Рассказы о Подольских художниках Валентины Спиряновой

Евгений Павлович Лаврентьев

«Три поэта»

Евгений Павлович Лаврентьев

* * *

Бывает так, что добрые отношения с человеком, давнее знакомство еще не значат, что человек этот впустил себя в свой мир. Время от времени на городских и областных выставках в зале появились работы художника, удивляя то необычностью цветового решения, как «Гой, ты Русь моя!», или странной композицией, соединившей рыжую собаку и остов обгоревшего дома – «Враг прошел».

Потом оказывается, что перед тобой была цитата, вырванная из контекста, что портрет – картина Есенина – одно из прочтений образа поэта, а вторая картина - часть триптиха. «Потом» наступило только в 1999 году, когда семидесятилетний художник уже получил звание Заслуженного и решился все-таки на большую персональную выставку.

Выставка, как нежеланный ребенок, рождалась с трудом: ее переносили на год, из 160 работ, выложенных в экспозиции, автор оставил только 99. Сам переделал экспозицию. Центральная стена, по мнению сторонних наблюдателей, была решена как «семейный иконостас», чего в зале никогда не было: пейзаж в центре обрамляли два камерных портрета автора и его жены. Художник, выбросив из экспозиции треть работ, будто потерял интерес к ней появился только за час до открытия. Он, как высший судья, был к себе «строг и беспристрастен»: выложил итог 30 лет своей работы и скорее всего не был им удовлетворен. Тут уж не до реверансов. Оставил в экспозиции «Костер» – обгоревшие головешки: «Это все, что осталось от моей жизни».

Живопись хороша! Не хочется соглашать с мнением автора. Может быть, причиной стали мечты молодости? Как-то на вопрос, какие темы были вам ближе, Евгений Павлович ответил:

«Темы любимые? Древняя Русь, история. Люблю, но ничего не сделал. Стоит в мастерской холст «Легенда о взятии Царьграда». Его Олег не взял, но все равно приятно. Все время тратили на «Ленин с детьми», «Ленин на таком-то съезде». За 10 дней до выставки что-то делаешь. Если не будешь участвовать в выставках – заказ не дадут. Казалось, что потом когда-нибудь сделаю. А жизнь прошла».

На выставке действительно нет исторических композиций в их обычном понимании как рассказ о событии. Есть триптих, посвященный Великой Отечественной войне, где война показана почти по-библейски лаконично: глад («Начало войны»), мор («Товарищи») и разорение («Враг прошел»). Вот все, что она несет с собой. И никакая радость победы не может затмить эти беды.

Неубранные поля – хлеб под снегом, его склевывают птицы. Поля хлеба окружают заснеженную деревушку, обреченную на голодную смерть.

Три конника в бурках замерли около свежей могилы, затерянной в бескрайних просторах России. Взгляд зрителя невольно прикован к двум эфесам шашек поверх земли. Герои картины поглощены происходящим, замерли в молчаливой клятве об отмщении. Художник видит не только прощание друзей, но прощание с красотой мира: травы, отряхнувшие снег, ветка сосны, протянутая, как рука, над их головами, заснеженные поля и березовая роща вдали.

Враг прошел и оставил пепелище – остов дома, вертикали печных труб. На пепелище пришла собака, рыжая, как огонь, с глазами зелеными и диковатыми. Люди стали бездомными, как бродячие псы.

Только человек, переживший войну (Литва, Кавказ 48 – 50 годов), может так просто и мужественно показать ее. Ты все видишь сам и становишься участником этих событий, переживаешь их как личные потери. Это и есть твоя история, пережитое твоим народом, ставшее частью его, а значит, и твоей жизни. Сопереживание делает явленное тебе убедительным.

Автор не всегда датирует свои работы, но, скорее всего, триптих написан в 80-е годы. «Враг прошел» помечена 1987 годом. Особенным качеством работ художника следует считать их обращенность к одному человеку, а не ко всем сразу. Лирическое начало оказывается свойственным даже композициям эпического склада. Художник нетороплив, несуетен. Мы легко погружаемся в мир его картин, подчиняясь доверительной интонации. Как в лирической поэзии, нам открывается сокровенное. Нас заранее считают друзьями, рассчитывая на наше сочувствие. Высокий строй произведения обращает человека к непреходящим ценностям культуры чувства, благородству. Это богатство никогда никто не сможет отнять у человека, если он им владеет. Художник не трибун. Для него важно когда душа с душою говорит.

Утверждение ценности человеческой личности, ощущение связи со всем человечеством через общение с природой можно считать важнейшими темами в творчестве художника, вобравшими всю его жизнь. Героем его картин может стать природный мотив или поэт. Стоит напомнить о понятии «железный занавес», что отъединял нас в недалеком прошлом от капиталистического мира, а заодно и от предшествующих поколений, чтобы по-настоящему оценить значение выбора художника. Позиция автора и в этом случае оказывается неординарной, не то чтобы запрещенной, но, скажем, непопулярной.

Камерный пейзаж часто становится «портретом» старого деревянного дома, если сам он или какая-то часть его (ворота, например) заинтересовали Евгения Павловича. При этом художник не стремиться обратить наше внимание на бедность жилища, но скорее на его своеобразие. Пристройки превращают дом в раздвинутую гармошку («Старое гнездо»), к. т. 79 г. «Старые ворота», к. т. с их серебристыми досками превращаются в живописный мотив. «Сено везут», к. т. 79 г. Здесь храм – центр композиции, составляет часть жилого массива: он так же рукотворен, так же плохо скроен, да ладно сшит, как человеческое жилье. Мы оказываемся обитателями Земли, частью жизни мирового океана, где есть гнездо птицы, а есть храм или гнездо человека.

В пейзажах эпического характера («Млечный путь», х.м. 87 г.) картина мироздания дана через звездопад. Холодеешь от восторга, смешенного со страхом, от открывшейся взору глубины. Серебристая «Осень», к. т., 77 г. задумана как формула времени года. Вместо привычного «в багрец и золото одетые леса» автор создает свой запоминающийся образ. Настроение пейзажа меланхолично-созерцатеьное, но без ливитановской тщетности человеческих усилий – так упрямо упираются в небо белые вешки стогов на переднем плане. Кажущаяся монохромность оборачивается переливами розовых, голубых, серебристых и охристых с ударами зеленого и красновато-фиолетового. Образ поздней осени, холодной, с облетевшими листьями, белым холодом леса, уже стынущей, но еще не замерзшей водой, можно было бы считать пейзажем состояния и назвать более точно: «Стынет». Философское восприятие мира привело художника к высокой оценке понятия «личность», вобравшему многие особенности нашей советской жизни. С одной стороны, это был культ личности (вожди), с другой – почти полное ее отрицание в отношении других людей. При этом личности практически уничтожалась. Это противоречие никого, казалось, не смущало. Смущало оно, как видно, Евгения Павловича. Об этом свидетельствует обращенность его творчества к отдельному человеку, лирической строй его живописи. Об этом же свидетельствуют, как нам кажется, его картины, посвященные любимым поэтам.

На выставке два портрета – картины и один триптих, героем которых стал Сергей Александрович Есенин: «Сергей Есенин», х.м., 150х135, 1975 г.; и триптих 1989 года «Песнь о собаке» – «Москва кабацкая» – «Песнь о лисе». Триптих, как нам представляется, страдает иллюстративностью (все беды прошли через сердце поэта), и поэтому менее интересен. Композиция «Сергей Есенин» содержит элементы символики. Голова поэта занимает почти все пространство переднего плана картины. Связь поэта с природой родной земли подчеркнута активной ролью пейзажа, что делает поэта воплощением голоса самой природы, певцом русской деревни. Пластически портрет решен как часть пейзажа: волосы Есенина цвета спелой пшеницы, зеленоватые рефлексы на лице соединяют его с сумерками вечернего состояния, из кисти руки будто прорастает гроздь ягод рябины, красных, как капли крови.

В портрете «Гой, ты Русь моя!» перед нами деревенский парень (в полный рост), один из косарей. Он предстает перед нами в ореоле радуги, почти летящим, с воздетыми руками. Рукава белой рубахи становятся крыльями. Святой или блаженный? По понятиям народа, с чудинкой. Восторженное восприятие мира поэтом соединяется с весенним пейзажем: светлый, голубовато-зеленый с фиолетовым и розовым, с запахом скошенных трав, весенним, пьянящим дыханием земли. Есенинское «буйство глаз и половодье чувств» в цвете, экстатическая поза, положение полулетящей, полусрывающейся с края земли фигуры поэта составляют гамму прочтения образа, где радость сродни надрыву, полет грозит падением. Также непросто трактован образ Александра Сергеевича Пушкина в картине «Браво, Пушкин!», х.м., 150х150, 1989 г. Пушкин изображен в тот момент, когда он, смертельно раненный Дантесом, приподнявшись, выстрелил в него. Попал в своего врага, сказал: «Браво, Пушкин!», - и потерял сознание. Фигура поэта расположена по диагонали и не то сползает вниз, не то летит над земным шаром – темная на белом, где округлый горизонт граничит с черным космосом. Поэт еще жив, но уже неподвижен. Это момент перехода из жизни краткой в жизнь вечную. И здесь как нельзя уместны два символа: дуэльный пистолет, утонувший в снегу, - знак конкретного события, и прекрасная вечно живая роза нашей любви и признательности гению. Название картины оборачивается нашим возгласом. Это мы говорим : «Браво, Пушкин!» жизнь и смерь соединились воедино, определив цветовое решение картины – только тьма и свет, подчеркнутые жесткостью линий силуэта фигуры Пушкина и абрисом горизонта. Теперь обратимся к автопортретам художника, дабы остановить «дни быстро текущей жизни» его. Обыденные обстоятельства начала жизни не предвещали рождения поэта-художника. Евгений Павлович родился в деревне Аксеново Щелковского района Московской области 28 ноября 1928 года. Там пошел учиться в школу, а затем семья переехала в Царицыно. Глава семьи был бухгалтером, а мать, вероятно, домохозяйкой, потому что в семье было четверо детей (единственный сын был вторым). Казалось бы, что за важность, где человек родился и провел свое детство. Ан, нет. И влюбился в поэта деревни Есенина раз и навсегда, и родиной своей считает не городскую, а деревенскую Россию. В музей попали именно те картины, что были посвящены самой большой любви: дипломная работа в институте им. В.И.Сурикова ( мастерская Виктора Георгиевича Цыплакова) «Сергей Есенин в деревне» и еще две картины о Есенине, заказанные тем же Рязанским музеем Сергея Есенина.

Первую большую выставку Евгения Павловича Лаврентьева можно было бы назвать встречей трех поэтов, имея ввиду лиричность живописных композиций автора и наличие на выставке его автопортретов, отмечающих, как нам кажется, вехи творческого пути.

Из трех автопортретов датирован лишь последний (1998 г.) и первый (196?). предположим, что дата первого – 1968 год тогда возрастными периодами, важными для художника, окажутся: 40, 50 и 70 лет.

Гой, ты Русь моя!, х.,м., 156х135, 1975 г.

В 1963 году художник окончил Суриковский институт, будучи в поре полной творческой зрелости. Его работы закупаются в музеи. Он становится участником больших выставок, полон сил и энергии. На «Автопортрете» 1968 года , к. т., 70х50, единственный раз художник обращен прямо к зрителю. Полуфигура занимает почти все пространство картиной плоскости, дана на фоне осеннего пейзажа, трактованного условно, но узнаваемо. Мужественное лицо, чуть тронутые сединой темные волосы, столб шеи опирается на могуче раздвинутые плечи. Артистически наброшенный золотой шарф открывает ворот серовато-голубоватого свитера, выглянувшего из распахнутой телогрейки. По лицу и одежде бродят рефлексы золотисто-зеленого и голубовато-серого. Автор изобразил себя в напряжении творческой работы: брови сдвинуты, губы сжаты, плотный заслон погруженности в себя не пропускает взгляд к нам. И кажется, герою портрета суждено горы своротить, – так много сил и энергии дано ему от природы.

«Автопортрет», отметивший пятидесятилетие художника, вполовину меньше по размеру (к.м., 50х30). Полуфигура кажется немного втиснутой в раму: так сузилось пространство или «круг возможностей» художника. Пленэрный характер живописи, отрешенность взгляда свидетельствуют, что мы вновь созерцаем поток творческого напряжения, составляющий суть жизни художника, наиважнейшее для него качество. Что-то взвешивается на внутренних весах, и все силы души направлены на готовность к снайперски точному мазку. Полная осознанность действия. Художник – творец новой реальности. И совершенно неожиданным кажется легкий налет иронии, может быть, и определивший ощущение зажатости фигуры в пространстве.

Самый поздний «Автопортрет», к.м., 70х50, подчеркнуто бытовой, помещен художником в непосредственной близости от кумиров-поэтов, но на почтительном расстоянии. Фигура художника расположена в интерьере, на фоне красноватой драпировки. Он принимает гостей, ведет застольную беседу и обернулся к нам, будто на чей-то оклик, держа в руках стакан с красным вином.

Тени пламенеющей души еще бродят по его лицу, но плечи сутулы, волосы белы, а поверх рубахи надета теплая безрукавка. Энергия покинула художника, замкнула жизнь бытовой ситуацией. Полета нет – нет сил работать. Как горькое присловие вспоминается «Костер» прожитой жизни и еще одно признание: «Я каталожный художник». В переводе на общедоступный язык это означает, что работы художника действительно проходили на большие выставки, попадали в каталог этих выставок, но в экспозиции их включали редко – зрители их не видели. Не умел и не хотел автор «двигать локтями», отстаивать свое право быть увиденным, услышанным современниками. Даже участие в международных выставках он оценивает как «случайное».

На самом деле, талант мастера обрел силу и своеобразие к 50 годам. Десятилетие от 50 до 60 оказалось самым плодотворным. Если судить по представленному на выставке, именно тогда были созданы самые значительные композиции, отличающиеся своеобразием пластического решения и осознанностью авторской позиции.

Среди любимых художников Евгений Павлович называет Врубеля, Модельяни, Ван Гога, работу Н.Н. Ге «Христос, идущий на Голгофу»,Сальвадора Дали. Нам же представляется, что в творчестве автора можно отметить две манеры, преобладающие в живописи: темперные композиции, русофильские по духу, отмеченные стремлением к декоративности, и пленэрные в технике масляной живописи, идущие от русской школы, где уместным будет назвать Саврасова, Серова, может быть, Грабаря. Сам художник сетует: «Хотел, чтобы было так, как у Тернера, а было всегда понятно».

Художник работает, пока жив. Высокое мастерство обещает свершения. Уже факт закупки работ Евгения Павловича Лаврентьева в картинную галерею города свидетельствует, что есть поклонники его таланта. Инициаторами-спонсорами стали врач Владимир Ильич Самбурский и тоже Подольчанин управляющий филиалом банка «Менатеп-Снкт-Петербург» Андрей Иванович Матвеев.

* * *

натюрморт с селёдкой. Юрий Владимирович Матушевский

Но автор весьма совестится занимать так долго читателей людьми низкого класса, зная по опыту, как неохотно они знакомятся с низкими сословиями. Таков уже русский человек: страсть сильная зазнаться с тем, который бы хотя одним чином был его повыше, и шапочное знакомство с графом или князем для него лучше всяких тесных дружеских отношений. Автор даже опасается за своего героя, который только коллежский советник. Надворные советники, может быть, и познакомятся с ним, но те, которые подобрались уже к чинам генеральским, те, бог весть, может быть, даже бросят один из тех презрительных взглядов, которые бросаются гордо человеком на все, что ни пресмыкается у ног его, или, что еще хуже, может быть, пройдут убийственным для автора невниманием. Но как ни прискорбно то и другое, а все, однако ж, нужно возвратиться к герою.

Н.В.

а всё равно Chmorbid Подольский