Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

XIX век: светская культура

  Все выпуски  

XIX век: светская культура. Письма из Тамани, часть 1




Добро пожаловать в мир XIX века - эпоху быта и культуры дворянства!
Данная рассылка рассчитана на широкий круг читателей и имеет цели:
- общеобразовательную - для тех, кто увлекается данным периодом;
- объединяющую - для желающих погрузиться в эпоху через создание костюмов и участие в мероприятиях.
В рассылке будут рассмотрены разнообразные темы о быте и культуре дворянства: история и персоналии, изменчивость и капризы моды, крой и шитье костюмов, этикет на все случаи жизни, балы и танцы, а также светские мероприятия в стиле 19-го века, проводимые во многих странах мира, участником которых можете стать и вы.



Доброго времени суток, судари и сударыни,


     
Мне давно хотелось начать публиковать в своей рассылке литературные произведения из журналов и газет XIX века, поэтому в течение нескольких номеров (возможно, не подряд) будут выдержки рассказа «Письма из Тамани» – взятого из «Дневника писателя» за 1885 год.
_____________________________________________


АНОНС МЕРОПРИЯТИЙ


     Уважаемые страждущие участвовать в мероприятии-погружении – приглашаю вас в новогодние праздники, а именно – в период 4-5 января, повернуть машину времени на 200 лет назад – и жить двое суток как люди начала 1814 года, с трапезами, играми, балом и салонным вечером! Предпочтение – кавалерским или парным заявкам. Обращаться к автору рассылки (электронный адрес указан под основным текстом).


_____________________________________________



     Дорога от Киева до Одессы долго идет восхитительной местностью: вы чувствуете невольно, что попали в благодатный край. Лесу еще много: дуб, граб, сосна, береза тянутся по обе стороны; этот край еще не страдает от засухи, спутницы бестолкового и безжалостного обезлесения; порою, высоко холмистый пейзаж очень красив. Едучи туда, вы, проснувшись рано утром на станции Раздельной, увидите, что очутились в голой широкой степи, гладкой как ладонь: огромные скирды хлеба и большие стада овец и быков; постройка каменная, и такая уж пойдет и дальше. Прощай, «деревянная» Россия!
     Кстати сказать, что у нас зовется степью? Таким вопросом смутил меня американский путешественник. Ему сказали, что на юге у нас он увидит степь. «Я думал, – говорил он, – что степь нечто в роде наших prairies, и вот еду, как говорят, по степной полосе России, и вижу и гористые места, и леса, и поселения, и скот на полях… И где гладко, и там степь; и где лесистые возвышенности, и там степь; и где нет жилья, и то степь; и где густое население, и это степь. Что ж такое у вас называется степью?».
     Одессу принято у нас почему-то считать «иностранным» гордом. По языку, по крайности, она город русский, чуть ли не больше чем сам Киев. Русская речь тут решительно господствует; чтобы убедиться в этом, стоит пройти на многолюдное гулянье. Здешние поляки охотно говорят по-русски, вероятно потому, что не считают Одессу в сфере «ягелоновской» идеи. Евреи в Одессе стремятся стать русскими Моисеева закона; они охотно бросают здесь свой жаргон, и даже в семействах говорят по-русски – что, конечно, делает им честь. Порою дело доходит до комизма. Жидок побогаче дает какие-нибудь приказания своему приказчику на пароходе; сам он еще недавно пошел в гору, а потому слаб в русском языке, и говорит с убийственным акцентом; приказчик старается свести речь на отеческий жаргон, но хозяин, с трудом одолевая государственный язык, тем не менее, остается ему верен. Евреев, как известно, в Одессе пропасть, и большинство здешних газет заподозриваются в юдофильских поползновениях. А газет в Одессе пропасть, чуть ли не больше чем в Петербурге. Ежедневно печатается не менее трех огромных простынь, и туземным журнальным товаром торгуют очень бойко; столичные газеты здесь не в силах конкурировать с местными. И то сказать: телеграммы приходят двумя или тремя сутками раньше наших газет; выборки из столичных газет делаются быстро – так что любознательный одессит, получая свой листок, разве днем позже узнает, о чем толкуют в своих «передовицах» столичные журналисты; он, памятуя поговорку «хорошего понемножку», охотнее прочтет любые отрывки из всех газет, чем станет следить за каким-нибудь отдельным столичным органом.
     Понятно также, что местная хроника для провинциального читателя куда интереснее столичной; те же скандалы и те же страшные происшествия, да случились они на знакомой улице. Одесские газеты вдобавок весьма богаты корреспонденциями со всего юга; у них даже заведены «бюро» и «отделения» в разных губернских городах Новороссии. Те мелочи, что не могут найти места на столбцах столичных газет, статейка о любительском спектакле в каких-нибудь Алешках, с последующей долгой и задорной полемикой о том, кто лучше играл – г-жа Б. или г-жа Ж.; сказание о скандале в верхнеднепровской думе, или керченской ротонде, отчет о судебном процессе, где фигурируют те или иные уездные, полицейские власти – все этот тотчас же, правдиво, или с прикрасами, остроумно или плоско, при том слогом пестреющим родными провинциализмами, описывается неутомимыми корреспондентами. В уездах и губерниях после прихода парохода или поезда, местные «интеллигенты» в фуражках с кокардами (интеллигент в глуши без кокарды на улицу не выйдет) зорко следят, с толстой или обыкновенной пачкой одесских газет ходит разносчик. Если с обыкновенной, то значит в газетах нет «ничего особенного». Если с толстой, то наверно описан местный скандал, и чем толще пачка, тем крупнее скандал, или солонее его описание. Газеты раскупаются в таком разе самым усердным образом. Конечно, скандал давно всем известен; но любопытно знать, каково он описан, достаточно ли ловко «отделаны» наскандалившие обыватели. По прочтении, идут догадки, кто именно сочинил корреспонденцию, а равно литературные разговоры о бойкости или не бойкости «пера» писавшего. Глядишь, и жизнь внесена в дремотное захолустье, и есть над чем мозгами пошевелить во время карточной сдачи. Словом, Америка, сударь мой, да и полно.
     Газеты не редко, сравнивая себя с журналами, повторяли не без гордости известную фразу Гюго: «Ceci tuera cela». А что как провинциальная пресса убьет столичную?

     Но увлекшись газетами, я и забыл о самой Одессе. А город хоть куда! В нем мостовая действительно, что «кованная броня», отличные водопроводы, пыли нет или очень мало, все без исключения улицы обсажены белыми акациями, иные даже в два ряда с каждой стороны; что за прелесть должна быть ранней весной, когда деревья распустятся душистыми цветами; скоро, говорят, вся Одесса вдобавок осветится электрическим светом. Это-то уличное благоустройство и снискало, по-видимому, Одессе эпитет иностранного города; говоря правду, и за границей не много городов столь благоустроенных. А что за прелесть бульвар на берегу моря. Он засажен платанами (чинарами), и что за уход за деревьями! Их берегут и холят, их поливают не под один корешок, а кропят дождиком сверху донизу. На листьях ни пылинки, деревьям привольно, как в лесу. Усердные поливальщики не оставляют своим вниманием даже бронзового дюка де-Ришелье, стоящего посреди бульвара.
     Праздный путешественник не может найти себе лучшего занятия, как усесться за одним из столиков в ресторане Замбрини, и любоваться поочередно, то бульваром, то морем. Внизу под бульваром кипучая деятельность; поезда железной дороги так и снуют один за другими, подвозя груз для судов, по большей части пароходов; гремят дрогами парные ломовики, или по здешнему «биндюги». Имеются приспособления, при помощи которых груз непосредственно перемещается из вагонов в трюмы. По бульвару тем временем снуют всякие народы, сходя и спускаясь по огромной лестнице к морю. Вот идет нарядная одесситка с зонтиком в одной руке, и с веером в другой. Вот важно шествуют жидки, видимо стараясь выказать свою природную грацию. Для этого жидок идет как-то бочком и выпячиваясь всеми членами тела, видимо стараясь всеми мерами занять больше места, чем в состоянии то сделать по природным данным. Ради пущей грации, он хватается одной рукой за крышку своего красного зонтика, или топырит как можно шире полу своего лапсердака. Простой народ ходит не выпуская рубашки, и с ярким поясом, точно и не русский; сапоги у многих считаются лишним бременем, и таковые любители ходить на легкую ногу именуются босявками. Между этими босявками, всегда толпящимися у пароходов и навязывающимися ко всякому со своими бесполезными услугами, есть своего рода аристократия. Она вносит своего рода «шик» в неряшливость и оборванность одежды; особенно шикарно носит она французские шляпы, добытые у какого-нибудь доброго путешественника. Шляпа надета набекрень и при первом надевании столько безжалостно надвинута на голову, что дала щель. Печник или иной мастеровой из «Рассеи» ни за что не только не выйдет на улицу, но даже не перебежит ее в одной рубахе, или же в жилете без верхнего одеяния, из опасения быть названным «кацапом». Женщины и девушки стремятся покрывать головы черными кружевными косынками и платками, придавая себе вид итальянок, или испанок. Надо к этому прибавить еще пестроту от разноплеменности; тут между носильщиками и другими чернорабочими много арнаутов, осетин, абхазцев, турок и всяких иных народов. Наши кавказцы-мусульмане предпочитаются не редко природным русским, как непьющие. Та же пестрота, что в Одессе, и на всем черноморском побережье.
     Надо всей этой толпой, надо всем этим торговым кипетом царит море – оно, увлекая взор своей ширью, заставляет и мысль уноситься в синеющую даль. Надо быть привередником, чтоб находить в нем какие-либо недостатки, или желать вдали какого-нибудь украшения вроде Везувия.


_____________________________________________



С уважением, Мария Дмитриева, автор рассылки     




http://www.XIXcentury.com
Все интересующие вас вопросы задавайте по электронной почте xixcentury@mail.ru
Номер выпуска: 46



В избранное