Татьяна Коссара продолжает делиться своими мыслями о Рафаэле и тех благословенных временах, когда великий артист стал кумиром на нашей земле.

Мы искренне благодарны нашим многочисленным читателям за то, что получаем столько прекрасных отзывов о наших публикациях последнего времени и новом формате нашего издания, которое, действительно, развивается очень стремительно, "прирастая" великолепными авторами. Скоро наши читатели получат интереснейшие сюрпризы... А сегодня мы читаем повесть "Не мой" Рафаэль...

Мне хочется вспомнить... Выпуск 1
Мне хочется вспомнить... Выпуск 2

Благословенна была на тот момент советская цензура!!!

Ибо из всех фильмов Рафаэля нет более ни единого настолько подходящего для нашего сакраментального «советского» менталитета, так круто замешанного на тысячелетнем византийском Православии...

Так что извечный вопрос русской девичьей души - «Кто ты – мой Ангел ли хранитель? - или коварный искуситель?» - был, как видим, волевым образом разрешён Свыше в пользу Рафаила-Архангела, утешителя и врачевателя... чьё имя, пусть и в западном звучании, полетело, наконец, по городам и весям матушки нашей Святой Руси, неся с собой – как оказалось! - и утешение, и врачевание душевных ран для многих и многих... Дивны дела Твои, Господи.

И третьим впечатляющим ответом для меня оказался полувековой «трудовой стаж» моего «не героя». То, что сейчас мною собственными глазами увидено, я бы квалифицировала как самый настоящий – сплошной! – подвиг. Одно дело – когда с микрофоном «играется», как киска с мышью, очаровательный юный румяный губошлёп. И совершенно другое – когда на твоих глазах этот самый губошлёп, «не отходя от кассы», прости Господи... не отходя от этого самого микрофона, взрослеет, мужает – и, наконец, стареет. Глядя на такое зрелище, как-то невольно ни к селу ни к городу, казалось бы,... с «перехваченным» горлом... вспоминаешь нашего Высоцкого:

«Я к микрофону встал – как к образам.
Нет-нет: сегодня – точно к амбразуре...»

Какие образа?! Какая амбразура?! – это ж вроде как только наши русские ребята-поэты становятся к микрофону - на боевой пост... чтобы быть убитыми на этом посту где-то в районе от 26 до 42-х лет, - убеждаешь себя. И тут же вспоминаешь улыбку Лорки. Да об эту пору и микрофонов-то ещё особо не изобрели – когда жил на этой земле и этому солнцу улыбался Лорка!!! ... Вот и пребываю я посейчас во всяческих этаких неправомерных ассоциациях.

A уж когда выяснился 03-й год – с этой фантастической очередью из полусотни людей, готовых просто в буквальном смысле отдать ему собственную печёнку!!! - я на некоторое время просто вовсе «отключилась» от всех и всяческих рассуждений и понимания чего-либо... ТАК НЕ БЫВАЕТ сейчас, в наше время!!! – но ЭТО было. И я до сих пор всё пытаюсь произносить про себя разные человеческие имена – с тем, чтобы «примерить»: сколько человек принесло бы тому или иному представителю «хомо сапиенс» подобный подарок ... Если бы, допустим, ценой чьей-то печёнки можно было бы спасти жизнь Пушкина, Высоцкого или Цоя, то - какой приблизительной цифре могла бы равняться подобная «очередь»?!. – спрашивается...

Это каким же надо БЫТЬ – человеку, чтобы в отношении его могла бы быть восчувствована любовь ТАКОЙ силы самоотвержения?! И ведь это, если я правильно понимаю – в условиях, когда о той трагической ситуации ничего не знала Россия... потому что в противном случае ею одной, как я понимаю, наверняка были побиты все мыслимые «рекорды» в смысле длины этой очереди.

Далее выяснилось, что «детёныш»-то годков эдак на 11-13 постарше меня, оказывается. И тем не менее весь мир продолжает чувствовать и ощущать его – как я и сама в свои семнадцать лет! - Ниньо... Я с огромнейшим удивлением обнаруживала в материалах сайта следующие откровения: «...Он, как несчастный ребёнок, нуждающийся в помощи и защите... расстроенное лицо – словно он вот-вот надует губы и заплачет; опущенные плечи – будто ему тяжело стоять на сцене в одиночестве; молящий взгляд, устремлённый вдаль... это явное отчаяние и бесприютность! – но этот образ внезапно... обретает новые измерения под взглядами сотен почтительно аплодирующих зрителей – предлагающих свою помощь, которую у них так тонко вымаливали; и отеческое покровительство, о котором их так ненавязчиво просили. Рафаэль – здесь... он здесь – чтобы смотреть на тебя, чтобы петь тебе и воспламенять тебя...» (Андре Мольот).

«Каждый его жест находит отклик в публике; певец излучает мистически-сентиментально-сыновние чувства...»

«Мне показалось, что Леда устроила цветочное жертвоприношение Эросу... В чём же ключ к этой тайне?!»

«Эта сила голоса – артистический плач, напоминающий о сарсуэле... это букварь жестов, примитивный и надуманный, боготворимый его поклонницами... это искусство, понимаемое как «ведущее к катарсису действо», о котором говорил Шарль Лоло...»

Или вот это совсем уж поразительное письмо, которое некая Мирабель Андухар адресует маме Рафаэля: «... Я вижу, как в Вас воплотились добродетели Богородицы и Матери Божией. После Его рождения печаль не оставляла Её ни на один день. Матери жертвуют всем ради жизни своих детей; Вы также отдадите ради него всё – и жизнь, и кровь... и я с радостью отдала бы их, чтобы подарить Вам лишнюю минуту жизни... Сколько матерей отождествляют себя с Вами из-за нежности, охватывающей их, когда они слушают его... я знаю, что все они немного ощущают себя матерью Вашего Рафаэля...».

Ничего подобного этому я никогда в жизни ни о ком другом просто не читала. И я думала о том, что ведь у доньи Рафаэллы четверо сыновей – но что только один из них вызывает у народа подобные ассоциации.

«Что же это за мальчик такой, что мы всё время о нём так беспокоимся?!.»

«... и что с того, что иногда он переигрывает?!.»

«Он никогда не знал, любили ли его самого – или любили то, чем он владеет?!.»

«Буду рафаэлисткой, пока будет существовать Рафаэль – и покуда он не разочарует меня...»

«...Я всегда молю Бога, чтобы Он присмотрел за ним...»

«Правду о Рафаэле знает только его духовник...»

Этот более чем странный «феномен Эль Ниньо» с категорической настойчивостью требовал от меня хоть какого бы то ни было осмысления!!! – и дело было бы совсем худо, если бы Господь вдруг в один прекрасный момент не «подкинул» мне новую книжку творений любимой моей матери Марии Парижской...

Мать Мария – недавно канонизированная наша святая монахиня-новомученица. Но это ей – тогда ещё 15-летней Лизе Пиленко – Блок посвятил в своё время стихи «Когда Вы стоите передо мной – такая живая и такая красивая...»; и это она потом погибла в Равенсбрюке за месяц до Победы – предание гласит, что – добровольно пойдя в газовую камеру вместо какой-то молоденькой девочки.

И вот одна из её-то поразительных интуиций меня буквально потрясла своей красотой и правдой – и, как мне представляется, дала какой-то удивительный ключ к пониманию вышеупомянутой проблемы... я даже не знаю, как её и цитировать-то для «светской» аудитории – а, с другой стороны, как объяснять «своими словами», и вообще ума не приложу... так что – вот.

«Не так давно мне пришлось быть на военном кладбище. Сотни аккуратных, тесно прижатых друг к другу могил ряд за рядом занимали огромную площадь. Над каждой могилой – крест... нет, - не крест, а крестообразный меч. Острие меча ушло в землю; перекладина образует перекладину как бы крестную: рукоятка – верхняя часть креста. Крест стал мечом; или меч – крестом. Такое же слияние креста и меча мы знаем в Средневековье. Тогда перекладина намеренно делалась очень широкой, чтобы меч напоминал крест, а в рукоятку вставлялся ковчежец с мощами. ... Припомнилось мне и частое публицистическое сближение этих коротких, огромных слов. ... И в каком-то единственном... смысле мы имеем это сближение в Евангелии: «И Тебе Самой оружие пройдет душу...»(Лк. 2:35).

Обоюдоострый меч Богоматери. Первое различие с общеупотребительными сближениями, и самое существенное. Когда наши публицисты говорят «крест и меч» - они под крестом предполагают пассивное претерпевание страданий, а меч является для них символом активности. В Евангелии не так. Крест вольно – а, значит, активно! – подъемлется Сыном Человеческим. Меч же наносит удар – рассекая душу, которая пассивно принимает его. По Евангелию, меч – это символ страдания, пассивно претерпеваемого; не вольно избранного, а неизбежного: оружие, проходящее душу. Крест Сына Человеческого, Им вольно принятый, становится обоюдоострым мечом. Пронзающим душу Матери – не потому, что Она вольно его избирает, а потому, что Она не может не страдать страданиями Сына.

И вот этот обоюдоострый меч... он всех нас чему-то учит и к чему-то обязывает. ...Этого совершенно достаточно, чтобы каждая христианская душа поняла какие-то особые возможности, открывающиеся перед ней. Именно на этом Богоматеринском пути надо искать... религиозный и мистический смысл подлинного человекообщения, который вне его как-то ускользает от нас...»

И далее она вообще говорит какие-то совершенно «запредельные» вещи – именно уже о человекообщении.. Она говорит о том, что каждый человек в самой глубине своего духа должен бы являться (и – в норме – является!) такой двуединой иконой Богоматери с Младенцем: с одной стороны он – образ и подобие Спасителя, а с другой – он обязательно и образ Богоматери... и вот этой богоматеринской частью своей души мы должны воспринимать других людей – как своих детей. «Только один закон и существует тут. Мы... должны увидеть в другом человеке образ Божий... - и – мы должны усыновить его. Такова мера любви; таков предел, к которому обязана стремиться человеческая душа. Можно даже сказать, что таково единственно должное отношение человека к человеку. А если это так, то всякое иное отношение к кресту и мечу есть грех: разная степень греха – от редких отпадений и ослаблений этого пути в сознании подвижников – до полного и всечасного отвержения его.

Само собой разумеется, что каждому человеку кажется, что от его сердца ничего бы не осталось; что оно всё истекло бы кровью, если бы он открыл его не только для бесчисленных мечей всего Богочеловечества – но даже для единого меча самого близкого, самого любимого из своих братьев. Трудно на это возражать. Трудно отрицать законность и естественность некоей внутренней самозащиты нашей души от каких-то со всех сторон наплывающих и ей «ненужных» тяжестей. Трудно – в рамках естественного закона. И естественный закон, каким-то ложным путём проникший в сверхъестественную область духовной жизни, определённо скажет нам: неси ответственно, свободно и честно свой крест; изредка открывай своё сердце для крестов-мечей своих самых близких – и это всё. ... И, однако, всё, что не есть полнота крестоношения, и всё, что не есть полнота принимаемых в сердце мечей – есть грех. ...

Страшно становится глядеть на свою жизнь, проверяя её этой верностью кресту-мечу. Ничего, кроме отпадения, измен, холода и безразличия она не являет. Каждое наше отношение к человеку – только грех; всегда – грех. Всегда – по законам этого мира; никогда – по образу Божию. Что – мешает?! Что делает всё наше человекообщение столь внутренне греховным и порочным?! – да то, что мы в духовных наших путях руководствуемся мерою естественных законов и исчисляем свои естественные силы – забывая, что на христианском пути наши силы сверхъестественны – а потому неисчерпаемы. Можно точно сказать, что мешает нам скудость веры...».

По правде говоря, я никогда в жизни не могла даже помыслить ничего подобного. Я никогда прежде не ставила перед своей, например, душой подобных «сверхъестественных» задач. Кого «любилось» - того любила; кого «не любилось» - того и не особо-то... Но когда я это прочла – это было для меня как огненный язык Святой Пятидесятницы!!! Я всеми печёнками почуяла неимоверную правду этого – не ниже!!! – требования.

Во-первых – по своему педагогическому опыту... когда понимаешь, что нет для тебя «чужих» детей. И во-вторых – по тому, что с некоторых пор есть в твоей жизни ещё один «детёныш», кроме Рафаэля... и кроме собственных троих кровных, конечно... и – кроме 24-х – крестных... Я его с самого начала так и называла – «детёныш Маугли» - и с самого начала ощущала себя этакой чёрной Багирой по отношению к нему.

Но такому отношению были объяснения: во-первых, я уже была старше; во-вторых – я уже была матерью; в-третьих – он реально, «по-русски» уже шёл на свой смертный подвиг... Когда я услышала, как он пел по радио – «Закрой за мной дверь – я ухожу...» - первое, что сорвалось у меня с языка, было – он что, с ума сошёл?! - за такие слова надо же отвечать... ну, я посмотрю, КАК ты теперь уйдёшь, дорогой...

Он не замедлил показать мне, как это долженствовало произойти (и произошло)... но на то же он и был (и остаётся!) трагической фигурой; русским «последним героем» и всё такое.

С Рафаэлем же – как будто бы, с одной стороны, ничего подобного. Поскольку уж его-то весь наш пресловутый «трагизм человеческого бытия» словно бы в упор не касался: уж он-то всегда весь – сплошная «улыбка чеширского Кота», сплошной позитив; уж он-то – никакой не «герой» в нашем специфическом понимании этого слова; и даже прозвища его... Дитя; Соловей; Диво... говорили о том, что мать Мария была абсолютно права в том смысле, что это - просто такое специфическое орудие Божие... такой провоцирующий «лакмус» - одним своим певучим существованием напоминающий человеческой душе об её «материнских обязанностях»...

Но вот тут же тогда для меня подтвердились и лишний раз узаконились принципы нашего человеческого... моего, по крайней мере! – «человекообщения»... Они заключаются в том, что – сколько бы «мечей» не вонзил в моё сердце ближний мой – моё дело простить и «усыновить» его... - и нести эти «мечи» так, как Богородица несёт Свои мечи-стрелы на иконах «Семистрельная» и «Умягчение злых сердец» (эх, - умела б я если, так разместила бы здесь эти любимейшие мною Богородичные иконы...).

Я пишу сейчас всё это здесь – в том числе и для того, чтобы те из нас, кто любит Рафаэля и одновременно всё же носит на себе нательный крест... чтобы все мы хоть несколько минут размыслили над этим удивительным феноменом «Эль Ниньо» и вот в таком неожиданном ракурсе тоже... каждый - со своей стороны. Когда мы обижаем друг друга вольно или невольно. Когда мы обижаемся друг на дружку уж так всерьёз и «смертельно»... Конечно – эту совсем недавно впервые изданную книжку матери Марии Господь «подбросил» только мне. И интересна она, похоже, тоже никому иному, как мне. Но всё же – она мне «подброшена» именно в момент напряжённейших размышлений о герое данного сайта. И двадцатилетним опытом церковной жизни дознано, что – именно так Бог разговаривает со своими возлюбленными чадами... и вот по этой уважительной причине я и рискую делиться здесь всеми такими мыслями, в упор «неинтересными» большинству.

Далее. Далее меня поразило интервью, данное Рафаэлем Веронике Кастро. Мне показалось, что это – разговор практически о том же: о вселенской распахнутости души художника-христианина всему миру; о всё той же ЖЕРТВЕННОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ... опять же до Рафаэля я никогда в жизни не слышала, чтобы кто-нибудь из людей ТАК понимал и ставил перед собой этот вопрос, кроме... кроме, разве что, простите, Самого Спасителя. И самое удивительное для меня заключается в том, что ведь никто же не мог «специально» заставить Рафаэля обнародовать подобные мысли, верно же?! – только реальная душевная потребность огромной силы должна была сделать это... это, стало быть, он так напряжённо и постоянно на протяжении жизни пытался осмысливать свой «особый» жизненный путь и - свой «особый» человеческий долг в связи с этим: НЕ принадлежать самому себе, а – принадлежать, по возможности, каждому нуждающемуся в нём.

ЭТО ЗВУЧАЛО «КРУТО». Это звучало открытым христианским исповедничеством – в то самое время, когда его никто о таком исповедничестве как бы и не просил...

И я уже просто не говорю о том факте, который уж совсем на виду у каждого: о его пожизненном всеиспанском служении «рождественского барабанщика»...

Вот – семь фактов; семь «скреп», которые заставили меня УЗНАТЬ «моего» Рафаэля; признать в нём - духовного брата; признать его - сохранившим незапятнанной собственную верность: Богу; нам; самому себе и своему призванию и служению.

Разумеется - известная сложность заключается в том, что впервые я узнала его практически безыскусной девочкой-школьницей – а теперь надо мной в каком-то смысле «довлеет» полученное образование искусствоведа и театрального критика... так что, увы, далеко не все ролики его, допустим, «медиум-периода» я могу смотреть с тем же восхищением, какого заслуживает, например, шедевральный «Тореро» его же юности. Для меня также грустным недоразумением является тот факт, что в штате его сотрудников за всю жизнь так и не нашлось места какому-нибудь достойному и верному другу, который был бы при этом одновременно и высококлассным профессионалом-режиссёром. Ибо теперь я, конечно, могла бы ответить на тот трогательный запальчивый вопрос, цитированный выше: «Что с того, что иногда он переигрывает?!.». Я ответила бы примерно так: конечно, ничего особенного. Ведь когда у человека нет постоянного и любящего, искреннего и при этом профи-талантливого «взгляда со стороны» - он и вынужден бывает по определению то «переигрывать», то «недоигрывать»... попробуйте-ка, например, хоть качественно побриться без зеркала!..

Но сейчас я, разумеется, просто не буду говорить на все эти «профессиональные» темы... ибо «хороший парень – это не профессия», как известно, а вот Господу Богу там, на небесах, нужны, как ни странно, вовсе не высокие профессионалы, а как раз «хорошие парни»... и это, мне кажется, известно как раз гораздо менее, чем хотелось бы.

Такой вот ведь он хороший парень... такой возлюбленный; такая роднейшая улыбка и узнаваемые с полоборота обертоны голоса... так радостно и мистично было для меня это «узнавание» и это новое обретение – уже в теперешнем моём возрасте... когда, как говорится, пора подводить итоги; пора подумать о душе и переоценить в этом смысле былые ценности... и я была так счастлива, что, помимо дарованных ему от Бога таланта, голоса и улыбки, я увидела вот эту подтверждённую жизнью верность – то, что является заслугой самОй личности и внутренним свойством её бессмертной души. Я не знаю, отчего это ТАК ВАЖНО... мне кажется, что это страшно важно для любого человека – вдруг получить чудесную возможность убедиться в том, что человек, который стал твоим проводником в мир определённых идеалов и ценностей на рассвете твоей жизни, пребывает верен этим идеалам и на её закате... я как раз знаю противоположную историю, которая очень грустна... я знаю одного очень известного человека, который в порыве неофитских «духовных восторгов» не только «массово» крестил огромное количество своих почитателей по всему Союзу, но – стал крёстным отцом одному крайне драгоценному для меня ребёнку, рано осиротевшему и других «отцов» не имущему... а потом вот изменил и вере, и «отцовству»... так что сироты осиротели дважды.

На этой оптимистической ноте я так рада была закончить. И уже навеки заключить этого человека в братские сердечные объятия: МОЙ Рафаэль.

Мой.
Мой...

ТАК Я И СДЕЛАЛА. И из этих сердечных объятий выпускать его отнюдь не собираюсь. Ибо тоже - надеюсь! - являюсь человеком, не чуждым верности.

Татьяна Коссара
Санкт-Петербург (Россия)