра стремятся стать некоей третьей силой, противостоя глобализму и, одновременно, различным версиям консервативной революции и фундаментализма. Но, скорее всего, вследствие рыхлости, разнородности и аморфности антиглобалистского движения (да и просто преобладания начала Инь), оно не сможет играть самостоятельную роль. В финале современной истории «развитой капитализм» и Овца сойдутся в жестком клинче.

 

История Японии.

 

Алексей Фанталов.


http://subscribe.ru/
http://subscribe.ru/feedback/
Подписан адрес:
Код этой рассылки: culture.news.film
Отписаться

В избранное