Приветствуем Вас, уважаемый читатель!

Портал «Новости литературы» http://novostiliteratury.ru/ продолжает знакомить Вас с последними событиями мира книг и чтения.

Основные события с 21 по 27 июля 2014 года:

Что нового

Джоан Роулинг напишет ещё два детектива

Третий криминальный роман Джоан Роулинг готов более чем наполовину; параллельно создательница фэнтези-саги о Гарри Поттере работает над сюжетом четвертой книги, также адресованной взрослой аудитории.

http://novostiliteratury.ru/2014/07/novosti/dzhoan-rouling-napishet-eshhyo-dva-detektiva/

В Одессе пройдет международная книжная выставка-ярмарка

7-10 августа 2014 года жители и гости Одессы смогут посетить XVIII Международную книжную выставку-ярмарку «Зеленая волна», которая в этом году приурочена к 220-летию со дня основания города.

http://novostiliteratury.ru/2014/07/novosti/v-odesse-projdet-mezhdunarodnaya-knizhnaya-vystavka-yarmarka/

Паланик напишет продолжение «Бойцовского клуба»

Чак Паланик анонсировал выход продолжения культового романа «Бойцовский клуб». Вторая часть истории будет представлена в виде комикса.

http://novostiliteratury.ru/2014/07/novosti/palanik-napishet-prodolzhenie-bojcovskogo-kluba/

Amazon против Hachette: писатели выступили на стороне издателя

В затяжном конфликте между компанией Amazon, крупнейшим в мире онлайн-ритейлером книгопечатной продукции, и издательством Hachette наступил новый этап.

http://novostiliteratury.ru/2014/07/novosti/amazon-protiv-hachette-pisateli-vystupili-na-storone-izdatelya/

Дом Окуджавы создадут в Нижнем Тагиле

Средства на »Дом Окуджавы» поступят из федерального бюджета.  Центральная городская библиотека города Нижний Тагил в конкурсе на распределение грантов стала одним из трех победителей.

http://novostiliteratury.ru/2014/07/novosti/dom-okudzhavy-sozdadut-v-nizhnem-tagile/

Мартин не захотел убивать 13-летнего мальчика

Автор получил от юноши письмо, в которой тот просил сделать его персонажем новой книги фэнтези-саги, а затем «убить» по сюжету романа.

http://novostiliteratury.ru/2014/07/novosti/martin-ne-zaxotel-ubivat-13-letnego-malchika/

Эти и другие новости можно прочитать в разделе http://novostiliteratury.ru/category/novosti/

Обзор книжных новинок

Макс Фрай представит новую книгу в сентябре (+отрывок)

На Московской международной книжной выставке-ярмарке, которая пройдет в сентябре 2014 года, Светлана Мартынчик, писательница, издающая свои произведения под псевдонимом Макс Фрай, представит новую книгу — роман »Мастер ветров и закатов» цикла «Сновидения Ехо».

http://novostiliteratury.ru/2014/07/anonsy-knig/maks-fraj-predstavit-novuyu-knigu-v-sentyabre-otryvok/

Иван Колпаков анонсировал книгу об истории «Ленты.ру»

Книга будет называться «Дорогая редакция» и поступит на полки книжных магазинов через полтора месяца.

http://novostiliteratury.ru/2014/07/anonsy-knig/ivan-kolpakov-anonsiroval-knigu-ob-istorii-lenty-ru/

Элис Манро «Дороже самой жизни»

Четыре рассказа, включенные в сборник «Дороже самой жизни», являются финальными. Манро говорит о них: «автобиографические по ощущениям, хотя иногда и фактически таковые».

http://novostiliteratury.ru/2014/07/anonsy-knig/elis-manro-dorozhe-samoj-zhizni/

Марина Степнова «Безбожный переулок»

В новой книге Марины Степновой, призера литературной премии «Большая книга», прослеживается связь сразу с двумя фундаментальными произведениями — романом «Доктор Живаго» Бориса Пастернака и сериалом «Доктор Хаус».

http://novostiliteratury.ru/2014/07/anonsy-knig/marina-stepnova-bezbozhnyj-pereulok/

Ромен Пуэртолас «Невероятные приключения факира, запертого в шкафу ИКЕА»

Однажды Аджаташатру, факир из индийской деревни, покинул свой дом и отправился в Париж. Целью его путешествия был магазин ИКЕА — здесь факир собирался приобрести новейшую модель кровати с 15 000 гвоздей.

http://novostiliteratury.ru/2014/07/anonsy-knig/romen-puertolas-neveroyatnye-priklyucheniya-fakira-zapertogo-v-shkafu-ikea/

Борис Джонсон «Лондон по Джонсону»

Борис Джонсон, неугомонный мэр Лондона, в своей новой книге открывает читателю британскую столицу с самых неожиданных сторон.

http://novostiliteratury.ru/2014/07/anonsy-knig/boris-dzhonson-london-po-dzhonsonu/

ЧИТАЙТЕ БОЛЬШЕ АНОНСОВ НОВЫХ КНИГ НА САЙТЕ:

http://novostiliteratury.ru/category/anonsy-knig/ 

СЛЕДИТЕ ЗА ОБНОВЛЕНИЯМИ РАЗДЕЛА С ОТРЫВКАМИ ИЗ НОВЫХ КНИГ:

http://novostiliteratury.ru/category/excerpts/

Что читать детям?

В словаре для детей обнаружили описание африканской казни

Покупая для своей девятилетней дочери толковый словарь Hello Kitty, содержащий описания 7000 часто употребляемых английских слов, 27-летняя Саманта Ролинс из города Стоктон, графство Дарем, даже не подозревала, что одна из статей вызовет и у неё, и у ребенка суеверный ужас.

http://novostiliteratury.ru/2014/07/knigi-dlya-detej/v-slovare-dlya-detej-obnaruzhili-opisanie-afrikanskoj-kazni/

Детская книга «Путинята» издана в Саратове

Книга, написанная в лучших традициях советской детской поэзии, включает патриотические стихи о президенте России Владимире Путине и о его отношении к детям.

http://novostiliteratury.ru/2014/07/knigi-dlya-detej/detskaya-kniga-putinyata-izdana-v-saratove/

Эти и другие материалы из серии «Лучшие детские книги» читайте на сайте:

http://novostiliteratury.ru/category/knigi-dlya-detej/

Литературный календарь

В годовщину смерти Высоцкого в Киеве открыли музей поэта

25 июля, в годовщину со дня смерти барда, актера и поэта Владимира Семеновича Высоцкого в столице Украины открылся его музей, который получил название «Галерея Высоцкий».

http://novostiliteratury.ru/2014/07/literaturnyj-kalendar/v-godovshhinu-smerti-vysockogo-v-kieve-otkryli-muzej-poeta/

«Да здравствует смерть! Если мы не в состоянии постичь ее, то зато смерть позволяет понять нам, что жизнь — прекрасна…» — 25 июля 1929 года родился Василий Шукшин

Писательский дар Шукшина раскрылся, когда он служил радистом на Черноморском флоте. Армейские сослуживцы стали первыми читателями и слушатели Василия Макаровича.

http://novostiliteratury.ru/2014/07/literaturnyj-kalendar/da-zdravstvuet-smert-esli-my-ne-v-sostoyanii-postich-ee-to-zato-smert-pozvolyaet-ponyat-nam-chto-zhizn-prekrasna-25-iyulya-1929-goda-rodilsya-vasilij-shukshin/

Издательство Clever объявляет Всероссийский школьный конкурс короткого рассказа

«Мои веселые каникулы в деревне»

Организаторы Издательство Clever и ОАО "Генеральная дирекция международных книжных выставок и ярмарок"

Условия конкурса:

С 1 июля по 1 августа 2014 года направьте короткий рассказ на тему «Мои веселые каникулы в деревне» на адрес: konkurs.clever@yandex.ru (в письме обязательно укажите ФИО, возраст и контактный телефон, почтовый адрес)

Действие истории должно происходить в российской деревне (на даче), в дни летних каникул при участии автора рассказа. История может быть подлинной или выдуманной.

К тексту должна быть приложена фотография автора рассказа и, желательно, иллюстрации к самому рассказу: это может быть фотография, рисунок красками, фломастерами, ручкой, скульптура из любых материалов и т.д. (на что хватит вашей фантазии).

Возраст участников: 7-16 лет.

Подробности в группе http://vk.com/konkurs_rasskaza и на сайте издательства Clever http://clever-media.ru/konkurs/

«Новости литературы» - информационный партнер конкурса

Бонус читателю!

10 лучших современных «романов в письмах»

О том, что познакомились в сети Интернет, многие пары предпочитают не признаваться – всё же сильны пока стереотипы в нашем обществе. Вместе с тем количество людей, которые либо не располагают временем, либо не имеют возможности и желания знакомиться в привычных обывателю местах – в транспорте, на вечеринках, просто на улице – с каждым годом растет. В сегодняшней подборке сайта «Новости литературы» - книги об отношениях, которые возникли и поддерживаются благодаря современным средствам связи. Да, на смену «романам в письмах» пришли другие книги – романы в sms, электронной почте или в чатах.

Януш Лион Вишневский "Одиночество в сети"

Первая книга, которая приходит на ум при упоминания романов в Интернет. Сюжет разворачивается в середине 90-х годов; главные герои познакомились в Сети и переписываются по электронной почте и в ICQ. Общение, переросшее во влюбленность, показывается параллельно с жизнь оффлайн – но работа, семья и друзья в реальном мире отходят на второй план. Кульминация романа – встреча влюбленных в Париже; за ней следует череда испытаний, и неизвестно, удастся ли героям пронести сквозь них свою любовь.

Юстейн Гордер "Замок в Пиренеях"

Норвежский писатель представляет блестящий образец современного эпистолярного романа. Герои, познакомившиеся в молодости, после тридцатилетней разлуки случайно находят друг друга и начинают активную переписку по электронной почте. Сольрун и Стейн связаны происшествием, случившимся в прошлом; чтобы наконец разобраться в произошедшем, они должны обсудить его, однако эту давнюю тему оказывается непросто поднять в переписке. У героев разные интересы и мировоззрения; могут ли люди, которых разделяет слишком многое, общаться на столь глубоком уровне?

Даниэль Глаттауэр "Все семь волн"

Что отличает любовную связь от совместной жизни? Персонажи этой книги познакомились в сети Интернет случайно; для героя его новая пассия представляет собой иллюзию совершенства, и он пишет милые письма, редко бывая скучным или навязчивым. Но построить счастье из одних лишь электронных писем вряд ли возможно. Станут ли они парой, встретившись лицом к лицу? Преодолеют ли путеводную седьмую волну?

Впрочем, роман получился весьма жизнеутверждающим и подарил надежду миллионам пользователей сети Интернет.

Мэтт Бомонт "Мыло"

Эта книга Мэтта Бомонта имела оглушительный успех: в век информационных технологий блестяще написанный роман оказался понятным и интересным для широкого круга читателей, ведь e-mail и другие средства общения в Интернете использует практически каждый современный человек. Но доверяя секреты коварному «мылу», многие даже не подозревают, каким вулканом страстей и интриг на самом деле является корпоративная электронная почта…

Люси Келлауэй, Мартин Льюкс "Кто трогал мой "блэкбери"?"

По мотивам одной из самых скандальных «колонок полезных советов» Мартин Льюкс и Люси Келлауэй создали потрясающий сатирический роман – шедевр эпистолярной прозы в электронных письмах. В книге даются советы на все мыслимые и немыслимые случаи жизни, которые могут произойти у каждого интернет-пользователя. Нестандартно описывается и методика выживания «в суровом реале».  Словом, «Кто трогал мой «блэкбери»?» - актуальная книга для каждого из нас, к тому же очень ироничная.

Миюки Миябэ "Виртуальная семья"

Действие романа Миюки Миябэ разворачивается в мире интернет-чатов, привлекающих пользователей Сети тем, что здесь можно побыть тем, кем мечталось. Полиция расследует убийство немолодого офисного сотрудника и обнаруживает в его компьютере виртуальную переписку, из которой следует, что покойный играл роль отца в виртуальной семье. Его дочь, как и в реальности, в виртуальном мире звали Казуми. Когда девушка узнает об онлайн-жизни отца, действительность и иллюзия сталкиваются самым драматическим для неё образом.

Даниэль Глаттауэр "Лучшее средство от северного ветра"

В Сети встретились два одиночества – Эмми и Лео. История их общения остроумно и тонко описана в виде изложения интернет-переписки, причем в письмах нет пауз, а мысли стремительным потоком несутся, рождая энергичные спонтанные диалоги о жизни, переживаниях, интересах. Но выдержат ли зародившиеся чувства встречу героев в реальном, а не виртуальном мире?

Ханну Лунтиала "Последние сообщения"

Первый в мире роман, который полностью составлен из SMS-сообщений. Его главный герой – топ-менеджер финского представительства компании «Майкрософт», который выходит в отставку и решает провести время в путешествии по местам, где он бывал в юности, пришедшейся на пору сексуальной революции. «Отметившись» в Стокгольме, Амстердаме, Копенгагене, Барселоне, Париже, Малаге, герой выясняет, что путь его лежит на восток; параллельно обнаруживается, что со счетов «Майкрософт» пропали четыре миллиона долларов… Историю автор показывает в более чем тысяче SMS, которыми герой обменивается с сыном, любимой женщиной, друзьями и бывшими сослуживцами, а также с неведомыми шантажистами и партнерами по его новому «проекту».

Уильям Гибсон "Идору"

Место действия романа – постапокалиптическая Япония, которая перенесла катастрофическое землетрясение. Ночной клуб, в создании которого не обошлось без идей Франца Кафки, нанотехнологичные небоскребы, виртуальная реальность, неотделимая от оффлайна… Певец Рез, идол молодежи, собирается жениться на актриса Рэи Тоэи… Проблема лишь в том, что женщина виртуальна: она – голограмма, наделенная искусственным интеллектом. Влюбленные общаются в виртуальном мире; книга интересна тем, что она является и историей в духе киберпанка, и производственным романом, и научной фантастикой, и лихо закрученным детективом.

Даниэль Глаттауэр "Рождественский пес"

Макс Рождество, как и другие семейные праздники, терпеть не может, поэтому буквально спасается от него бегством, решая улететь на Мальдивы. Однако воплотить в жизнь гениальный план Максу мешает его пёс Курт, которого не с кем оставить. Собака ленива и крайне неприхотлива, однако желающих ухаживать за ней в праздник не находится… У Катрин, с которой Курт знакомится по Интернету, ситуация другая: женщина, которой в Сочельник исполняется 30, живет под постоянным прессингом родителей, переживающих, что их дочь никак не может найти себе достойную пару. И в этот момент на горизонте появляется Курт со своим странным хозяином…

Литература в Сети. Лучшее за неделю

Евгений Гришковец: «Минкульт РФ героизировал мат»

Писатель проанализировал матерные тенденции в русской культуре

Последние четверть века происходит сознательно-бессознательная героизация мата в нашей культуре. И вот уже несколько лет, как эта героизация приобрела практически системный характер, поскольку в этом процессе приняло активное участие Министерство культуры России. Такое мнение высказал в своем блоге известный русский писатель, актер, драматург Евгений Гришковец.

РИА «Новый Регион» проводит эту публикацию полностью:

Меня много раз просили высказаться о мате в современной литературе, в сегодняшнем театре и кино. Теперь я решил это сделать. Все упомянутые мною процессы в моём высказывании мною пережиты лично. Многому я был свидетелем и во многом участвовал сам. Ваш Гришковец.

Мат есть мат

Можно с уверенностью утверждать, что последние четверть века происходит сознательно-бессознательная героизация мата в нашей культуре. И вот уже несколько лет, как эта героизация приобрела практически системный характер, поскольку в этом процессе приняло активное участие Министерство культуры России. Самым сильным действием по приданию мату именно героического ореола стал так называемый «Закон о мате». Закон этот насколько своевременен, настолько же и глуп, поскольку не продуман, очень груб и имеет все шансы произвести обратный эффект. Нормативные акты по использованию мата в культурном пространстве, как то: кино, театре, концертных площадках – то есть на территории массового получения некоего культурного продукта – необходимы, и давно. Они необходимы не как перечень рекомендованных мер или советов, а как вполне внятные и обязательные к исполнению инструкции и правила, подобные правилам уличного движения, которые призваны это движение сделать безопасным, нехаотичным… Но не запрещать само движение, исключив возможности опасного самоволия и преступных действий. Новый же «Закон о мате» просто запрещает всякое использование мата в перечисленной мною культурной деятельности. Этот закон и прост, и бессмысленен. Он в своём существующем виде вреден культуре. Нужен другой! Он необходим. И в этом смысле мы не можем и не должны оглядываться или опираться на некий международный опыт или практику подобных правил и законов. Не должны не потому, что мы такие особенные, а потому что наш мат очень особенный, и его место в нашей культуре не имеет аналогов в других культурах. Я имею в виду не уникальность семантических (смысловых), фонетических и прочих возможностей русского мата. Я не собираюсь героизировать и восхвалять его. Я имею в виду ту огромную дистанцию исторически-культурного опыта которая сложилась между нормативной лексикой, лексикой общественно допустимой, литературно-художественной лексикой, профессиональной лексикой и матом. Эта дистанция, как я уже сказал, огромна. Эта не та дистанция, которая существует в языковых средах и культурах основных европейских языков. Весь набор грубых слов и их сочетаний, например в англоязычном мире, значительно ближе к нормативному языку, имеет давнюю практику всестороннего употребления и давно не содержит в себе внятных социально-культурных признаков. В смысле, активно и давно «факающей» английский и американский кинематограф, театр, песенная поэзия, эстрадный юмор и даже литература уже дело вполне привычное и никого не то чтобы не шокирующее, но и не удивляющее. А наследный принц крови, наследник Британской короны допускающий всё те же «факи» прилюдно в современном обществе не вызывает осуждения.

Я не берусь утверждать, что ругательные возможности английского, французского, немецкого и других языков беднее, чем возможности мата. Нет! Просто сами немногочисленные слова, составляющие арсенал нашего мата, неизмеримо более весомы-тяжелы, а самое главное, до сих пор табуированы. Эти слова до недавних пор находились за закрытой для культурно-художественного пространства дверью. Они были заперты и для открытого социально-общественного употребления.

В обществе мат был недопустим к использованию в присутственных местах и, конечно же, при детях. Употребление мата на улице, в транспорте и так далее встречало осуждение, отпор и даже наказание. «Материться как сапожник» – никогда не было достоинством.

МАТ ЗАНИМАЛ И ЗАНИМАЕТ В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ И СОЗНАНИИ ТАКОЕ МЕСТО, КАКОГО ПОПРОСТУ НЕТ В ДРУГИХ КУЛЬТУРАХ.

Уметь материться было не только и не столько умением выражаться, высказываться матом многосложно и витиевато, но прежде всего было пониманием уместности и необходимости такого выражения. Условно говоря, общественное употребление мата даже в пьяном виде было признаком грубости, невоспитанности, глупости и неумения себя вести, а стало быть и материться.

Активное использование мата было прерогативой закрытых и чаще всего мужских сообществ, таких, как военные подразделения, корабельные экипажи, рабочие коллективы с подавляющим мужским или только мужским составом: шахтёрские, металлургические, строительные и прочие. В таких коллективах уже ценились умение строить фразы и словообразовательные таланты. Вынос же мата за пределы этих закрытых сообществ был предосудителен. К примеру, жёны многих офицеров, производственных и строительных инженеров, моряков даже и не догадывались о том, какие слова на службе или на работе употребляют их мужья. В свою очередь мат при подчинённых считался признаком дурного тона, панибратства и слабости в руководящей среде. Мои детство и юность прошли в промышленном городе, который не мог похвастаться значительными культурными достижениями. Моими соседями, родителями одноклассников, людьми, с которыми я ездил в общественном транспорте, оказывался вместе в магазинах и на улицах, были люди, в основном, работавшие на больших и средних промышленных или химических предприятиях. Однако я прекрасно помню, что слышал мат крайне редко, и никогда использование мата не было проходным или незаметным явлением. Мат возмущал и пугал. Он был признаком неадекватного, агрессивного и даже опасного поведения. Проще говоря, сибирские мужики «как сапожники», где попало при женщинах и детях не матерились. А те, кому были безразличны общественные устои, правила и порядки опасались прилюдно материться. Опасались за свою физиономию. Потом мат выплеснулся на улицы и во все виды социальной среды. Начали материться подростки и даже дети. Я не буду исследовать исторические и прочие причины случившегося. Это отдельная тема. Но мат выплеснулся и это факт. Некоторое время он числился непечатным языковым явлением. Какое-то время сам факт возможности написать или напечатать на бумаге матерное слово казался дикостью. Сказать – пожалуйста, но напечатать… Однако и это длилось недолго. Очень быстро появилась литература, которая сначала понемногу, пьянея от собственной смелости, а потом всё активнее и активнее стала пестреть матом. Театр держался чуть дольше. Но сначала, в так называемом андеграунде, в театральных подвалах зазвучал мат. Там он окреп, получил свою публику, заручился поддержкой профессиональных театральных деятелей и хлынул на сцены государственных театров, а также в кинематограф.

В начале этого процесса мат в литературу, театр и на экраны приводили весьма талантливые и смелые представители «новой волны». Они видели необходимость приблизить язык литературы, театра и кино к той жизни, к тому языку, которым говорила улица, город, деревня. Язык литературы, театра и кино, доставшийся художникам «новой волны», ощущался ими как искусственный, оторванный от жизни, ханжеский. Молодые художники не хотели им говорить. Не хотели ещё и потому, что общество заговорило матом чуть раньше. То есть, мат вырвался из-за закрытой двери и занял запрещённое ему прежде место в социуме и сознании. Мат тогда ощущался художниками, как необходимая правда. Драматурги, режиссёры совершали внесение мата в художественный язык как осознанный художественный и человеческий поступок. Они часто наталкивались тогда на неприятие мата и его отторжение публикой. Публика же реагировала на мат со сцены или с экрана, как на бытовое хулиганство и неоправданную грубость. Публика не желала понимать культурно-художественных причин появления мата на сцене, экране и в литературном тексте. Но это романтическое время длилось недолго.

Очень важным моментом для коллективного использования мата в русской художественной среде конце 90-х, моментом историческим, является появление в «новой волне» русской драматургии иностранного примера и модели развития, предложенной и организационно поддержанной современной английской драматургической школой и методом. Это был метод так называемого «документального театра» или по-английски «Вербатим», привезённый и внедрённый в русскую драматургическую среду лондонским театром «Роял Корт» при поддержке Британского посольства. Это не было культурной диверсией. О, нет! Я далёк от таких бредовых мыслей. В английском методе «документального театра» было много нового, полезного и попросту интересного молодым нашим драматургам, впоследствии сценаристам, многие из которых сейчас являются заметными фигурами в театре и кино. Но этот метод настаивал на буквальном, документальном перенесении речи разных социальных сред на сцену. То есть, в нашем случае, случае русского языка и мата. Но если для английского языка ничего революционного в этом смысле не случалось, то для русского культурного контекста, безусловно, происходило. Сами англичане понять этого не могли, потому что не видели, какую пропасть преодолевают слова мата, сказанные в уголовной или другой маргинальной среде, до сцены. Англичане не понимали, что авторитетом своей великой английской театральной культуры оправдывали появление мата в современной русской драматургии в любом неограниченном, а главное, неосмысленном количестве. Как я уже говорил, дистанция между матом и нормативной лексикой в русском языке непонятна носителям других языков, потому что в языках нет столь закрытой и табуированной лексики. К тому же, ни в одном из европейских сообществ и государств не происходило такого революционного и быстрого выплеска «ненормативной лексики» на улицы и в общественную жизнь, как это у нас случилось в начале 90-х.

А использование мата избегало даже народное творчество. Фольклор. Были, конечно, и частушки и прибаутки и пословицы с матом. Но это были такие частушки и прибаутки, которые либо передавались, что называется, «на ухо», либо горланились, как говорится «по-пьяне». Городские романсы, «зэковский», «дембельский» фольклоры редко, а то и вовсе не использовали мат, избегали его. Так называемый «шансон» не прибегает к услугам мата до сих пор. Анекдоты с матом всегда носили статус «неприличных» или «пошлых». Исполнялись такие в «проверенных» компаниях или предварялись словами типа: «а можно я расскажу пошлый анекдот?». Часто эти анекдоты были вполне невинны по содержанию, но статус «пошлого» и «неприличного» им придавало наличие матерных слов или даже одного слова. Некоторые большие и средние авторы русской литературы отметились тем, что продемонстрировали знание мата. Но это были всё либо юношеские шалости мастеров, либо что-то сочинённое не для публикации и массового ознакомления.

Открытое использование мата в литературно-художественном русском пространстве стало возможным и осуществилось в 90-е годы с первыми ростками в конце 80-х. Раньше остальных мат в художественных текстах стали использовать литераторы, покинувшие Россию и работавшие за границей, то есть, в окружении иной языковой среды. Сам этот факт сообщал мату флёр романтики и диссиденткой смелости. К началу нулевых использование мата в театре, кино и литературе превратилось в сознании многих авторов, а также зрителей-читателей в почти норму. Мат стал хорошо продаваемым товаром. Он прочно укоренился в интернете. Мат стал признаком смелости, свободы и даже мужественности. (Мат в интернете и влияние интернета на освобождение мата – это отдельная, огромная тема, требующая серьёзного изучения и анализа). Важным историческим событием, обозначившим легализацию мата на театральной сцене России, был отказ руководства Московского Академического театра имени Чехова МХАТа от статуса Академического театра и превращение МХАТа в МХТ. Руководству театра необходимо было это сделать, чтобы обеспечить выход на сцену этого театра современных пьес, изобилующих не только остро-социальным содержанием, но и матом. Ни социально-документальная тематика, ни шокирующие сцены, а именно мат, как таковой, не мог найти место под академической крышей. В данный момент я не говорю о художественных достоинствах тех пьес и спектаклей. В их числе были весьма талантливые, значительные и знаковые для своего времени постановки. («Пластилин» Василия Сигарева, «Изображая жертву» братьев Пресняковых в постановках Кирилла Серебрянникова.) Я говорю исключительно о мате, как о языковом явлении и феномене, который появился на важнейшей сцене русского театра. Так или иначе, мат занял прочные позиции во всех сферах не только жизни, но и культуры. Он приобрёл своих мощных представителей, пропагандистов и сторонников. Мат воцарился там, где никогда прежде в русской культуре не был и не должен был оказаться по своей сути. Он занял не свойственное себе место. Он стал легко употребляем сиюминутно и в любой среде.

И произошло удивительное! Мат именно по причине утраты своего историко-культурного закрытого и табуировано места утратил и свою сущностную силу, а также значение. Он потерял свой вес. Он из мощной и тёмной силы превратился в языковой мусор и бессмысленную грязь.

Полагаю важнейшей культурной задачей искусства и общества вернуть мат на его исконное место в русском языке, сознании и культуре, тем самым обозначив его феномен, значение и силу, как особого языкового оружия, возможного к применению только в особых социальных условиях и по особым причинам.

Могу себе представить усмешку или даже ехидный смех того, кто это прочёл… Конечно! Как это сделать? Джин, выпущенный из бутылки, ни за что не захочет обратно.

Никаким директивным образом, никакими запретами этот вопрос не решить. Придать применению мата в общественных местах статус хулиганства – бессмысленно. С курением бороться проще, чем с матом в нашем культурном и правовом контексте. Вводить же простые и грубые запреты на использование мата в художественной среде, как это делает «Закон о мате», глупо. Этот закон производит обратный эффект. Он героизирует мат, о чём я говорил в начале. Всё запрещаемое сверху государством часто приобретает у нас ореол несправедливо обиженного, угнетённого. А всякий, кто нарушает эти запреты, приобретает образ героя, борца и правдолюбца. «Закон о мате» сообщает самому мату только усиление позиций и сочувствие окружающих.

Основная ошибка этого закона заключается в том, что он объявляет борьбу мату и с матом. А с этим языковым явлением невозможно бороться. Мат давно доказал свою непобедимую живучесть. Нужно думать о другом. Нужно думать об условиях его существования в культуре. Его особое место должно быть обозначено. Это предмет очень серьёзной работы очень многих участников: учёных-филологов, культурологов, художников (в самом широком смысле этого слова), педагогических школ и пр.

Художника-автора нельзя запугивать и ограничивать ни в чём. В том числе и в использовании мата. Художник всё равно сделает то, что считает необходимым. Вот только любой автор должен понимать, что если он видит художественную, философскую, индивидуальную или любую другую необходимость использовать любые языковые средства – это его неотъемлемое право, как художника и автора. Но всякий автор в русской языковой среде тоже должен знать, что если он избирает для себя необходимость использовать мат, то его произведение с этим матом будет существовать в особых условиях, по особым правилам и на особой территории. Ни в коем случает ни в гетто! А территории. Особенность этих условий, правил и территорий обусловлена особенностью своего мата. К пониманию этой особенности и призываю. Создание таких правил и условий – вот самая трудная, но и чрезвычайно интересная задача.

Никто, ни один регулирующий и регламентирующий орган, никакая самая авторитетная комиссия, никакая цензура не могут и не должны решать, кто может в своих творческих работах использовать мат, а кто не может. Ни кто не может и не должен решать, какой мат и какое произведение с матом имеет право на существование, а какое нет, какой мат, условно говоря, хороший, а какой плохой… какой художник талантлив в этом смысле, а какой нет. Уж если есть бесконечное количество сложностей с чётким определением порнографии, то с определением художественности или не художественности мата будет ещё сложнее. Точнее, это определение просто невозможно! Никто и никогда, кроме автора, не может решать оправданно в его произведении использование мата или ему нет оправданий. Особые условия существования художественных произведений с матом должны быть одинаковы для всех: для произведений мэтров и начинающих, для произведений принятых и обласканных критикой и наоборот. Основой этих условий должно быть безусловное и обязательное информирование публики (зрителей, читателей, слушателей) о наличии мата в том или ином произведении. ВСТРЕЧА ЧЕЛОВЕКА С МАТОМ В КУЛЬТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОСТРАНСТВЕ НЕ ДОЛЖНА БЫТЬ НЕОЖИДАННОЙ. Человек должен быть предупреждён о наличии мата в том или ином произведении, чтобы самому решать, знакомиться с ним или нет.

Это самый очевидный и легко осуществимый способ определения мату особого способа существования в культуре. Должны быть, конечно, определены и возрастные ограничения… Это дискуссионный вопрос. Дискуссионных вопросов много. В частности, какие слова относятся к мату, а какие нет. Какие производные и неологизмы, содержащие корневую или графическую основу определённо матерных нескольких существительных и глаголов являются матом, а какие не являются. Будут ли приравнены мату многочисленные грубые слова, находящиеся в пограничном языковом поле?… Это всё тоже тема занятная.

Но главное, что человек должен быть обязательно предупреждён о наличии мата в кино, книге, спектакле, песне… Как по закону обязательно предупреждение о наличии алкоголя и в дорогом, благородном и знаменитом коньяке, так и в бутылке заурядного пива.

Я помню свою первую встречу в матом в культурном пространстве и в художественном произведении. Это был шок и культурный и социальный. Случилось это в 1987 году в кинозале Дома офицеров посёлка Заветы Ильича во время субботнего дневного сеанса фильма режиссёра М.Швейцера «Крейцерова соната». Произнёс слово на букву Б на экране персонаж в исполнении великого актёра Олега Ивановича Янковского. Вся фраза звучала: «Ты ведёшь себя, как б…». Это прозвучало даже не как выстрел. Это прозвучало сильнее. Это прозвучало именно как матерное слово в совершенно не свойственном ему месте с никогда не говорившего матом прежде киноэкрана… в Доме офицеров. А офицеры и матросы, в основном находившиеся в зале знали мат не по-наслышке. Но зрители были в шоке. В таком шоке, что никто даже не охнул и не хохотнул. Зрители не могли поверить в то, что это слово действительно прозвучало. И воцарилась гробовая тишина, которая потом превратилась сначала в тихое гудение, а потом в мощный гул. Все принялись обсуждать произошедшее, всем не верилось в реальность услышанного. Но главное, что фильм уже никто не смотрел. Восприятие художественного произведения перестало быть возможным. Конечно, тогда это было значительным событием. И это было большим поступком большого художника. Впоследствии тот фрагмент в фильме был переозвучен, зазвучал с экрана литературный синоним матерного слова. Вот только губы великого актёра артикулировали то самое слово. Само переозвучивание фильма тоже стало предметом обсуждения. Обидно то, что весь остальной художественный материал большой и сложно сделанной картины померк и стал несущественен. Одно слово мата, одно проявление воли режиссёра перевесило все смыслы и художественные пласты большого произведения.

Все, кто в 80-е годы слушал и любил русский рок, забыли много имён, мелодий, песен и стихов, которые любили. Но если кто-то тогда хоть раз слышал песню Б.Гребенщикова и группы Аквариум «Электрический пёс», не забудут её только по причине наличия в ней фразы: «А женщины те, что могли быть, как сёстры, красят ядом рабочую плоскость ногтей и во всём, что движется, видят соперниц, хотя уверяют, что видят б…». Эта фраза убеждала в необходимости использования именно этого слова. Она вызывала и восхищение смелостью автора, и поэтическими возможностями освоения столь непоэтического слова. Однако эта, не самая важная и значительная песня в репертуаре ярчайшего поэта Гребенщикова из его ярчайшего периода творчества затмила многие и многие из его произведений. А также затмила многих исполнителей того времени только наличием одного матерного слова. Я привёл два примера использования мата крупными художниками, и двух заметных художественных поступков, которые имели большой резонанс, выходящий за пределы исключительно художественного восприятия этих поступков. Они иллюстрируют особое место и значение мата в русском языке и культуре в то время, когда это место и значение было осознаваемо и обществом и художественной средой. Сегодня эти примеры выглядят чуть ли не наивно.

Теперь мат везде и всюду. Границы его использования даже не размыты. Они стёрты. Такое стирание границ присуще многим сторонам современной жизни. Когда-то татуировка на теле говорила о многом. Татуировки были признаком особого жизненного опыта и принадлежности к особым социальным группам. Татуировки царили в уголовной среде и говорили об уголовном опыте. Татуировки существовали в военных кругах и говорили о послужном и воинском опыте их носителей. Татуировки были у моряков и у некоторых других особых профессиональных групп. Татуировки были прерогативой людей экзотического жизненного опыта. Теперь же человек в возрасте меньше сорока без татуировки выглядит на пляже таким же редким явлением, как современный русский литературный текст без мата. Женское тело и женская литература не составляют исключения. Эти татуировки и мат теперь не говорят об особом жизненном опыте, особом знании и принадлежности к особым субкультурам. В сущности они не говорят ни о чём! Ни об опыте, ни о заслугах. Но как татуировку, сделанную по велению моды, по причине юношеской глупости или просто за компанию с кожи свести бесследно невозможно, так и бессмысленный мат, написанный и напечатанный по схожим причинам, убрать из текстов и высказываний тоже не получится.

Много и гордо матерящаяся в своих произведениях «новая волна» кинематографистов, театралов и литераторов утверждает, что без мата невозможна та самая «правда жизни», к которой они все стремятся и в которой видят свободу и подлинный реализм. Много и привычно матерятся застрявшие в конце 80-х мэтры постмодернизма. Не задумываясь матерятся новые и замшелые панки, а также рок-н-рольные высокооплачиваемые и нищие хулиганы. Все они уже представить себе не могут себя без мата. В мате они видят единственную возможную правду.

Я не буду обращаться к высоким образцам русской литературы XIX века, к высотам прозы и поэзии золотого века, которая жила без мата и не думала о его использовании. Не буду говорить о процветании натуральной школы русской литературы, которая обошлась без мата. Я не буду вспоминать о серебряном веке и всех возможных литературных экспериментах и подвигах 20-30-х годов ХХ века, которые отринули мат, как таковой. Не буду упоминать «Котлован» и «Чевенгур» Платонова, в языке которого была вся мощь невероятных возможностей русского языка, кроме мата. Не вспомню Бабеля с одной стороны и «Тихий Дон» Шолохова с другой. Горького с одной стороны, а Булгакова с другой. Всё без мата… Но и в военной прозе, в лучших и самых ярких её проявлениях, то есть, у Богомолова, Быкова, Бондарева, нет мата. Его представить в их произведениях невозможно… Также невозможно допустить, что в окопах той великой войны не матерились. Но в лучшей военной литературе мата нет. В советском кинематографе о войне, аналогов которому нет и не будет, в фильмах «Иваново детство», «Проверка на дорогах», «На войне, как на войне», «Восхождение», «Двадцать дней без войны», «Торпедоносцы» и многие других невозможно представить себе мат, как невозможно допустить более высокий реализм, чем тот, каким художественным языком сделаны эти картины.

Астафьева, крупнейшего мастера русской прозы второй половины ХХ века, Распутина, Белова, Вампилова – этих авторов невозможно упрекнуть в «лакировке действительности», чистоплюйстве, трусости или недостаточном знании жизни. Это были литераторы могучего реалистического пути, не отступавшие от «правды». Но их художественный мир, язык и метод не допускали мата. Не допускали не по причине цензуры, а по сугубо художественным причинам. Василия Макаровича Шукшина в неточности и творческой трусости не то, что обвинить, но и заподозрить нельзя. Однако, его кино и проза не то, что не допускали, но и не предполагали мата. Шаламов, Солженицын… Лагерный гиперреализм… Без мата! Владимир Высоцкий…

Всякому художнику, начинающему и не очень, надо понять что мат не обрабатываем, как самый твёрдый и особый материал. Мат – не алмаз, из которого можно сделать бриллиант. Мат всегда остаётся матом и будет сам по себе перевешивать всё остальное в произведении, лишать смысла и затемнять. Как в важнейшей для своего времени пьесе братьев Пресняковых «Изображая жертву», в спектакле и фильме К. Серебряникова по этой пьесе, вполне вставной, яркий матерный монолог милиционера перевешивает и заслоняет собой весь остальной, сложно устроенный текст и постановку с массой аллюзий, культурных ассоциаций и цитат. В сущности, вся эта пьеса является оправой для одного высказывания с матом.

Да! Наш мат могуч и удивителен! Он поражает своими возможностями производить новые и новые слова на основе горстки существительных и пары глаголов. Мат имеет сильные терапевтические возможности и функции. Иногда просто необходимо выматериться, чтобы полегчало или чтобы не сойти с ума.

Но всё же мат был и остаётся в русском языке, культуре и сознании сквернословием и ни чем иным. Таким сквернословием, которое не имеет прямых аналогов в иных языках по степени отдалённости от языковых нормативов. Пришло время это понять, оценить тёмную силу мата и начать процесс возврата его на то место, которое только его и ничьё больше. Хватит! Мы наигрались с матом, натешились, насытились им. Мы девальвировали и обесценили свою литературу, кино и театр изобилием бессмысленного мата. Но тем самым мы обесценили и обессилили сам мат. Пора опомниться! Пора увидеть, что мат – это не модно, не мужественно и не смело в таком количестве и в том обществе, которое матом уже не ругается, а матом говорит.

Мат есть мат! И если мы отпустим его на свободу, на волю… Мат перестанет быть собой. Он поднимается из тёмных своих глубин и закрепится на несвойственной ему и не должной высоте… А вся русская культура и языковая традиция опустится навстречу ему. P.S. Есть возможность не материться – не матерись!

Евгений Гришковец, "Новый регион"

Татьяна Толстая: «Писатель — это такой псих»

В Петербурге писательница Татьяна Толстая представляла свою новую книгу «Легкие миры»

В здоровенном «Буквоеде» и в махоньком «Порядке слов». У «Порядка» народ толпился уже минут за сорок, и было понятно: не втиснемся. Встречу перенесли в соседнюю Христианскую гуманитарную академию, где зал на 150 мест, — все равно стояли по стеночкам. Переаншлаг, впрочем, был ожидаем: смотреть-слушать Татьяну Никитичну интересно, даже если вдруг читать ее не довелось.

Нам запретили выражаться, а мы будем

— Внимательный читатель может увидеть на обложке «18+», — предупредила Татьяна Никитична. — Это означает, что в книге употребляется непристойная лексика, она же подпадающая под закон.

Следующее издание «Легких миров» (неминучее) выйдет уже в целлофане, «и это еще больше будет привлекать вас, дорогие читатели. Нам запретили выражаться, а выражаться мы будем и будем делать это все изощреннее».

Книга из трех частей. Первая — «вещи, написанные с прицелом на художественность» (в том числе тексты, опубликованные в литприложении к журналу «Сноб»); вторая — «зарисовки, проистекшие от моих встреч с народом. Бытовуха такая»; третья — это «когда сквозь бытовуху ты видишь, что кроме этого мира, где все такие жвачные животные, есть еще какой-то другой мир».

Толстая к публике добра: «Буду отвечать на ваши вопросы про все что угодно».

Ободренная публика — сразу, конечно, про «Школу злословия», жившую 12 лет и вдруг почившую.

— «Школа злословия» была задумана как программа, в которой ты снимаешь маски с людей. Это работает, когда ты приглашаешь политика: для избирателей он, может, плох, а на самом деле добрый и любит котят. Или наоборот. У нас были Горбачев, Гайдар, Чубайс… Немцов был, но его, кажется, запретили. Цензура в этом смысле всегда была. А потом политики стали отходить, мы уже довольствовались министрами, и идея показывать, кто гость на самом деле, стала не такой резко актуальной. Хотя людей, которые не имеют отношения к политике — Волочкову или Собчак, — конечно, интересно помучить... А потом разоблачать стало как-то некого, и все это превратилось в разговоры с интересными людьми.

— Естественной ли смертью почила «Школа»? — интересуется публика.

— Нет, нас просто не продлили. Гоняли по сетке, сокращали время. В этом году совсем взбесились — и закрыли. Хотя передача прекрасно могла существовать, она была дешева для телевидения, мы были такие низкооплачиваемые работники, и, в конце концов, она никому не мешала. Мы тихо разговаривали с интеллигентными, никому не известными людьми.

Смех, аплодисменты.

Татьяна Никитична телеканалу НТВ, впрочем, благодарна: 10 лет их терпели. Телеканал «Культура», как известно, вытерпел только два года.

— На ТВ в том виде, в котором шла программа, она больше существовать не будет. И мы с Авдотьей Андреевной не будем вести другую программу.

Но возвращения — «в каком-то виде в другом составе» — не исключает.

…Еще Татьяна Никитична — из тех писателей, кто не интересничает, а щедро рассказывает про «творческую лабораторию».

— Писатель — это такой псих. Не писать ты не можешь. Ты видишь какие-то сны наяву, у тебя в голове идет какое-то кино, и это кино настойчиво хочет перенестись в слова. И если ты не назовешь, не найдешь слово — тебя раздражает, что мир остается неназванный.

Про отношения с издательствами — тоже не секретничает. Поведала, как серия «Татьяна Толстая рекомендует» была затеяна, потому что издательство только при таком условии обещало опубликовать труд доброй подруги Татьяны Никитичны. Не дождались. «Подруга умерла. И мою злобу на издательство не описать».

— Такое равнодушие к литературе! Зато ко всем престольным праздникам мне то издательство дарило свою продукцию. Продукция была такая: книга про бутерброды. Полноценная такая, большая. И там меня учили, как сделать бутерброд в виде телефона и чтобы шнур был из докторской колбасы.

Толстой, Толстая и Прилепин

Публика, чуть посмущавшись, все же полюбопытствовала: что там у Татьяны Никитичны с Захаром Прилепиным? Тот ее обзывал «барыня» в своем произведении (эссе) с красноречивым названием «Отборный козий изюм».

— Боится! Боится меня Захарушка! — делая страшные глаза, пророкотала Татьяна Никитична. — Захар Прилепин, как я это вижу, человек очень талантливый. Но глубоко невежественный. Он же якобы университет заканчивал какой-то… Нет, не народный, какой-то государственный. Если вправду это произошло, то тогда это совсем тяжелый случай. У него не образовался вот этот костный скелет, на который нарастают мясо, жир, мышцы и все такое, что делает из скелета — человека. Он, конечно, чует, и если бы он был зверем…

Тут Татьяна Никитична правдоподобно изобразила рыскающего и принюхивающегося хищника.

— «Санькя» мне очень понравился. Там нет ни тени интеллигентскости. Как пишут интеллигенты, я хорошо знаю, интеллигент — это другая структура сознания, имеется край, за который он не пойдет. Вот у него есть балкон, и там оградка… У Прилепина балкон без оградок.

Лучшие страницы — это когда его герой заходит в магазин, а это девяностые, и в магазине много сортов колбасы. Ярость! Ярость слепит ему глаза! — будто страшную сказку сказывает Татьяна Никитична. — Сволочь! Сволочь! Колбаса эта! И герой, значит, выбегает во двор, чтобы схватить какую-нибудь кувалду и — крушить! Крушить какую-нибудь «тойоту», на которой кто-то приехал купить эту колбасу!

Публика смеялась, видимо, топя в смехе тревогу, потому что «если бы их было много, Захаров Прилепиных, и они бы выходили стаями, то нам, людям в очках, надо было бы запирать ворота. Вандалы — особенные люди, они в своем праве».

…Про Алексея Николаевича Толстого, дедушку, разговор как-то не зашел, зато зашел о Льве Николаевиче (все равно все Толстые — родственники). И, как назло, опять в связи с Прилепиным.

Года четыре назад немцы затеяли проект-фильм о Льве Толстом, пригласили нескольких наших писателей, в том числе Андрея Битова, Татьяну Толстую и Прилепина.

— Идея была такая: они нас привозят в Ясную Поляну и мы там производим какие-то действия. Разговариваем, то-се.

Но сценарий для каждого прислали впритык к съемкам. Татьяна Никитична прочла свою часть — «и пришла в нечеловеческую ярость».

— По этому немецкому сценарию я в городе Туле выхожу из магазина тульских пряников, приобретя тульский пряник большой, и что-то такое рассуждаю про Софью Андревну.

«Лапти-кокошник», — резюмировала Татьяна Никитична. Как оказалось, Андрей Битов тоже ругался насчет своей части и заявил, что как захочет говорить, так и будет. Вот они и говорили что хотели.

— Я Захара спрашиваю: а ты чего? Или мы «на вы», не помню… А он: «Я человек простой, мне что сказали, то и говорю». Пипец!

Хотеть премии — это болезнь мужская

Повесть «Легкие миры», давшая название всей книге, уже удостоилась премии Белкина, но «это вообще-то мужская болезнь — хотеть премии». У Татьяны Никитичны даже теория есть, почему так. Почерпнула в старом учебнике по психиатрии, где был описан персонаж, имевший при себе документ: такой-то имеет право на ношение на левой стороне груди всех блестящих предметов. Эти медали персонаж делал из металлических пробок.

— Я вот думаю, когда люди хотят какую-нибудь «звезду» какой-нибудь восьмой степени — это то самое «ношение всех блестящих предметов на левой стороне». А женщинам удобнее — нам и так полагается бижутерия. 

Вот денежная часть премии Татьяне Никитичне интересна. В этом ей вряд ли близок Лев Николаевич. Ехал он, рассказывает Татьяна Никитична, имение покупать, представлял себе, как все хорошо там устроит, остановился в Арзамасе на постоялом дворе, дали ему комнату — беленые стены, маленькое окно квадратное с красной занавесочкой…

— И вдруг на него напал ужас. Как он пишет, испытал духовную тошноту. Паническая атака, сказали бы сейчас. Только утром прошло — но после этого и стряслось духовное преображение, ребрендинг ценностей. «Много ли человеку земли нужно» и т. д.… На что совершенно психически здоровый до последнего вздоха Чехов сказал: три аршина земли нужны трупу, а не человеку.

Татьяна Никитична тоже не видит ничего дурного в том, чтобы иметь имение.

Преподавание

Пойти преподавать в какой-нибудь литинститут — этого Татьяне Никитичне не приведи господи. «Я преподавала в Америке. Лучше смерть».

В Принстонском, например, была группа аспирантов. Русский они знали. Но Толстая им Зощенко читает — а они не смеются.

— Я обнаружила, что эти аспиранты ни одной русской сказки не читали, ни «Колобка», ни «Козу-дерезу». А мне кажется, что это ужасно. Существуют вещи, которые растворены в ткани нашей литературы. Как в ткани западной литературы растворены Евангелия. Вот как Джойса читать, не зная Нового Завета?

Впрочем, заветы западные студенты тоже не очень знают.

— Знали, что Иисус был распят, а что дальше-то было? Говорю на заседании кафедры: люди должны прочесть то-то и то-то. А мне: «Ты что! Нам влетит, это же религиозная литература!» — «Почему? Можно читать и как литературный текст, как исторический».

Но, как выяснилось, если бы кто сумел преподнести библейские тексты как литературные — воспротивилась бы религиозная общественность.

Там вообще запущено. Хуже, чем у нас, честное слово.

— В Беркли же был случай такой. Умер профессор французского языка, надо нового искать. А умерший был геем. И вот нашли нового профессора, прямо во Франции. А он не гей. И тут студенты подняли страшный крик: хотим, чтобы был гей! Несчастное руководство Беркли заметалось, нашло какую-то хитрость в договоре, к чему-то придрались… И послали француза в ж…

Русский вопрос

Напоследок Татьяне Никитичне припомнили, что русские у нее в произведениях какие-то неприятные. И, мол, так кто для вас русские, Татьяна Никитична?

— Наша семья в России существует где-то с тысяча триста какого-то года. Мы сюда приехали, по-видимому, в лице Индриса с сыном и сели в Чернигове боярами — извини, Прилепин. Дальше идут легенды, что внук этого Индриса был за невероятную толщину прозван Толстой. Есть еще теория, что будто бы мы и от короля Гедемина; может, так, может, не так. Были еще французы какие-то — многие любят себя во французы возводить... Затем прискакали татары в большом количестве, породили других разных моих предков, например Тургеневых. Мать Алексея Толстого, моего деда, — Тургенева. Еще один мой предок из норвежцев, ехал через Швецию, оброс шведской родней. Со стороны мамы, Лозинские, — по-видимому, поляко-украинцы. Со стороны моей бабушки, жены Лозинского, — там евреи… Вот кто такие русские.

Вопросы еще были такие.

— А вас ваши дети читают?

— А не знаю. Я им даю свои книжки, но они никогда не скажут.

— А вы читаете, что ваш сын Артемий Лебедев в Интернете пишет?

— Читаю, мне очень нравится. Он гораздо более лихой писатель, чем я. То, что я много лет разрабатывала, вот эту легкую руку, легкий синтаксис, ему удается совершенно без труда.

— Вы часто говорите «Питер», а многие петербуржцы такого не любят…

— Ну, постоянно говорить «Петербург» — все равно что свою жену называть «супруга». Питер — старое название.

Шеромова Александра, "Вечерний Петербург"