Бывший
валютный
трейдер
возрождает
умирающие
деревни
У
демократии
в России не
менее
глубокие традиции,
чем в
Западной
Европе,
доказывает
историк из
Архангельска
Глеб Тюрин.
Знание отечественной
истории
сподвигло
бывшего
валютного
дилера
Глеба
Тюрина
взяться за
спасение
обескровленных
северных
деревень.
Причем, за американские
и европейские
деньги.
То,
что Тюрин за 4
года сделал
в забытой
богом
архангельской
глубинке, не
имеет
прецедентов.
Экспертное
сообщество
не может
понять, как
ему это
удается:
социальная
модель
Тюрина
применима в
абсолютно
маргинальной
среде и при этом
незатратна.
В западных
странах
аналогичные
проекты
стоили бы на
порядки
дороже.
Изумленные
иностранцы
наперебой
приглашают
архангелогородца
делиться опытом
на
всевозможных
форyмах - в
Германии, Люксембурге,
Финляндии,
Австрии, США.
Тюрин выступал
в Лионе на
Всемирном
саммите
местных
сообществ,
его опытом
активно
интересуется
Всемирный
банк. Как это
все
случилось?
После
вуза Глеб
поехал
учительствовать
в сельскую
школу в
самом
отдаленном
районе Архангельской
области.
Отдал
педагогике
семь лет
жизни. В
начале 90-х
вернулся в
город, восстановил
свой
приличный
английский,
освоенный
еще в
элитной
английской
школе,
работал
менеджером
и
переводчиком
в разных СП и
западных
фирмах, в
американской
бизнес-школе,
стажировался
на Западе,
изучал
банковское
дело в
Германии и
стал
старшим
валютным
дилером в
Архангельскпромстройбанке.
“Это
было
по-своему
очень
интересно.
Но чувствовал
себя таким
тикающим
механизмом:
весь день
сидел перед
кучей
мониторов и
щелкал
деньги.
Иногда по 100
миллионов
рублей в
день”, -
вспоминает
Глеб. Что
испытывает
бывший
учитель, который
продает
миллионы
долларов
при колебаниях
курса? Дикий
стресс.
А
когда он
выходил из
банка, то
видел, как
нищие
учителя устраивают
демонстрации,
перед
мэрией
кричат
бабушки,
которым не
платят
пенсию.
“Через наш
банк
проходило
по полтора
миллиарда долларов
в год. Стране
не нужны
были
никакие западные
инвестиции,
мы могли бы
сами полностью
модернизировать
свою
экономику. А
вокруг все
сыпалось”, - с
горечью
говорит
Глеб.
Ельцинское
десятилетие
разорило
Русский
Север
похлеще
гражданской
войны. В
Архангельской
области без
труда можно
упрятать
Францию.
Край
богатый, но
сегодня это
преимущественно
глушь,
бездорожье,
безработица.
При советах
чуть ли не
все
население
было занято
в лесной
отрасли и
сельском
хозяйстве. В
90-м году
плановую
экономику
отменили,
рубильник
выключили.
Молоко, мясо
по деревням закупать
перестали.
За 10 лет
жители поморских
сел,
предоставленные
сами себе,
что называется,
дошли до
ручки: живут
почти одними
огородами и
грибами. Кто
может -
уезжает, большинство
- пьет
горькую.
Картинка
с натуры.
“Когда
мы с
норвежским
Красным
крестом после
дефолта
возили
гуманитарную
помощь, - рассказывает
Глеб, - ко мне
подошел
один мальчик
- их можно
было видеть
у каждой
бензоколонки
- и спросил
“Телку
надо?”
“Какую?” “А
вон стоит!
Трахнуть
стоит 50
рублей,
минет - 60″. Это
мальчик из
детского
дома
продает
девочек из
детского
дома. Взял
его за
шкварник,
привез в
детдом, но
там лишь
руками разводят.
Маргинальный
слой, как
раковая
опухоль,
расползался
все дальше. В
90-х в области
было два
детских
дома, сейчас
их 37.
Население
вымирает со
скоростью
полтора - два
процента в
год.
Во
время поездки
по
Скандинавии
Глеб как-то
оказался в
маленьком
рабочем
поселке и
увидел там “кружок
будущего”.
Сидят
трезвые
работяги и
думают, что
они будут
делать,
когда через
несколько
лет
закроется
их завод.
Сначала он
подумал, что
они от
своего
развитого
капитализма
совсем
обалдели. А
потом понял,
что это тот
самый
социализм,
который мы
строили и не
построили. И
решил то же
самое попробовать
делать в
России. Он
придумал и
создал
Институт
гражданских
и
социальных
инициатив -
бесприбыльную
негосударственную
организацию,
которая
взялась за
возрождение
архангельской
провинции.
“Местная
власть там
живет на
дотации
сверху,
делят их
между райцентрами.
А на
периферию
денег уже не
хватает.
Закрывают
школу, потом -
фельдшерско-акушерский
пункт - все,
деревня
обречена. Из 4
тысяч
деревень
через 20 лет
хорошо, если
останется
тысяча”, -
прогнозирует
Тюрин.
Глеб
начал
ездить по
медвежьим
углам, чтобы
выяснить,
что люди там
могли бы
сами для себя
делать.
Провел
десятки
сельских
сходов.
“Местные
граждане
смотрели на
меня, будто я
упал с луны.
Но в любом
социуме
есть здоровая
часть,
которая
способна за
что-то отвечать.”
А
ведь до
революции
жители
Поморья
хозяйствовали
крепко, жили
трезво и
зажиточно.
На русском
Севере были
развиты
многие
промыслы и
ремесла,
возделывались
разнообразные
сельхозкультуры,
шла бойкая
торговля с
другими
регионами.
Крестьяне
сами
содержали
дороги и
деревни.
Почти в Приполярье
получали
рожь - 40
центнеров с
гектара,
держали
стада быков,
строили
просторные
деревянные
дома-крепости,
которым
износу нет, - и
все это при
отсутствии
техники,
удобрений,
гербицидов.
Это была
веками
отлаженная
система
крестьянского
самоуправления.
Именно
демократические
традиции
русского Севера
сделали
край
процветающим.
А Русский
Север в 16-м
веке - это
половина
страны.
Исторический
экскурс
Глеба
Тюрина
До
татарского
нашествия
русские
князья были
по сути дела
избираемыми.
Их
“приглашали”
или
показывали
им “путь”.
Так они и
странствовали
из города в
город, из
княжества в княжество.
С приходом
татар и
включением
Руси в Орду
княжеская
власть
стала
наследственной
и
независимой
от народа. В
итоге
начался массовый
исход этого
самого
народа из
страны, от
Руси
остался
пятачок
земель.
Одна
часть
России ушла
в Литву,
которая стала
практически
русским
государством
с литовской
элитой и
другими
прибалтийскими
вкраплениями.
Она
простиралась
от
Балтийского
моря до Черного.
И была тогда
самым
большим
государством
Европы. Это
было
довольно
демократичное
государство
с либеральными
законами,
сильными
традициями
самоуправлением.
Здесь
сохранялись
многих из
прежних демократических
традиций
Руси.
Это
потом, после
унии с
Польшей
полонизация
и
наступление
католицизма
заставили
немалую
часть
славянского
населения
Литвы вернуться
в
российское
подданство
(и, кстати, так
возникла
основа
российского
верховного
дворянства,
ведь
большинство
русских
князей - это
выходцы из
западных земель).
Еще
одна часть
России ушла
на Север, в
леса, где
возникла и
столетия
существовала
удивительная
поморская
культура
крестьянской
демократии
(самоорганизации).
Крестьяне
были
свободны
(здесь
никогда не
было крепостного
права) и жили
самоорганизующимися
сообществами
(мирами). Уже в
XIV - XV веке они
свободно
покупали и
продавали
землю. У
поморских
сообществ
(земель) были
свои Уставы,
по сути дела -
конституции.
Миры сами избирали
судей, и
священников,
улаживали ссоры
и конфликты,
договаривались
об использовании
ресурсов и
организации
дел. Эти позволило
на этой
холодной и
суровой
земле создать
процветавшую
по меркам
того времени
экономику. И
царь
считался с
их вольницей.
Иван
Грозный,
провел на
севере
земскую
реформу и
убрал там
воевод. Явно
не по
доброте душевной
- так он мог
больше
получить
налогов,
которые
организованные
крестьянские
миры сами
собирали и
исправно на
телегах
привозили в
Москву.
Так
что, когда
говорят, что
в России все
всегда
держалось
одними нагайками,
это - миф.
После
Смуты
ситуация
стала
меняться.
Уже первые
Романовы
провели
перепись
земель, стали
прижимать и
обкладывать
Поморье, восстановили
воеводства.
И население
Поморья
стало
уходить в Сибирь,
которая
была
колонизирована
за каких-то
полстолетия
(самая
большая
территория
в мире!), причем
сделали это 600
-700 человек!
Какая
колоссальная
энергия
была
заложена в
этих людях,
которые в XVII и
в XVIII веках шли
в “восточные
землицы”
пешочком
или
сплавляясь
по рекам.
Подумать
только:
более 20 тыс.
километров
от Белого до
Охотского
моря дойти,
нарубить
деревьев,
построить
лодки,
доплыть до
Аляски,
ловить там
зверей,
продавать
пушнину на
границе с
Китаем. Кто-то
из этих
отважных
людей
возвращался
в Поморье, большинство
осели в
Сибири. Этот
процесс закончился
почти на
границе с
Мексикой, за
фортом Росс.
Русский
Север стал
хиреть. Петр I
просто ликвидировал
примерно 40
процентов
населения Севера,
когда
строил
Петербург и
русский флот.
И загнал его
население в
жесткие
военизированные
рамки.
Демократическая
традиция
самоорганизации
северных
крестьян
была
“размазана”
тонким
слоем по
всей Сибири,
она ушла
“вширь”,
была как бы
вытеснена
на
периферию,
не став
сильной системой,
которая образовывала
страну. Она
скорее формировала
некий ее
подвальный
этаж. И все же
она была!
К
сожалению,
эта русская
демократическая
традиция
очень плохо
изучена.
Немножко ею занимались
либеральные
историки
конца XIX века - начала
XX, немножко -
русские
историки-эмигранты.
Но в
общественное
сознание
этот пласт
так и не
вошел.
Если Вы
считаете,
что дело,
которое мы
делаем, даёт
реальную
пользу, пригласите
знакомых
подписаться
на эту рассылку.
Пожалуйста,
вышлите им
эту ссылку: http://subscribe.ru/catalog/country.ru.vedy
