| ← Октябрь 2013 → | ||||||
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
6
|
|
|---|---|---|---|---|---|---|
|
7
|
8
|
9
|
11
|
12
|
13
|
|
|
14
|
16
|
17
|
18
|
19
|
20
|
|
|
22
|
23
|
24
|
25
|
26
|
27
|
|
|
29
|
30
|
31
|
||||
За последние 60 дней ни разу не выходила
Сайт рассылки:
http://www.novostiliteratury.ru
Открыта:
20-05-2013
Статистика
0 за неделю
Новости литературы
|
Приветствуем Вас,
уважаемый читатель!
Основные события
недели с 30 сентября по 6 октября 2013 года: Что нового Алексиевич удостоена
Премии мира немецких книготорговцев В соборе Святого Павла в Франкфурте-на-Майне, где вчера
завершилась международная книжная ярмарка, прошла церемония награждения Премией
мира немецких книготорговцев, вручаемой за вклад в развитие мира и
взаимопонимания между народами. Лауреатом почетной награды стала Светлана
Алексиевич – белорусская журналистка и писательница, которую называли одним из
наиболее вероятных кандидатов на получение Нобелевской премии – 2013 по
литературе. Лауреатом Букера-2013
стала Элеонора Каттон 28-летняя новозеландская писательница удостоена престижной
литературной премии за роман «Светила». Сюжет книги разворачивается в 60-х
годах XIX века; приехав попытать счастья на золотых приисках в Новой Зеландии,
главный герой оказывается в центре сложной сети преступлений и интриг. http://novostiliteratury.ru/2013/10/novosti/laureatom-bukera-2013-stala-eleonora-katton/ Поваренную книгу жены
Льва Толстого выпустят для iPhone Готовится к изданию приложение для iPhone, в котором будут
представлены рецепты из поваренной книги Софьи Толстой, жены великого русского
классика. Пользователям, установившим приложение, представится уникальная
возможность узнать, какие именно блюда жаловал Лев Николаевич. В школах Украины
избавляются от нерекомендованных книг Библиотеки украинских школ министерство образования страны
обязало избавиться от литературы, которая не входит в утвержденный ним
перечень. «Википедию» снова
хотят закрыть в России Иск в отношении Ростелекома, в котором значится требование
закрыть доступ к «Википедии», подала прокуратура города Кулебаки Нижегородской
области. Причина, указанная в документе – размещение на отдельных страницах
глобальной энциклопедии информации о способах употребления наркотиков. http://novostiliteratury.ru/2013/10/novosti/vikipediyu-snova-xotyat-zakryt-v-rossii/ Новая книга Пеле
весит 15 кг! 15 килограммов – такова масса книги, презентованной
величайшим футболистом всех времен и народов. Солидный 500-страничный фолиант
под названием «1283» — по количеству голов, забитых Пеле с начала карьеры, и
стоит недешево – 1225 евро (около 1700 долларов США), однако поклонников
спортсмена это ничуть не смущает – издание коллекционное, уникальное. http://novostiliteratury.ru/2013/10/novosti/novaya-kniga-pele-vesit-15-kg/ В «Московском доме
книги» стартует книжная эстафета XI Книжная эстафета «Откройте книгу детям!» пройдет 24
октября — 31 декабря 2013 года в сети магазинов «Московский Дом Книги».
Организаторы акции отмечают, что даже сегодня, в условиях свободного доступа к
литературе, проблема детского чтения является весьма актуальной, так как дети
если даже читают много, то не всегда могут умело и осознанно выбрать литературу
для самообразования. http://novostiliteratury.ru/2013/10/novosti/v-moskovskom-dome-knigi-startuet-knizhnaya-estafeta/ Эти и другие
новости можно прочитать в разделе http://novostiliteratury.ru/category/novosti/ Обзор книжных
новинок и рецензии Ирина Чадеева
«Пироговедение. 60 праздничных рецептов от Ирины Чадеевой» В книге приведены 60 рецептов тортов и пирожных, пирогов и
тортов с шоколадом, пирогов с заливками, многослойных тортов, кексов «в
подарок», мороженого, пастилы и зефира. В отдельной главе описываются продукты
и оборудование, необходимые для выпечки. Евгений Гаглоев
«Центурион» Роман «Центурион» — третья книга о неразрывной связи двух
миров, которые находятся по двум сторонам зеркала. Две книги цикла фэнтезийной
подростковой саги «Зерцалия» Евгения Гаглоева уже получили признание читателей.
http://novostiliteratury.ru/2013/10/anonsy-knig/evgenij-gagloev-centurion/ Эдуард Тополь
«Элианна, подарок Бога» Роман с легендами предназначен для взрослых читателей,
поскольку он представляет собой зачастую эротическое повествование о любви и
интригах, связанных с созданием первой
независимой русской радиостанции в Нью-Йорке. С этим автор хорошо знаком не
понаслышке, ведь он был главным редактором этой радиостанции. http://novostiliteratury.ru/2013/10/anonsy-knig/eduard-topol-elianna-podarok-boga/ Андреа Галли и Ольга
Никишичева «Вкусные рецепты для стройности и настроения» Вкусная и полезная еда, безусловно, может быть и модной, и
стильной – так утверждают авторы кулинарной книги, шеф-повар ресторана «Черри
Мио» Андреа Галли и телеведущая, модный эксперт Ольга Никишичева. Марианна Фредрикссон
«Анна, Ханна и Юханна» В романе рассказывается о жизни трех поколений женщин из
одной семьи, протекающей на фоне голубых гор и холодных озер. Ханна, Юханна и Анна – дочери суровой
северной страны. Мать, дочь и внучка живут в родовой усадьбе при старой
мельнице. Это роман о разгадывании тайн прошлого, о поиске себя, о любви и
ненависти дочери к ее матери. http://novostiliteratury.ru/2013/10/anonsy-knig/marianna-fredriksson-anna-xanna-i-yuxanna/ Питер Джеймс «Мертвое
время» В романе «Мертвое время» описывается расследование преступления
суперинтендентом Роем Грейсом, одним из запоминающихся детективов и
первоклассным следователем полиции, мастерски расследующим самые запутанные
дела. В результате дерзкой кражи со взломом старая женщина подверглась
зверскому нападению преступников и впоследствии скончалась в больнице. http://novostiliteratury.ru/2013/10/anonsy-knig/piter-dzhejms-mertvoe-vremya/ ЧИТАЙТЕ БОЛЬШЕ
АНОНСОВ НОВЫХ КНИГ НА САЙТЕ: http://novostiliteratury.ru/category/anonsy-knig/ СЛЕДИТЕ ЗА
ОБНОВЛЕНИЯМИ РАЗДЕЛА С ОТРЫВКАМИ ИЗ НОВЫХ КНИГ: http://novostiliteratury.ru/category/excerpts/
Литературный
календарь «Он изучал все живые
струны сердца человеческого, как изучают жилы трупа, но никогда не умел он
воспользоваться своим знанием…» — 15 октября 1814 года родился Михаил Юрьевич
Лермонтов Лермонтов был не только талантливым поэтом, но и художником,
а также серьезно интересовался математикой. Он всегда возил с собой учебник
французского математика Безу, автора нескольких классических теорем, штудировал
аналитическую геометрию, интегральное и дифференциальное исчисление. «Ты не можешь менять
направление ветра, но всегда можешь поднять паруса, чтобы достичь своей цели…»
— 16 октября 1854 года родился Оскар Уайльд Его произведения ироничны и парадоксальны, смелы и
невероятно живописны, разобраны на цитаты и экранизированы бесчисленное
количество раз. Сам Уайльд, бывший лондонский денди, осужденный за
гомосексуализм, в расцвете творческой карьеры был вынужден переехать во
Францию, но и там, в нищете и забвении, не лишился бодрости духа и
саркастически-оптимистичного взгляда на жизнь. «Меняй то, что можно
изменить, если это нужно, но научись жить с тем, что изменить не в силах…» — 17
октября 1948 года родился Роберт Джордан Первый роман из цикла «Колесо Времени», «Око мира», вышедший
в 1990 году, принес Роберту Джордану всемирную известность. Исследователи
отмечают, что по объему и количеству персонажей (более 1700!) этот цикл можно
сравнить с «Войной и миром» Льва Николаевича Толстого. «Очень глупо ждать, самое
обыкновенное и самое неправильное занятие. Жить надо так, чтобы совсем не
ждать…» — 18 октября 1934 года родился Кир Булычев Кир Булычев вошел в литературу совершенно случайно. В 1967
году в журнале «Искатель» цензура не
пропустила в печать переводной рассказ американского автора «Во мраке веков», к
которому тиражом в 300 тысяч экземпляров уже была отпечатана цветная обложка.
Чтобы как-то исправить положение, в редакции решили, что за ночь нужно написать
рассказ по обложке, на которой были изображены стул со стоящей на нем большой
банкой с динозавром. Кир Булычев задумался над этой задачей, и к утру в журнале
появился рассказ о поимке живого динозавра! Ушел из жизни поэт
Андрей Ширяев Российский поэт Андрей Ширяев, который на протяжении
последних десяти лет жил в Сан-Рафаэле (Эквадор), сегодня покончил жизнь
самоубийством. На его странице в Facefook сообщается, что поэт застрелился в
ванне своего дома. http://novostiliteratury.ru/2013/10/literaturnyj-kalendar/ushel-iz-zhizni-poet-andrej-shiryaev/ Электронные книги Обзор электронной книги
Pocketbook Mini Pocketbook Mini – отличная находка для таких людей: букридер
с диагональю в 5 дюймов на фоне классического Amazon Kindle и других подобных
моделей смотрится эдаким «мальчиком-с-пальчиком». За счет использования E-ink
экрана разряжается он крайне медленно, к тому же стоит недорого – в среднем
менее $100. http://novostiliteratury.ru/2013/10/bookreaders/obzor-elektronnoj-knigi-pocketbook-mini/ TeXet TB-416 –
бюджетный букридер на E-ink Модель процессора, на котором работает TeXet TB-416,
производитель не раскрывает, однако на коробке с электронной книгой указано,
что заряда литий-ионного аккумулятора хватает на прочтение до 4000 страниц –
это около 7-8 полноценных томов. http://novostiliteratury.ru/2013/10/bookreaders/texet-tb-416-byudzhetnyj-bukrider-na-e-ink/ * * * И еще многое
другое о мире литературы на нашем портале. Следите за обновлениями на http://novostiliteratury.ru/ ! Бонус подписчику! 10 лучших книг о
вампирах До Хэллоуина остается всего 10 дней, и хотя этот праздник в
православной России для большинства людей отнюдь не обладает сакральным
значением, а скорее является веселым карнавалом и поводом для яркой вечеринки с
переодеваниями, всё же отмечается он достаточно широко. Хэллоуин, канун Дня
всех святых (All-Hallows-Even) – ночь, в которую открывается портал между миром живых и
мертвых - согласно поверьям, через него может прийти нечисть. В преддверии
этого праздника «Новости литературы» представляют подборку десяти лучших книг о
вампирах – даже если вы не верите «во все эти глупости», уверены, что получите
от чтения удовольствие!
В литературу понятие вампиризма было введено Брэмом
Стокером. Его роман «Дракула» о вампире-аристократе Владе Цепеше, состоявшем в
ордене Дракона (от него и образовано прозвище героя) вышел в 1897 году и стал
революцией в готике. Сын Брэма Стокера вспоминал, что сюжет романа его отцу
приснился – увидев во сне Короля Вампиров, встающего из гроба, писатель уже
утром принялся за создание своего самого известного произведения. Главный герой книги – лондонский юрист Джонатан Харкер, который отправляется в замок
Дракулы для оформления документов и попадает в ловушку, устроенную
представителями древнего рода вампиров. К слову, здесь же фигурирует и доктор
Абрахам Ван Хельсинг – персонаж, ставший основой для образа легендарного борца
с вампирами. К слову, сам Стокер толковал вампиризм как инфекционное
заболевание, что в зараженной туберкулезом и сифилисом Европе многие приняли за
чистую монету…
Трилогия Джинн Калогридис тесно связана с «Дракулой» Брэма
Стокера. Первые две книги являются своеобразным вступлением к классическому
роману, а сюжет третьей разворачивается параллельно ему. Калогридис рискнула существенно
расширить произведение Стокера, наполнив историю о Владе Цепеше интересными
деталями и неожиданными поворотами сюжета, а также ответив на вопросы, заданные
читателю классиком. В книгах Джинн Калогридис рассказывается о молодости
Дракулы, о причинах повышенного интереса к нему доктора Ван Хельсинга, о
неуловимом Арминии и других персонажах. Отдельно описывается здесь
Влад-Колосажатель, образ которого нередко соединяется с Дракулой.
В названии романа Виктора Пелевина обыгрываются слова
«вампир», «ампир» и «империя». Формально герои книги взяты из нашего времени,
однако впечатление, что живут они в какой-то параллельной реальности, не
покидает. «Пятая империя» (компании) и Корпоративная культура – киты, на
которых держится общество; при чем же здесь вампиры? Дело в том, что в вампира, или упыря, превращается главный
герой Роман Шторкин, который после посвящения обретает имя Рама Второй и
приступает к изучению гламура и дискурса – основных вампирических наук. Их
постижение дает контроль и, следовательно, власть. Однако Рома-Рама так и
остается недоучкой – это обстоятельство позволяет упырю сохранить в себе
человеческое…
В книгах серии «Дозоры» Сергея Лукьяненко вампиры порой
играют решающую роль. Большинство из них здесь относятся к низшим Иным и из-за
постоянной потребности в крови презираются остальными магами. Высших же
вампиров единицы – по силе они близки к Высшим магам; повысить уровень они
могут, убивая значительное количество людей и выпивая их кровь. Вообще говоря, функции и особенности вампиров во вселенной
Лукьяненко серьезно отличаются от классических представлений – здесь вам и
лицензии на убийство, и необязательная передача склонности по наследству, и
возможность питаться донорской кровью, и отражения в зеркалах, и боль от
серебряных пуль вместо неминуемой смерти.
Солнце несет вампирам гибель, поэтому они в нашем мире
являются чужими. Кроме того, масаны истребляют друг друга на протяжении сотен
лет: одна их часть выбрала свободу и стала именоваться Саббат, другая же,
Камарилла, осталась в Тайном Городе, приняв унизительные Догмы Покорности.
Саббат, однако, вынуждены жить в страхе походов очищения – вот плата за их
свободу. Со временем братья-вампиры понимают, что враждующие кланы
настало время объединить под руководством одного лидера, однако каждый из них
ради этого должен пойти на определенные жертвы. Справятся ли масаны, примут ли
новые условия, смогут ли переступить через взаимные обиды?
В романтических произведениях русского классика действуют
персонажи как вполне реальные, так и целиком и полностью фантастические. Интересные
амурные интриги в этих книгах соседствуют с драмами вурдалаков и упырей,
которые могут странствовать и в пространстве, и во времени без особых забот.
Здесь вам и живые мертвецы, и люди, растворившиеся среди вампиров, и любовные
страсти – готические романы, без сомнения, будут интересны современному
читателю. Добротная атмосфера старинного особняка, в котором вот-вот начнут
бушевать нешуточные страсти, ведь половина гостей в зале – самые что ни на есть
подлинные упыри – как вам такой поворот сюжета?
Мать всех вампиров, она же – царица Египтов, - пробудилась
после сна длиной в шесть тысяч лет. Мечтая «спасти» человечество (представления
об этом у царицы, скажем прямо, своеобразные), она собирается вместе с Лестатом
царствовать в новом мире, построенным по её законам. Однако в силах ли
построить гармонию и красоту первородное зло? Как могущественным Детям
Тысячелетий противостоять царице Проклятых? Как отомстить за причиненные ею
страдания и при этом выжить, ведь уничтожив правительницу, они убьют и всех
вампиров, в том числе и себя?..
Роман Виктора Пелевина, поступивший в продажу ночью (!) 28
марта 2013 года, - о любви, которая сильнее смерти, об этой тьме и о том свете,
о загадках человеческого сознания и о попытках их разгадать. В предисловии к
книге утверждается, что в ней не сказано ни слова о событиях на Болотной
площади в Москве, однако… формально там действительно об этом ни слова. Действие романа происходит в мире «Empire «V»; здесь вы
встретите уже знакомых персонажей – вампиров, постигающих премудрости гламура и
дискурса. Чтобы дать гламуру второе дыхание, обеспокоенные упыри решают внести
в общество настроение протеста и привлечь в него бомонд; в результате
получается модное и не представляющее опасности реалити-шоу, позволившее
вернуть контроль над людьми. Ни слова о Болотной, говорите?
Ещё один нешаблонный «вампирский» роман от мастера
иронического фэнтези Андрея Белянина. Художник-авангардист Дэн Титовский –
отнюдь не классический представитель инфернального бледного воинства с острыми
клыками и алыми губами; коренной астраханец – вампир, однако энергетический –
питается романтическими чувствами юных дев, их к нему питающих. Однако
действительно сильно он уже много лет любит Сабрину фон Страстенберг,
представительницу клана Лишённых Тени, даму умопомрачительную и активно
пользующуюся этим. Однако именно её преследует охотница за вампирами,
представительница Ордена Гончих Ева Лопаткова. Противостояние обещает быть
весьма впечатляющим!
В провинциальном американском городке Салем (сокращенное от
«Иерусалим»), или Салимов Удел (дословный перевод оригинального названия
романа) неожиданно стали пропадать люди. Ни полиция, ни родственники не могли
их найти… Однако пропавшие однажды так же внезапно вернулись, но городок не
обрадовался, а, напротив, содрогнулся от ужаса. Бен Мейерс, известный писатель, приехавший в Салем для
работы над новым романом и для борьбы с собственными детскими страхами,
встречает здесь Сьюзен и влюбляется в неё. В то же время он понимает, что люди
стали пропадать после появления в Салеме незнакомцев, один из которых по
странной привычке взял с собой в путешествие ... пустой гроб. Уж не вампир ли он? Литература в Сети. Лучшее за неделю Сорокин забивает
последний гвоздь
Ничего страшного, если вы не прочитаете новый роман
Владимира Сорокина «Теллурия», уверяет Ксения Рождественская: он сам вас найдет
и прочитает. Один из лучших современных писателей, Владимир Сорокин
всегда играл в великую русскую литературу, как в детский (де)конструктор,
шаманил, выдавал норму, лепил кремли, мог раскрутить одну метафору в целый
роман и превратить любое слово в кусок говна или в прозрачную пирамидку. От его
нового романа, «Теллурии», несет теми же запахами привычных сорокинских
субстанций, он обклеен теми же советскими плакатами, привычный экстатический
транс сотрясает привычных героев, власть сочится чем-то липким, дрожат
оптические приборы, то приближая, то отдаляя неизбежное. И метафора тоже есть:
«Теллурия» — это полифонический роман о гвозде, засевшем в башке. В 2022 году
будут открыты удивительные свойства теллура, редкоземельного металла: забьешь
теллуровый гвоздь в голову, в особую точку, и наступит счастье. Или смерть,
если промахнешься. Что такое этот теллуровый гвоздь? Наркотик, или духовная
скрепа, или великая идея, или деньги, или власть, или, может быть, большая
литература? Или все одновременно, как в очередном изводе Достоевский-trip’а?
Забей и узнаешь. Забьешь теллуровый гвоздь в
голову, в особую точку, и наступит счастье. Или смерть, если промахнешься. А в 2028 году на Алтае появится республика Теллурия,
единственная страна в мире, где теллуровые клинья не будут считаться
наркотиком. Весь роман — это «влекущий гул неизвестной страны», как в
«Чевенгуре». Отдельные рассказы, в «Норме» склеенные подсохшим представлением о
«нормальности», в «Сахарном Кремле» слипшиеся от тоталитарного сиропа, в
«Теллурии» держатся на гвоздях. Теллуровые гвозди помогают человеку раскрыться,
дают ему встретиться с умершими, пережить прошлое, увидеть счастье; с
теллуровым гвоздем в мозгу можно идти в крестовый поход и спасать котят. Теллур
«дает не эйфорию, не спазм удовольствия, не кайф и не банальный радужный торч.
Теллур дарует вам целый мир». Теллур — металл, а вот теллурий — это такой астрономический
прибор для наглядной демонстрации годового движения Земли вокруг Солнца. И
Сорокин в «Теллурии» наглядно демонстрирует, что Земля движется по кругу. За
сотню оборотов Земли вокруг Солнца может измениться вещный мир, язык может
скатиться в архаику, но человек и его тоска по счастью останутся прежними —
такими же, как сегодня, такими же, как в Средние века, такими, как до начала
времен. Каждая глава написана в своем стиле, почти в каждой есть
привет кому-нибудь из великих, персонажи появляются — и навсегда пропадают, все
эти Иваны Ильичи, Гаврилы Романычи и — обидно, да — Викторы Олеговичи. Пьесы и
сказки, истории с моралью и газетные репортажи, — здесь есть и исповедь
кентавра («И я пвакав. Я не хоцець штоба мени забираць з племзаводець. На
племзаводець быв множе кентавро»), и приключения живого уда по имени Кривой-6
(«бессонница, гарем, тугие телеса…»), и новые молитвы («аще взыщет Государев
топ-менеджер во славу КПСС и всех святых для счастья народа»). Сияющие роботы
нападают на тамбовских масловозов, крестоносцы с гвоздями в головах
отправляются в новый крестовый поход, гром джихада сотрясает Европу, вместо
айфонов теперь умницы, а Россия давно распалась. Распадается и роман: у этого мира и этого текста не может
быть сюжета, пространство сопротивляется, не дает сюжету прорасти. Язык —
главный герой и главный злодей книг Владимира Сорокина. Язык рождается,
умирает, влюбляется в чужие стили, сталкивается со штампами, побеждает их или
сдается, делает героям гадости, им испражняются, им убивают себя и других. В «Теллурии» язык перестает быть главным. Главный герой
здесь — темная дыра на карте, пространство измельчавшей, скатившейся в хаос
Евразии. Путешествие Кандида по обитаемому миру, только без Кандида.
Развлечения Гулливера, только вместо Гулливера — пустота. «Сказания об
Индийском царстве» с псоглавцами и великанами, но без царя в голове. «Книга о
разнообразии мира», которую никогда не писал Марко Поло. История непрошедшей
Древней Руси, Новое Средневековье со всеми его ересями, войнами, научными
открытиями и возделыванием своего сада. Этот роман не хочется сводить к
фантасмагории, антиутопии, боди-хоррору, литературному эксперименту, социальной
антропологии. Такое ощущение, что сорокинский текст, обычно идеально холодный,
как те разноцветные слова из «Гаргантюа и Пантагрюэля», отогрелся и растаял. И
стало слышно ржание коней и все ужасы битвы, слова колкие, слова окровавленные,
но и мелкие, необязательные тоже стали слышны. Главный герой здесь — темная дыра
на карте, пространство измельчавшей, скатившейся в хаос Евразии. Вот, например, безжалостное будущее воспоминание о нашем
времени, то, что будут цитировать все и везде: «Магазины помню, в них было
много всего лишнего, яркого… Знаете, я даже помню последних правителей России,
они были такие какие-то маленькие, со странной речью, словно школьники, бодрые
такие, молодые, один на чем-то играл, кажется, на электромандолине». Или вот,
еще мельче: «Помню, был какой-то толстяк, по имени Поэт Поэтович Гражданинов,
эстрадник эдакий, весельчак, он выходил на сцену всегда в полосатом купальнике
и в бабочке, читал нараспев свои смешные стихи, а потом подпрыгивал, делал
антраша и хлопал жирными ляжками так, что все звенело. И этот хлопок почему-то
назывался «оппозиция». Или вот, о полете крылатого Виктора Олеговича над
Москвой: «…слив pro-теста начался ровно в 15.35 по московскому времени.
Продавленное ранее через сплошные ряды металлоячеек утвержденной и
согласованной формы, размягченное и основательно промешанное pro-тесто вытекло
на Болотную площадь, слиплось в гомогенную массу и заняло почти все
пространство площади». Эти эстрадные выходы Сорокина — единственное, что кажется
чужеродным в романе: слишком злободневно, слишком ядовито, как новости в
исполнении Поэта Поэтовича. Но лютующая злободневность — тоже признак
Средневековья. В общем, «Теллурия» — это тот же самый Сорокин, что и
раньше, разве что чуть изобретательнее, чуть вольнее, но и чуть строже. Та же
тоска по невозможному братству, то же холодное одиночество, тот же прозрачный,
высший мир, который лезет из всех дыр языка. Но то, что в «Сахарном Кремле» и
«Дне опричника» начиналось как фарс, в «Теллурии» повторилось как история. То,
что в «Норме» было опытом над лабораторными крысами, в «Теллурии» сломало
лабиринт и вырвалось на волю. То, что в «Голубом сале» убивало, в «Теллурии»
делает сильнее. В общем, «Теллурия» — это тот же
самый Сорокин, что и раньше, разве что чуть изобретательнее, чуть вольнее, но и
чуть строже. Как случилось, что из политических и литературных гэгов, из
привычной уже стилистической полифонии, из ржавых оков языка и пустых
наркотических гвоздей получилась великая книга? Вот так и случилось. Забей. Ксения Рождественская, GQ
Словесность вместо
литературы О новой дисциплине в школе С 2013 года в старших классах предполагают ввести единый
предмет «Русский язык и литература». Слияние двух прежде раздельных учебных
предметов имеет и свои плюсы, и свои минусы. Протестные вопли о крушении
культуры и самой личности школьника в условиях принятого ФГОСа (фед. гос.
образовательный стандарт) ни к чему не привели, мнение же разработчиков
стандарта выглядит весьма туманным, поэтому есть смысл несколько отстранённо
взглянуть на проблему. Будем исходить из того, что заголовок курса предполагает
преподавание литературы исключительно как изучение языка литературы. Прежде всего, это очень серьёзный, исторически обусловленный
перелом (если только всё состоится к 2020 году): в отечественной школе
циклически сменяют друг друга два приоритета – формализм и идейность. В начале
XIX века господствовал уваровский классицизм, на смену которому адмирал А.С.
Шишков, министр, привёл славянскую идею, потом было время идейных «реалистов»,
почти «демократов», с 1870-х, особенно с реформой 1891 года и до Октября
образование вновь стало классическим, и это было преобладание формального
метода, советская школа в словесности видела именно борьбу идей, и, собственно,
здесь-то возникает выделение истории литературы в отдельный учебный предмет,
решающий главным образом вопросы идейного воспитания. Слияние в виде «русской
словесности» носит явные черты формального подхода к литературе как к опыту
поэтики. Формализм давно уже стучится в двери школы, а это, как мы
видели, свойственно периодам консерватизма в образовательной политике. Лет уже
почти 150 назад известный деятель образования П.Ф. Каптерев заметил, что тут
играет роль «политика, стремление насадить и укрепить в юношестве благонадёжное
политическое настроение – причина издавна и до сих пор решающая у нас
педагогические вопросы». Время перемен сменяется периодом консерватизма, потом
снова, и это – закономерность, нравится нам она или нет. Забавно, что внутри
цикла всегда есть иллюзия незыблемости, но всякому овощу своё время, за
консерватизмом неизбежно придёт революционность и наоборот. Школа всё это
иногда успевает отразить. Поставленный ФГОСом в центр образовательно-воспитательного
дела «портрет выпускника школы» (п. 5) показательно лоялен – в точном смысле
этого слова, лояльность стала главной целью образования в России. Идейная же
сторона русской классики решительно и принципиально нелояльна и просто
вызывающе не совпадает с нынешними веяниями: герой нашего времени абсолютно
несозвучен ей, скорее, презираем ею. Это примерно то же, что толковать «Горе от
ума» Молчалину, Загорецкому и Скалозубу… Лояльные герои кончились в эпоху
«Фелицы», потом все – бунтовщики хуже Пугачёва (может, только Макар Девушкин
лоялен). Поэтому постепенно сокращаются пресловутые часы на литературу, и вот
настало время заняться чистой поэтикой, «техникой» вместо идейных разборов. Включение литературы исключительно в область изучения языка
выглядит вполне беспристрастным и приемлемым для всех. Думаю, это должно сильно
выручить учителей, облегчить профессиональные муки: им не придётся толковать о
смыслах жизни, а надо будет заниматься структурой текстов. К сожалению,
толкование смысла изрядно себя дискредитировало в последнее время нелепым
произволом толкователей (не исключая и учителей, и критиков) и теперь получает
по заслугам: лучше заняться языком «Евгения Онегина», чем убеждать, что Татьяна
станет любовницей Онегина, или пройдёт путь декабристки… Интересы языка, видимо, будут определяющими в новом предмете
российской школы XXI века. Как это ни странно, литература потерпела поражение и
возвращается в сферу словесности, если, конечно, на практике дело не дойдёт до
такого рода синтеза, что, мол, пол-урока будем говорить о философии
Достоевского, а вторую половину – про обособление деепричастий (как в шутку
грозят учителя на одном из сайтов). Действительно, нет ничего лучше, чем
объяснить даже орфографию и пунктуацию на живых примерах из классики, с учётом
авторского стиля: допустим, я привык разъяснять уточнительные, присоединительные,
пояснительные конструкции на примерах из «Горя от ума». А вот умеем ли мы
говорить о философии Достоевского, как наверняка умеем описать деепричастия? Надо прямо признать, что разговор о литературе на достойном
её духовном уровне не только не доступен для рядового учителя, но и не может
быть профессиональным требованием к нему: это удел редких натур, с природным
талантом и богатым жизненным опытом. В сети легко найти поучительное в этом
смысле сравнение двух учебников по части толкования драматургии А.Н.
Островского: содержательный, сильный анализ в древнем учебнике А.А. Зерчанинова
и Д.Я. Райхина 1930–60-х годов и нынешнее беспомощное представление в учебнике
В.Я. Коровиной. Ну, так надо быть Зерчаниновым, Райхиным или их третьим, редко
упоминаемым, соавтором В.И. Стражевым, поэтом символистской эпохи, чтоб
убедительно писать о литературе, да ещё надо иметь прочное идейное убеждение
советского времени, да ещё мощную опору на опыт русской критики (и В.Г.
Белинского, к которому современный литератор боится подступиться, – в первом
ряду). Лично помню, как Давид Райхин был убедителен на уроке: ровесник
двадцатого века, мудрый, яркий человек, живший в эпоху Маяковского и Горького,
прошедший Великую Отечественную… Но даже ему было очень нелегко, когда речь
касалась именно идеалов, а не поэтического разбора, где он тоже был мастер. Непосредственное слово учителя пока ещё мало фиксируется и
поддаётся оценке (хотя есть опыт видеоуроков), но мне не раз приходилось писать
о содержании наших учебников литературы, где о выдающихся явлениях говорится
так убого, уродливо и ложно, что лучше не говорить вовсе. Собственно, если бы
уроки литературы (или учебники и программы) были бы так ценимы народом, никому
бы и в голову не пришло трогать священный предмет и посягать на
литературоцентричность. Кризис есть кризис… Понимание литературы только выигрывает от того, что будет
привязано к истории и философии Слова как феномена культуры. Полноценный же
формальный анализ неотделим от содержания, смысла произведения, только требует
строгости и полноты восприятия, да к тому же убирает излишний пропагандистский
пафос. Без привлечения большого объёма лингвистического материала смысл
произведений русской классики оказывается не освоенным, ведь мы имеем дело с
произведениями уже двухсотлетней давности, которые становятся предметом
герменевтического комментария. Разумеется, здесь могут быть и свои издержки и выходки в
сторону житейского или, если угодно, «нравственного» разбора, но это капризы
исполнителя, а не метод: так, скажем, лингвистический по большей части
комментарий В.В. Набокова к «Евгению Онегину» венчает убеждение, что Татьяна
изменит-таки мужу, у которого ко всем бедам автор «Лолиты» ещё и ампутировал
руку… Ну, Набоков и русская школа – вещи несовместные… В романе «Мелкий бес»
Ф.К. Сологуба есть прекрасный пример такого анекдотического толкования на уроке
русской словесности в период самого консервативного гимназического уклада: наш
коллега А.Б. Передонов задумался на уроке о пушкинском стихе «с своей волчихою
голодной выходит не дорогу волк», видит здесь аллегорию, которую толкует так,
что, мол, женщина всегда ниже мужчины должна быть: волк сытый, а она голодная…
На уроках у Передонова всегда царил смех… Было это в 1903-м примерно году… Так что дисциплина «Русский язык и литература» устанавливает
однозначный критерий: о литературе – в аспекте языкового анализа, а не
житейских соображений. Да, «новый» предмет многие видят под именем «Русская
словесность», в чём есть свои привлекательные черты. Едва ли, правда, это будет
одноимённый курс, уже вошедший в школу в основном стараниями А.И. Горшкова,
профессора Литературного института имени М.Горького, выдающегося лингвиста,
историка языка. А.И. Горшков с начала 1990-х годов настойчиво продвигал свою
программу, выпустил содержательные учебные пособия, но его подход носит чисто
языковой характер, это тонкий и необходимый разбор поэтики с рассмотрением
выдающихся примеров из литературы, а никак не история литературы. Старейшина
нашей филологии подчёркивает и свою обращённость к опыту дооктябрьской
гимназии, где курс имел именно такое название (в позднем варианте – через
точку: «Русский язык. Словесность»). Гимназические, а тем более училищные программы XIX века и не
предполагали систематического знакомства с историей русской литературы, а были
направлены на развитие языковых навыков учащихся. Долгое время в гимназиях
литературный материал был ограничен гоголевским периодом, даже в конце века уже
признанный мировым гением Достоевский был рекомендован только рассказом «Мужик
Марей», да ещё, кажется, «Хозяйкой». Такое сейчас невозможно. Следует только использовать переломный момент, чтоб очистить
нынешнюю школу от всякого литературного мусора, который нанесли под видом
обновления или знакомства с современной литературой (иногда – не современной,
но как бы экстравагантной: так, В.В. Агеносов с какой-то целью даже привлёк в
учебник матерного Ив. Баркова и всякие пакости вроде стиха «люблю беременных
мужчин»). Основой курса могут быть только действительные шедевры словесного
искусства, убогим в языковом отношении текстам не должно быть места в курсе,
где в первом ряду указан «Русский язык». Специалисты справедливо возмущаются,
когда в школу тащат Пелевина, Рубину или Улицкую и др., у которых есть описания
то наркотиков, то какой-то физиологии, но дело тут решается проще: эти тексты
просто не являются произведениями литературы как рода искусства, там нет
никакого предмета для языкового разбора. А.И. Горшков, отдавая дань заслуженного уважения
гимназическим учебникам по русской словесности, разбирает, например, учебник
Ив. Белоруссова, выдержавший более 30 изданий, который вкупе с хрестоматией
Галахова был одним из самых популярных. Здесь вполне изложена поэтика, но нет
никакого системного изложения истории литературы, хотя разборы ведутся на великолепных
примерах – от былин, сказок, летописей до Пушкина и Гоголя. Это великолепная
школа языка и объём привлечённого материала велик, так, из Гоголя взята даже
«Авторская исповедь». Причём есть и примеры из зарубежной классики в лучших
переводах (Гомер, Шекспир). Вроде бы нет истории литературы как таковой, а
знакомство с искусством слова происходило вполне широкое, идеология литературы
не разбирается, но ведь всё равно усваивается: искусство способно говорить и
само за себя, без посредников, в XIX столетии это лучше понимали и знакомству с
текстом отдавали ведущую роль по сравнению с ролью комментатора. На примере простого
учебника Ив. Белоруссова видно, что поэтика привлекает и содержание, но как бы
без пропаганды идей. Так, «Ревизор» представлен лишь как образец комедии, но к
нему дано следующее задание: «Прочитать комедию и рассказать содержание ея в
классе. Какое главное лицо комедии? В чём состоит единство действия? Каковы
характеры и цели действующих лиц? В чём состоит борьба их? Какая развязка?». К
началу XX-го века всё больше появлялось пособий, содержащих определённую
оценочную и злободневную тенденцию в интерпретации истории литературы, и такой
опыт часто вызывал разочарование из-за прямолинейности и упрощений. В чём полезен новый ФГОС и в чём он возвращает к прежнему
опыту «Русской словесности», так это в чётком требовании развития у учащихся
навыков высказывания (п. 9.1: «сформированность умений написания текстов по
различным темам на русском и родном (нерусском) языках и по изученной проблематике
на иностранном языке, в том числе демонстрирующих творческие способности
обучающихся»; едва ли не впервые ставится задача по овладению навыками
редактирования, п. 9.1.1.6). Здесь у литературы особая роль: не только образец
высказывания, школа речи, но и отличный повод для высказывания. Совершенно
естественным будет привлечение опыта и литературной критики – для школы по
части риторики. Будем иметь в виду, что дооктябрьский школьный опыт, где
навыкам высказывания уделялось громадное внимание, привёл к появлению золотого
века русской литературы, к классике! Сопротивление новому веянию вполне понятно из простых
соображений, что новая дисциплина требует перестройки привычных материалов,
исключения скопившихся за последние двадцать лет школьных учебников, изданных
миллионными тиражами, но в нашем понимании такой поворот в стандарте – это
историческая неизбежность, которую надо осмыслить и извлечь из неё максимум
пользы, ведь можно же извлечь пользу даже из ЕГЭ, а здесь дело гораздо
серьёзнее… Антон АНИКИН, «Литературная
Россия»
Прочитай Чехова –
стань успешным управленцем Ученые объясняют, как чтение художественной литературы
развивает эмпатию, повышает производительность труда, улучшает связи и
лидерские качества Представьте себе, но после прочтения короткого рассказа,
например, «Хамелеон» Антона Чехова, вы на какое-то время начинаете чуть лучше
понимать людей. Таковы результаты исследования ученых из New School for Social
Research в Нью-Йорке, опубликованного в журнале Science. Способность понимать чувства другого и на основе этого
строить социальные отношения в психологии описывается как теория разума.
Теорией это называется потому, что у нас нет прямого доступа к психике другого
человека, мы только предполагаем, что он может думать и чувствовать так же, как
и мы. Исследователи различают два вида теории разума: эмоциональную –
способность замечать и понимать эмоции других, и когнитивную, то есть
предположения об убеждениях и намерениях других. Обычно это называют одним
словом: эмпатия. Родители интуитивно учат детей этой теории, когда
спрашивают: «Как ты думаешь, ей понравилось то, как ты себя повела»?
Человечество, впрочем, создало культурные практики для развития этих
способностей, и одна из них – художественная литература. Художественная литература – маркер социального класса.
Научный факт: человек, который прочитал хорошие произведения и наслаждался ими
во время чтения. в самом деле стал лучше и благороднее. Это отражается во всех сферах жизни: в семье, в кругу
друзей, в карьере и общественной жизни. Было показано, что эмпатия,
воспитываемая литературой, развивает креативность и увеличивает
производительность труда. Эмпатия чрезвычайно важна для бизнеса: лидер никогда не
работает в одиночку, а людей, которые его окружают, надо понимать, мотивировать
и вести. Специалисты по управлению постоянно говорят об эмпатии как о
необходимом качестве успешного
предпринимателя. Почему же читать хорошую художественную литературу полезно
не только для души, но и для успеха? Знаешь писателей – разбираешься в людях В серии из пяти экспериментов психологи из New School for
Social Research как раз и проверяли, как литература влияет на теорию разума.
Они предлагали участникам короткие тексты (по размеру как «Хамелеон» Чехова,
около 900 слов) – и серьезную художественную литературу (классиков или
современников, получивших за свои рассказы литературные премии и призы), и
популярную. Сразу после прочтения участникам предлагалось пройти серию
разнообразных тестов. Один из них, разработанный для диагностики аутизма, включал
в себя показ фотографий с глазами людей: требовалось правильно выбрать
эмоциональное состояние человека из предложенных вариантов. Второй тест – на
узнаваемость писателей: из списка 130 имен предлагалось выбрать только
писателей (их там было ровно половина). Высокая оценка по этому тесту означала
тесное знакомство с миром художественной литературы. Результаты показали, что даже после краткого, 3–5-минутного
чтения художественного текста у людей повышалась способность к эмпатии,
способности понимать эмоции других. Причем она повышалась после текста с
хорошей литературой, но не менялась после популярного чтива или
научно-популярного текста. Чем больше писателей из списка мог определить человек, тем
лучше он различал эмоции. Ученые предприняли прямолинейную попытку понять, что есть
такого в хорошей серьезной литературе, почему такие изменения происходят за
столь короткое время? Пропустив тексты через программу, подсчитывающую и
категорирующую слова, они обнаружили один фактор – чем больше негативных слов в
тексте, тем выше оценки эмоциональных тестов. А больше всего таких слов было
именно в серьезной литературе. Но это не главная характеристика, а указание на
то, что есть что-то несравненно привлекательное, что мы ищем и находим в ней,
несмотря даже не негативный фон. Ученые задали вопрос, как долго длится эффект после столь
короткого чтения, и почти ответили на него, обнаружив зависимость между лучшим
узнаванием писателей и правильным определением эмоций. Литература и социальные связи И это отнюдь не первое исследование, обнаружившее связь
между литературой и эмпатией. Лаборатория Мара
в Университете Йорка в Канаде уже на протяжении многих лет занимается
этими вопросами. Их исследования показывают, что вопреки устоявшемуся
стереотипу «книжного червя» люди, которые много читают художественную
литературу, поддерживают достаточное количество социальных связей. Иными
словами, они не страдают от одиночества. Зато с социальным общением есть отчасти проблемы у тех, кто
читает только научно-популярную и техническую литературу. Романтические
произведения повышают эмоциональную чувствительность, а научная фантастика и
фэнтези – нет. Литература и быстрый мозг Кое-что объясняет и нейропсихология. Так, в одном
исследовании испанских ученых было показано, что когда мы читаем слова,
связанные с запахами, например «корица», «ваниль», «чеснок», наша обонятельная
кора и другие регионы мозга активируются так, словно мы на самом деле
почувствовали запах. Метафоры, например «у певца был бархатный голос» или «у нее
были нежные ручки», активируют
осязательный регион мозга. Обычные описательные прилагательные такого
эффекта не вызывают. А французские ученые показали, что глаголы вызывают
активацию моторной коры, причем предельно точно: если в тексте говорится о
движении правой руки или левой ноги, то активируются соответствующие участки
мозга, отвечающие именно за эту конечность. Чтение хорошей литературы захватывает воображение и
неизбежно вызывает мультимодальную симуляцию мозга. Отношения между героями произведений воспринимаются мозгом
как реальные – так, словно происходят с читателем на самом деле. Получается,
что для мозга все равно, происходят события и ощущения в реальности или в
книге. Чтение художественной литературы, таким образом, – лучшая симуляция реальности,
и даже превосходит ее: истории позволяют забраться в голову другого человека,
или посмотреть на мир глазами бога, или пережить то, что в действительности
невозможно. Как правильно заметил какой-то писатель, книги дают возможность
прожить тысячи ситуаций и сотни жизней, а тот, кто не читает, ограничивает себя
лишь одной. Эта уникальная возможность уже осознана и применяется. Так,
есть программы чтения для трудных подростков или матерей-одиночек. Литература
призывается для увеличения сочувствия у врачей и для заключенных. На очереди, я
уверен, – предприниматели. У людей развиваются социальные навыки, они легче
начинают понимать других и, как следствие, лучше адаптируются в мире. Борис Зубков, Slon.ru Светлана Алексиевич: «Писатель и публицист о том, почему
элита должна разговаривать с народом» Я встречала это десятки раз: человек говорит о войне или о Чернобыле — и это рассказ свободного человека. Но едва речь заходит о нашем времени, о Путине или Лукашенко, я вижу
раба… Светлана Алексиевич Светлана Алексиевич, автор документальных книг «У войны не
женское лицо», «Цинковые мальчики», «Чернобыльская молитва», стала
лауреатом одной из самых престижных европейских наград — немецкой Премии мира.
Кроме того, Алексиевич была одним из главных претендентов на Нобелевскую премию
по литературе, которую присудили 10 октября. Союз немецких книготорговцев
вручает Премию мира писателям, художникам и ученым за вклад в развитие мира и
взаимопонимание народов. 13 октября в соборе Святого Павла во Франкфурте-на-Майне
при большом стечении народа состоялась торжественная церемония награждения, где
Светлана Алексиевич произнесла речь — о достоинстве и свободе. Впрочем, и до
того, в дни работы Франкфуртской книжной ярмарки, представляя свою новую книгу
«Время секонд-хенд» (М.: Время, 2013), Алексиевич говорила о том же — о
возможности свободы для бывших «красных». — Всю прошлую неделю
обсуждалась новость о том, что вы — самый вероятный претендент на Нобелевскую
премию. В результате комитет решил иначе, но вас, как лауреата Премии мира,
немецкие и другие европейские СМИ рвут на части. Что для вас все это? — Для меня это — какая-то параллельная жизнь. Приятно
получать премии, но работаешь ведь совсем не для этого. Настоящая радость
приходит, когда удается сделать свое дело хорошо. К тому же быть в центре
внимания тяжело, для этого требуется такое здоровье! — «Время секонд-хенд»
— это монологи очень разных людей: бывшей сотрудницы райкома, цековского
аппаратчика, филолога, бизнесмена, но общая интонация их историй похожа. После
воодушевления начала 1990-х наступило разочарование, культ денег заменил
прежние ценности, сегодня мы среди развалин. Насколько тщательно вы отбирали
собеседников, которые так дружно оплакивают прошлое? — Нет, это не подбор. Посмотрите, вокруг нас такие люди.
Страдание — наш дар и проклятие, понимаете? И один из главных вопросов для меня
— почему мы не можем вырваться из этого круга? Почему страдания у нас не
конвертируются в свободу, в чувство собственного достоинства? Я встречала это
десятки раз: вот человек рассказывает о войне или о Чернобыле — и это
потрясающий рассказ, достойный Достоевского, рассказ глубокого, свободного
человека. Но едва речь заходит о нашем времени, о Путине или Лукашенко, я вижу
раба, пробиться сквозь сознание которого невозможно. И действительно начинается
плач, у нас вообще культура плача. Солженицын говорил, что лагерь — это
чистилище, человек выходит из него очищенным, Шаламов — что лагерь развращает и
лагерный опыт — отрицательный. Прав оказался Шаламов: человек советский —
человек лагерный, оказавшись на развалинах советской империи, он потерялся,
потому что умеет жить только в лагере. Однажды народ проснулся в незнакомой
стране. — Но немало и тех,
для кого 1990-е были не краткой вспышкой, а началом действительно новой жизни и
кто сегодня не плачет, а благодарит то время. — У меня не было задачи представить все множество взглядов.
Это была бы журналистика. Я почти 40 лет исследовала феномен «красного»
человека, маленького человека, без которого невозможна история, но которого
никогда не спрашивают. И говорила в основном с теми, кто внутренне связан с
коммунистической идеей, кто до сих пор под ее наркозом. Я помню старика,
которого посадили, и жену его посадили, но, когда его выпустили и вернули
партбилет, он был счастлив. Как это возможно? — И как же? — Это то, что Ханна Арендт называла банальностью зла. Так
работает тоталитарная система, она меняет, деформирует людей. Так работала
сталинская машина, и сегодня она работает снова, так же, как прежде — в
Белоруссии, например, — спустя столько времени, столько потрясений. — Что должны были
сделать ваши герои, эти «красные», «маленькие» люди, чтобы не потеряться? — Взгляните на Прибалтику — там сегодня совсем другая жизнь.
Нужно было последовательно строить ту самую новую жизнь, о которой мы столько
говорили в 90-е годы. Мы так хотели действительно свободной жизни, войти в этот
общий мир. А сейчас что? Секонд-хенд полный. — По сравнению с
советским временем свободы все-таки больше. — Свободы не может быть меньше или больше. Она или есть, или
ее нет. Какая это свобода? Эти законы — например, против гомосексуалистов, — да
это же средневековье. Но свободы не бывает без свободных людей, а их нет.
Психология большинства осталась рабской. — И все-таки выросло
целое поколение, рожденное уже после перестройки, по духу, убеждениям это вовсе
не советские люди. Я их вижу повсюду. — Может быть, в частной жизни вы их и видите. Но они не у
власти, в публичном пространстве их не видно. — Подождите, но
совсем недавно они, в том числе, выходили на площадь. — Да, с белыми ленточками. Но как на них смотрел народ?
Только плечами пожимал. Потому что никто не захотел в свое время с этим народом
разговаривать, объяснять ему, что происходит, почему страна становится другой,
что такое свобода. — Этот вопрос тоже
постоянно поднимается в вашей книге — вы пишете о несостоятельности нашей
элиты. Вы много лет прожили в Европе — чем российская элита отличается от
европейской? — Только что мы с вами были на книжной ярмарке. Там все
время шли обсуждения, круглые столы, и точно такие же дискуссии идут по
телевидению. На них без конца проговариваются самые разные вещи, прошлое,
сегодняшний день, будущее. Мне много приходится встречаться с читателями в
Европе, немецкая публика, например, другая, она задает очень серьезные вопросы
об устройстве политической жизни. А у нас политическая жизнь — это повод для
стеба. Первая глава в моей книге недаром называется «Утешение апокалипсисом» —
в конце 1980-х мы думали, что разрушение и есть обновление. Вот когда надо было
с народом говорить, искать новые точки опоры, а не разворовывать страну. — Что могло бы стать
этими точками опоры? — Ну уж точно не православие, самодержавие и что там…
народность? Это тоже такой секонд-хенд. Надо искать эти точки вместе, а для этого
— разговаривать. Как польская элита говорила со своим народом, как немецкая
элита говорила после фашизма со своим народом. Мы эти 20 лет пребывали в
немоте. — О чем конкретно
российской элите следовало бы поговорить с народом? — О прошлом. Об опыте Второй мировой войны. О том, что
человеком быть тяжело. О ГУЛАГе у нас кто-нибудь из крупных политиков говорил?
О чувстве вины? О социализме? Проще всего мне жилось в Швеции, мне была понятна
их жизнь по простой причине: там социализм и жизнь устроена справедливо. Но это
другой, не знакомый нам социализм. Вот об этих вещах и надо было говорить. Но у
нас некому. — Наша элита не
всегда молчит: недавно прошло сразу несколько митингов, выступлений ученых,
протестующих против развала Академии наук. И что же? Результат — нулевой. Может
быть, поэтому элита так редко и прерывает молчание? — Результат — нулевой, потому что народ молчал. Потому что,
если бы подобное случилось в Германии или Испании, понимаете, сколько людей бы
вышли на улицу? — Но как осуществить
это общение народа и элиты? — Послушайте, я же не Дима Быков, который все знает. Надо
поставить задачу, а остальное дело техники. Пока же — смотрите, вот наша
политическая элита, она вышла в 2012 году на улицу, хорошо. Потом был обыск у
Ксении Собчак, которая мне, кстати, нравится, и тем не менее. У нее нашли
полтора миллиона евро. Затем появилась информация, что все они немножко
поделали революцию и поехали отдыхать, кто в Майами, кто куда, кто с кем. Как
вы думаете, народ будет их поддерживать? Вы представляете, что Кастро поделал
бы революцию и поехал отдыхать. — И после десяти лет
жизни в просвещенной Европе вы вернулись в Минск. Что вы нашли дома? — Пустыню. Кто уехал. Кто заболел. Кто умер. Кто
разочаровался. — Почему вы все-таки
вернулись? — Это очень просто. Когда мы уезжали, одновременно с Василем
Быковым, это было формой протеста против того, что Лукашенко начал делать в
1990-е. Но оказалось, конца этому не видно, да я никогда и не хотела оставаться
в Европе. Не буду же я жить здесь ради камамбера, это смешно. И чтобы делать
то, что я делаю, то, о чем я пишу, надо жить дома, надо все время слышать, о
чем говорят на улице. Об этом нельзя писать издали, по интернету. (Улыбается.) — Вы не боитесь
высказываться так открыто? — Нет. В каком-то смысле я защищена, не так легко взять меня
и бросить в тюрьму. К тому же сегодня, когда умерли Адамович и Быков, уже мало
кто может сказать вслух то, что он думает, это тяжело, это опасно. Осталась я —
и для людей это поддержка. — Белорусские власти
не оказывают на вас давления? — Нет. Все просто делают вид, что меня нет. Мне нельзя
появляться на радио, на телевидении, в газетах, существует запрет на мое имя. — А как бы вы
сформулировали итоги вашей заграничной жизни? — Здесь я научилась жить. Я увидела, что жизнь дана не для
того, чтобы залезть на крышу чернобыльского реактора. Это не борьба, не вечное
сражение, как нас когда-то учили, это — огромный мир. Это цветы в саду, это
отношения двух людей, свеча, зажженная за столом, вкусная еда. Все это —
счастье. И оно здесь, не надо куда-то ехать, как это происходит в русской
литературе. — Ваша следующая
книга будет о счастье? — И о счастье тоже. Пока я планирую написать две книги.
Первую — о любви. Я уже записала для нее много историй, мужских, женских. Но
пока собрать их вместе я не готова. Единственное, что я знаю, — эту книгу
должен будет написать новый человек. Слова должны поменяться, мой внутренний
инструмент должен стать другим. Пока я слышу старый звук. И не готова — так же,
как и ко второй книге, которая будет посвящена старости, уходу, смерти. Обе эти
работы требуют другого человека. — Как же вы будете в
него превращаться, это будет какая-то специальная внутренняя работа? — Не знаю. Один мой знакомый режиссер, француз, говорил, что
для каждой следующей картины он становится другим человеком. Раз в 10-15 лет у
него выходит новый фильм. Он хотел сделать фильм по моей «Чернобыльской
молитве» и в результате даже женился на украинке. Я могу это понять, но сама я
не буду, конечно, специально превращаться. Я буду вслушиваться, прислушиваться
к жизни, подслушивать. Майя Кучерская,
"Ведомости" |
| В избранное | ||
