рассылка Программы "Российские династии"
"ГЕНЕАЛОГИЯ ДЛЯ ВСЕХ"

Отражённая благодать

Ноябрь 1881 года. В фотографии В.А. Динесс продаются более двадцати художественно исполненных фотографических видов Иркутска и Забайкалья. В 1882 году в Иркутске 3 фотографии (аптек – 3, купален – 5, гостиниц – 6, торговых бань – 11, постоялых дворов – 84). 4 марта 1899 года в музее ВСОРГО состоялась третья лекция по фотографии. 18 апреля 1890 года с горы кладбища Знаменского предместья снят большой фотоснимок всего города. В 1904 году «Центральная фотография» на углу Большой и 4-й Солдатской открыта ежедневно с 9 час. утра до 5 час. вечера. Господам офицерам, едущим к театру военных действий, обещана скидка. Любой желающий может заказать фото в натуральную величину. В 1904 году фотоаппараты и принадлежности к ним продаются в магазине «Оптик» на 4-й Солдатской, в торговом заведении Густава Нецель на Большой улице, фотографии Дегтерёва на углу Большой и 5-й Солдатской. Но самую многочисленную клиентуру собирает «Моментальная фотография», появившаяся тут же, на Большой. «За 45–55 коп. каждый может получить скверненькое фото на жести, называемое громко «ферротипией», – свидетельствуют «Иркутские губернские ведомости». В 1907 году фотография «Ренессанс» выставляет в витринах портреты снимавшихся, игнорируя их протесты. Газета «Сибирская заря» усматривает в этом начало новой поры – бесцеремонных фотографов.

Ранним воскресным утром 23 августа 1909 года на выезде из Рабочей слободы съехалось несколько господ необычного для окраины вида – в элегантных спортивных костюмах и с кофрами через плечо. Они с интересом поглядывали по сторонам, и хозяйка ближайшей квасной на всякий случай перекрестилась – она не выписывала газету «Сибирь» и не знала, что это члены фотографического общества собрались на очередную экскурсию по окрестностям.

До назначенного времени оставалось ещё десять минут, и туристы с интересом говорили о чём-то. Совсем не громко, но по обрывкам фраз можно было понять, что речь идёт об открывающейся в Иркутске первой сибирской фотовыставке.

«Кодак» шокирован и посрамлён

Накануне получены были две посылки – из Парижа, с диапозитивами цветных фото от фирмы «Люмьер», и из Америки, от фирмы «Кодак». Иностранцы не поскупились на солидную упаковку, служившую одновременно и выставочным оборудованием. Особенно впечатляли американские ширмы в пять разворотов. Что же до самих фотографий, то и ракурсы и сюжеты для них были взяты слишком обыкновенные. И, скажем прямо, не захватывали. Заграничные снимки, без сомнения, уступали кадрам с горными водопадами, талантливо схваченным иркутским музыкантом и педагогом Ивановым. Да и с цветными снимками на стекле иркутского фотолюбителя Портнягина им было, конечно же, не сравниться. Не говоря уже о замечательном фото с мамонтом в толще льда.

– Если учесть, что автор «Мамонта» – просто один из иркутских обывателей, чья фамилия ни о чём и не говорила нам до сих пор, можно предположить и другие, не менее значимые от-крытия в самой обыкновенной среде, – отреагировал председатель выставочного комитета Владимир Самойлович Пророков. – Думаю, нужно максимально продлить сроки приёма работ на выставку. Кстати, об этом же просили и священник-фотограф Дроздов, и госпожа Кузьмина-Караваева, и начальник почтово-телеграфного округа Зонненбург (он обещает привезти много снимков из командировки).

Официально открывшись 20 сентября 1909 года, выставка продолжала пополняться вплоть до самого её закрытия. Господин Вознесенский, начальник местной обсерватории, распечатал свежую подборку байкальских видов. Из Европейской России пришла серия фотоиллюстраций господина Прокофьева, прежде жившего среди приленских якутов. Очень кстати сделал остановку в Иркутске и возвращавшийся из ссылки «политический» Курочкин, известный и как хороший фотограф. Правда, поначалу он отнёсся к идее «первой сибирской» с некоторым предубеждением. Да и большой раздел о пребывании в Сибири императора Николая II (в бытность его наследником) вызвал у гостя лишь ироническую улыбку. Но репортажи из жизни орочон и тунгусов, словно бы снятые скрытой камерой, явно растрогали строгого критика, а окончательно сдался он, посмотрев уникальные кадры, сделанные внутри дацана, – Курочкин знал, что в таких местах фотографировать строго запрещено. Тут же удалось получить не только разрешение, но как бы и «шапку-невидимку», позволяющую снимать всё, оставаясь незамеченным.

Добившись свидания с автором (всё тем же Владимиром Пророковым), Курочкин наскоро представился и тоном заговорщика продолжил:

– Я везу с собой массу уникального фотоматериала: сцены из жизни прокажённых, камлание северных шаманов, игры взрослых якутов, их пляски и спортивную борьбу… Но не меньший этнографический интерес представляет вот это. – И жестом фокусника он «вынул из рукава» изящнейшую модель якутского жилища, искусно выполненную из слоновой кости.

Художественная недостаточность

И на открытии первой сибирской фотовыставки, и позже, когда подводились итоги, Пророков подчёркивал: характер работ определило то, что организаторами выступали исключительно члены Географического общества.

– Собственно, из всех участников лишь господа Иванов и Гейнрих представили безусловно художественные снимки. А у большинства экспонатов достоинства скорее научные, нежели эстетические, – откровенно признал он и в разговоре с губернатором (Владимир Самойлович состоял при нём младшим чиновником по особым поручениям). – В будущем этот недостаток, я надеюсь, будет преодолён.

Некую «художественную недостаточность» работ усмотрели и иркутские репортёры, но они объяснили её по-своему: неучастием в выставке местных фотографов-профессионалов, располагавших прекрасными студиями и аппаратами.

Сказать, что владельцы иркутских фотографий просто игнорировали выставку, было бы неправдой, конечно. Густав Еннэ, к примеру, намеревался представить свои коронные снимки, но в последний момент засомневался. На иркутском фоторынке он был ещё новичок и переживал сейчас пору первых разочарований: вот уже целый месяц пытался найти толкового молодого помощника и интеллигентную барышню, способную научиться искусству ретуширования. К тому же Густаву (как и другим владельцев фотографий) не давала сосредоточиться на выставке разгоревшаяся борьба за крупный заказ – съёмку всех служащих Забайкальской железной дороги.

Чиновник, которому поручили проведение конкурса, решил не заморачиваться и просто поделил весь путь «на три равных отрезка». Но подрядчики сразу же завопили, что «Иркутск и Иннокентьевская не только ближе расположены, но и более населены», – и развязали войну за лучший из «равных отрезков». Средства, естественно, не выбирались, в ход шло и продавливание связей в управлении дороги, и распространение заведомо ложной информации, и банальнейшее сбивание цен. Неизвестно, чем бы это закончилось, но генеральное сражение предотвратили… сами клиенты: прослышав, что цены на фотографии падают, железнодорожники пожелали все поголовно запечатлеться, да ещё и потянули за собой многочисленных родственников и знакомых. «На некоторых станциях вагоны фотографов буквально осаждаются желающими сняться и приходится выставлять охрану. Осаждающие толкают вагон и мешают работе, – констатировала «Восточная заря». – В сутки удаётся произвести лишь до 100 снимков. Задания, данные управлением Забайкальской дороги фото-графам, абсолютно невыполнимы в назначенный срок. Работы идут очень медленно, и окончания их можно ждать никак не ранее апреля 1910 года».

Поняв, что напрасно тратили порох, подрядчики торопливо натянули на лица улыбки и публично, через печать, начали объявлять, что готовы делиться клиентами.

Лёгкие понедельники

Фотографы-любители, к счастью, были очень далеки от подобных страстей – они пребывали в своей всё расширяющейся вселенной. Там и понедельники были лёгкими, потому что, отработав в присутствиях, наши герои собирались где-нибудь на квартире и проводили всевозможные опыты. К примеру, с трансферротипной бумагой, переводя с неё снимки сначала на большую картонную коробку, затем на фарфоровое блюдо, на крышку деревянной шкатулки и, наконец, на оконное стекло. А в следующий понедельник член общества фон Эссен демонстрировал способы раскраски фотокарточек. А другой член, Портнягин, представлял собственного изобретения прибор для увеличения снимков. А потом все вместе решали, какие журналы выписать в будущую библиотеку. И сходились на том, что экономия тут неуместна; что в фотографическом должны быть, натурально, все журналы, а также и газеты об искусстве светописи.

На общем собрании 15 декабря решили устроить в пользу общества специальный фотографический бал. Подспудно вызрела и идея пасхальной выставки, которая собрала бы представителей многочисленных обществ – как русских, так и заграничных. И, не откладывая дела в ящик, сразу же решил, кому ставить в известность иркутского городского голову Исцеленова, а кому отправиться за разрешением к губернатору Грану.

И он – наш агент. Тайный

В одобрении же генерал-губернатора Селиванова отчего-то и не сомневался никто. Впрочем, ясно отчего: начальник края не только открыл первую сибирскую фотовыставку, но и привлёк к ней внимание всего иркутского генералитета. Не исключая и генерал-квартирмейстера. А когда газеты сообщили о готовящейся в музее лекции по цветной фотографии, Селиванов не замедлил записаться слушателем. И все полтора часа сохранял на лице не по чину романтическое выражение: казалось, ему рассказывали о большой, но тайной любви.

Источник: http://www.vsp.ru/social/2012/01/31/519162

Родственники белоруса-великана всю жизнь боялись ссылки на Колыму

«Комсомолка» писала о том, что в позапрошлом веке в Беларуси жил самый большой в мире человек Федор Махнов. Но после публикации вопросы только начались. Обнаружилось, что живы многие родственники Махнова. Их разбросало по свету - Беларусь, Россия, Европа… Своим наследникам Федор Андреевич оставил многое: от березы, которая все еще растет на великановом хуторе (деревня Костюки, Витебская область) до золотых карманных часов, монет и т.д.

«Комсомолке» удалось найти прямых наследников белорусского Гулливера. Правда, многие из них попросили не называть их имен. Но в результате многочисленных интервью нам удалось собрать новые уникальные сведения о гиганте.

90-летняя гомельчанка Анна Максимовна САННИКОВА - дочь жены великана от ее второго брака: Жениться Федору разрешили священник и врач

 - Мама рассказывала, что Федор был вторым ребенком в семье. Его родители были обычного роста. Но первый же ребенок у них родился очень крупный и долго не прожил - всего три месяца. После этого на свет появился новый великан - Федор. Но когда ему было три месяца, умерла мать. Отец вскоре женился. Мачеха смотрела Федора, пока он был маленький, но потом появились у них двое своих детей, а Федор начал очень быстро расти, на печке ему уже места не было. А жили бедно, как и все крестьяне. Пришлось деду по матери - Зубрицкому - забрать Федора к себе. Он растил его, имея свою семью, - говорит Анна Максимовна.

- Федора еще ребенком отправили зарабатывать деньги. На нашей речке Зароновке было несколько мельниц, и мальчика нанимали, чтобы он чистил ее от валунов - тогда уже был очень сильный. Одежды хорошей не было, не успевали шить под заказ. И Федор в этой ледяной воде в лаптях много трудился и застудил ноги, заработал ревматизм, от которого потом и умер.

И вот поехали они однажды с дедом в Витебск продавать свою продукцию. В это время там гастролировал цирк из Германии. И немец, владелец цирка, разглядел в Федоре уникального актера, предложил поехать работать в Берлин.

 Деду давал большие деньги, он согласился, потому что немец создавал впечатление порядочного человека. Федору в то время было 12 - 13 лет. Шесть лет работал он в цирке в Германии - поднимал машины, по шесть-восемь человек сразу. Цирк стал очень популярным, его директор разбогател. Федор приезжал иногда в родное село. Деду за то, что он его вырастил, привез хороший костюм и лакированные сапоги - в то время для сельчан это было несказанным богатством!

В НЕВЕСТУ ВЫБРАЛИ УЧИТЕЛЬНИЦУ - ЧТОБЫ ДЕНЬГИ СЧИТАЛА

- Когда Федору было 20 лет, он женился. Но перед этим согласие на свадьбу давали священник и врач. Они собрались на такой своеобразный консилиум и решили, что, несмотря на свой огромный рост, который считали болезнью, Федор годится для семейной жизни, все органы у него были в порядке. Правда, девушки не решались идти за Федора замуж. Но когда священник с врачом дали свое согласие, они даже посоветовали великану невесту - учительницу из местной «толстовской» школы. Решили так, поскольку Федор не имел никакого образования, был совершенно неграмотным. Много зарабатывал, но в денежных вопросах не разбирался. И подумали, что учительница сможет помогать Федору в жизни, - продолжает Анна Максимовна.

После свадьбы молодожены уехали работать в Берлин вдвоем, супруга стала кассиром в цирке. Скопили приличную сумму, за это время в семье появились двое детей. Решили, что пора уже иметь свой угол. В очередной раз приехав на родину, супруги купили у помещика фольварок - небольшое поместье. Потом уехали опять на Запад, но к этому времени с директором берлинского цирка у Федора произошел конфликт из-за того, что тот мало платил силачу. Поэтому белорусский гулливер заключил контракт с цирком из Франции, куда и отправился с семьей.

Мама была очень любознательной женщиной, по ее инициативе они объехали всю Европу. Сплавали даже в Америку. Там заключили контракт на полторы тысячи долларов. Но когда они приехали в США, мама была в положении, и живот у нее был очень большой. Американцы решили, что появится на свет еще один великан, поэтому предложили матери остаться рожать у них. Федора это насторожило, и он отправил жену обратно, а сам остался. Но когда получил известие о том, что родилась двойня, разорвал контракт и без денег уплыл домой. Хотели супруги съездить и в Австралию, но из-за начавшейся болезни Федора сделать это уже не смогли. Много планов нарушилось - Федор хотел в поместье открыть небольшую фабрику, чтобы дать работу всем родственникам. Только не успел. Интересно, что витебский губернатор направлял прошение в Петербург о том, чтобы присвоить Махнову дворянское звание, но опять же из-за болезни и скорой смерти Федора этого не произошло.

ИЗ ЦИЛИНДРА СДЕЛАЛИ ДОМ, А ИЗ ГАЛОШИ - ЛОДКУ

- Спустя восемь лет мать вновь вышла замуж - за соседа, и тоже Махнова, однофамильца великана. В этом браке родилась я и еще двое детей. А отца в 1933 году репрессировали. На базе нашего поместья создали колхоз, у нас забрали все хозяйство. Жить матери с восемью детьми стало очень трудно, но, несмотря на это, всех она поставила на ноги, дала хорошее образование. Кстати, сын Федора, когда учился в мединституте, рассказал преподавателю, что его отец - великан. Институт уговорил родственников разрешить эксгумировать тело, чтобы изучить скелет уникального человека. Правда, семье ничего за это не заплатили. А скелет после бомбежки немцами Минска пропал. Интересно, что никто в семье - ни дети, ни внуки - не были слишком высокими, - добавляет Анна Максимовна. - Мать рассказывала о Федоре с большой любовью, потому что по характеру он был очень добрый и очень ценил маму, оберегал, любил ее.

Когда Федор умер, весь его огромный гардероб использовали для нас. К примеру, из шубы великана сделали несколько детских шуб. Из сапог его сшили туфли и сапоги для старших детей. Потому что денег у матери уже не хватало. Она держала счет в банке - российском, не заграничном, но после революции все деньги с него тоже забрали большевики. Там была солидная сумма, но сколько конкретно, никто не знает.

Некоторые вещи нам оставили для игр, например цилиндр Федора. На полях мы расставляли кукол, а внутри был сказочный дом. Галоши остались от него огромные - ребенок мог поместиться и поплыть как на лодке. Но мы туда тоже сажали кукол и катали. А по длинной бамбуковой трости Федора измеряли наш рост.Очень жаль, что ничего из вещей великана не сохранилось. Когда наступали фашисты, семья ушла из своего дома и все военные годы скиталась по разным селам. А когда вернулись, от дома и вещей ничего уже не осталось после бомбежек.

МАХНОВ БЫЛ ДОБРЫЙ - МОГ ПОДАРИТЬ СОСЕДУ КОРОВУ

Разыскала «Комсомолка» и родную внучку Махнова - 85-летняя Валентина Устиновна Грядовкина тоже живет в Гомеле. Бабушка, как и все ее родственники, среднего роста - 170 сантиметров. Обстановка квартиры пенсионерки совсем небогатая. Да и никто из потомков и семьи великана уже не стал богачом. Требовать от государства вернуть назад поместье и деньги, отобранные после революции, не стали, понимая, что это бессмысленно. Зато каждый из Махновых стал уважаемым человеком, нашел свое призвание в жизни.

- После Великой Отечественной войны вся семья жила в землянке - дом-то разбомбили. Но моя мать Мария Федоровна, которая была первой дочкой великана, вскоре вышла замуж. Супругам дали квартиру в Гомеле. Сюда они переехали, и мама перевезла в квартиру и всю родню. Со временем почти все здесь и остались, устроились на работу, нашли жилье.

Мама рассказывала про своего отца немного. Знаю, что он был очень добрый и хороший человек, очень любил детей. А моя мама у него была самой любимой дочкой. Рассказывала, как именно ей он доверял мазать раны на его больных ногах. Когда Федор уже совсем слег, никуда не отпускал мою мать, хотел, чтобы она была всегда рядом с ним.

Рассказывала мама, как перед смертью Федора приехал к нему тот самый немец, директор цирка, и предлагал заказать место на берлинском кладбище, хотел сделать ему мраморный памятник. Но мать помнит, как Федор приподнялся из постели и пальцем показал в окно на деревенское кладбище: «Я хочу, чтобы меня похоронили только там». Так и сделали. Видимо-невидимо людей собралось на похороны великана. При жизни к Махновым приходили со всей округи. К Федору очень часто шли с просьбами самые разные люди, и всем он что-то давал - или деньги, или продукты, или даже корову. Его жена предупреждала: скоро сами ни с чем останемся, все раздашь! Но он все равно говорил: ничего, у нас еще всего хватает, не обеднеем! - вспоминает внучка великана. - С самого детства я знала, что мой дедушка был самым высоким человеком в мире, и вся наша семья этим очень гордилась. Правда, ни мне, ни другим родственником никогда это никак не помогало. Только в последние годы к нам начали проявлять внимание.

Внучка Федора Алла ДМИТРИЕВА: «От денег деда нам ничего не осталось»

- Перед тем как жениться на Ефросинье, дед Федор подарил огромное приданое ее старшей сестре Полине. И только после того, как вышла замуж старшая, он смог жениться на бабушке, - вспоминает внучка Алла Александровна. - Все родственники не потерялись благодаря самой старшей дочери Махнова Марии. Она отучилась и по распределению попала в Гомель, где и собрала всех нас. Я еще помню, как она помогала мне математику делать, она тогда была главным бухгалтером отделения учебных заведений Белорусской железной дороги. Сын Николай был вторым ребенком в семье. Учился на офицера в Московской военной академии им. Фрунзе. В 30-х годах его из-за золотых часов на 13 лет отправили на Колыму, кто-то написал на него донос. Оттуда он приехала калекой, на него упала тяжелая тачка, одна нога стала короче другой на 15 см. Умер в 72 года, у него есть сын Евгений. Мою маму звали тоже Мария. Когда ее принесли крестить, нетрезвый, записал ее неправильно, поэтому в семье было две Марии. Правда, старшую ласково звали Маней. В год смерти деда родились близнецы Родион и Гавриил.

Я родилась после смерти Федора, поэтому знаю он нем только со слов матери. Еще до войны мать показывала большой чемодан с его фотографиями. Она вспоминала, что Махнов не любил заграницу, потому что все на него лезли, в толпе не мог пройти, потому что люди шли за ним.

 После войны, когда мы вернулись в родное село, от дома остались только печки и трехметровая железная дедова кровать. Жили мы тогда в землянке, другая землянка была для коровы и кур. Тяжело тогда было, поле вспахивали на себе, впрягались по трое. Бабушка Ефросинья умерла в 64 года от инсульта. Во времена репрессий и раскулачивания почти все золото, которое было в семье, отдали, чтобы нас не сослали на Колыму. Мы были богаты как церковные мыши. От денег, что были у деда, нам сегодня ничего не осталось.

«Комсомолка» выражает огромную благодарность Алле Дмитриевой. Генеалогическое дерево Махновых составлено благодаря ей.

КСТАТИ

В обручальное кольцо Махнова входят сразу три пальца!

Золотые именные карманные часы Федор Махнов заказал себе в начале ХХ века в Берлине у друга владельца цирка Отто Билиндера, ювелира Людвига Симона. Говорят, такие часы на аукционе стоят сегодня от 200 000 евро.

Во время Второй мировой войны пропал золотой крест и царские золотые монеты.К сожалению, фотографии креста не сохранилось. Известно только, что его Федор Махнов получил от самого папы римского Пия V. На аудиенцию Федор Андреевич пришел со своей старшей дочуркой Марией. По окончании встречи Пий V снял со своей шеи крест и надел его на девочку.

А В ЭТО ВРЕМЯ

Баскетболист из Петербурга Александр Сизоненко был 2,40 метра

Когда еще в 70-х годах Сизоненко выступал за питерский «Спартак», его рост не превышал 2 метра 20 сантиметров. Правда, к концу карьеры центровой вытянулся до 2,30 и… продолжал расти.

В 1986 году Александру ушел из спорта из-за гормональных осложнений. В детстве перенес две операцию на гипофизе. Делали трепанацию черепа. Кстати, в конце 80-х Сизоненко участвовал в фестивале самых необычных людей мира в Японии. Тогда-то его признали вторым человеком в мире по росту.

В 90-е Сизоненко дали инвалидность. От него отказалась жена и единственный сын. В Питер специально приезжал из Германии миллионер, который предложил русскому великану гонорар 100 тысяч немецких марок (50 000 евро) и пенсию - 1000 марок (500 евро) за то, что тот разрешит после его смерти сделать из него чучело. Миллионер был таксидермистом. Но Сизоненко отказался.

Последние годы Александр провел в одиночестве в своей питерской коммуналке. Жил на пенсию. Присматривали волонтеры. А когда летом прошлого года загремел в больницу, не устоял на костылях (весил 200 килограммов), курс лечения оплачивал баскетбольный клуб «Спартак», за который в юности играл Сизоненко. Умер Александр 5 января этого года. На похороны собирали всем миром. Собрали 50 000 российских рублей (1600 долларов). Александру Сизоненко было всего 53 года.

ЕСТЬ ВОПРОС

Почему родственники Махнова боялись репрессий?

По всему видно, что белорусский великан был богатым человеком. По советским меркам он был настоящим буржуем: в шляпе-цилиндре, с золотыми часами, уникальным крестом, подаренным папой римским, своим наделом земли… Бери и раскулачивай. Именно таких на Колыму и ссылали: работал за границей, имел счет в банке. Кое-что из заработанного великаном родственникам удалось унаследовали. Но основной капитал и земля пропали.

- Земельный участок Махновых после революции 1917 года, судя по всему, изъяли и отдали другим крестьянам. То есть забрали излишки земли - так это тогда называлось. А уже позже на базе фермерского хозяйства Махновых создали колхоз. После национализации российских банков деньги со счетов забирало государство большевиков - так, видимо, стало и со сбережениями Махновых, - говорит историк Юрий Глушаков.Дом, где жило все семейство Махновых, был разрушен во время Великой Отечественной войны.

Источник: http://kp.ru/daily/25827/2803509/

Потомок рода Одоевских

Областной историко-культурный фестиваль «Декабристские вечера» стал причиной визита в Ишим потомка древнего русского княжеского рода Александра Одоевского.

Когда трескучий сибирский мороз сковал льдом реки и опушил снежным инеем деревья, превратив их в сказочное кружево, наш град на синей реке встречал званого московского гостя Алексея Максина. Его визит в Ишим взволновал культурную общественность. Алексей Борисович, потомок «самого крупного и популярного поэта декабристской каторги», оказался общительным собеседником. Составленное им родословное древо – от великого князя Новгородского Рюрика – принято Российским дворянским собранием как информационный документ.

– Алексей Борисович, какие родственные узы связывают вас с поэтом-декабристом?

– По линии матери Ирины Николаевны Кондаревой моя прапрабабушка княжна Софья Ивановна Одоевская (в замужестве Маслова) является родной сестрой Александра Ивановича Одоевского. Ее я, разумеется, не знал.

А прабабушку Варвару Николаевну Маслову (в замужестве Кондареву) помню. Формально род Одоевских угас, так как Александр Одоевский – единственный сын в первом браке отца, не был женат и не имел детей. По правилам геральдики потомками декабриста считаются дети, внуки его родных сестер и братьев по второму браку отца… Поэтому княжеский титул был присвоен Николаю Маслову 30 июня 1878 года в связи с отсутствием потомков рода Одоевских по мужской линии.

 На декабристских мероприятиях меня представляют как наследника декабристов, так как дети сестры являются продолжателями рода, но не княжеского звания.

– Как вам удалось составить столь непростое родословное древо?

– В оригинале родословное древо занимает два чертежных листа. Часть документов Кондаревых и Одоевских находится в Пушкинской библиотеке на Арбате. Работая там, понял, что уложить все от Рюрика не в состоянии: от него произошло очень много княжеских родов. Цепочка прослеживается до того князя, который, прибыв в Одоев, стал Одоевским. Формально он и считается родоначальником рода Одоевских…

– Какие семейные традиции вашего рода незыблемы по сей день?

– Как бы правительство ни относилось к дворянам, раз в год наша семья Кондаревых собирается вместе…

– А сколько вас?

– Сейчас до тридцати человек. Политические разговоры не ведем. Встречаемся, общаемся, обсуждаем вопросы культуры.

– Интересно узнать о каком-нибудь славном представителе вашего рода.

– Архитектор-художник Александр Кондарев спроектировал главный дворцовый зал приемов Ливадийского дворца в Крыму, который возводился к 300-летнему юбилею династии Романовых.

В 1945-м дворец стал местом проведения Ялтинской конференции глав правительств антигитлеровской коалиции Сталина, Рузвельта, Черчилля. Александр Константинович не-обычно решил вопрос освещения зала дворца – использовал метод отраженного света. Его стали применять и на других объектах. Подобным образом освещается, к примеру, станция московского метро «Кропоткинская».

– Алексей Борисович, расскажите о ваших родителях.

– Отец Борис Максин из купеческой среды, а мать – из дворянской. Отец работал инженером-путейцем, большую часть времени проводил на изысканиях. Интересно, что он всегда лично проходил большую часть трассы, чтобы убедиться, что она выбрана правильно и все учтено, как надо. Моим воспитанием больше занималась мама, исключительная красавица и умница. С ней мы часто совершали маленькие походы в лес. Может быть, поэтому после окончания школы серьезно задумался о поступлении в лесной институт… Тем не менее отец многое сделал для формирования моего характера. Во время Великой Отечественной войны он был подполковником.

Родители воспитали меня в духе преданности театру, так как сами были заядлыми театралами. За билетами в Большой стояли трое суток: каждые шесть часов ходили с отцом на перекличку. Предпочтение отдавали Художественному театру. Помню впервые увиденную там постановку «Синей птицы» Метерлинка.

– Театру преданы и по сей день?

– Да, это увлечение я пронес через всю жизнь. В театре существует прямой психологический контакт между исполнителями и зрителями. Чувствую себя там комфортнее, чем перед экраном. Это совсем не означает, что не хожу в кино и не люблю фильмы. Большое впечатление произвел кинофильм военных лет «Поединок».

– А в годы войны ваша семья находилась в Москве?

– Оказались вынуждены полтора года жить в эвакуации в Армении. В Москве перед войной жили между двух заводов: шарикоподшипниковым и тем, что выпускал мотоциклы. В ноябре 41-го военные приказали покинуть дом, так как заводы могли быть взорваны. Нас увезли вместе с предприятиями в Ульяновск. Мама приняла решение ехать к знакомым в Армению.

– В вашей судьбе это единственная разлука с Москвой?

– В 1954 году после окончания судостроительного факультета Московского института рыбной промышленности я семнадцать с половиной лет трудился на Сахалине.

– Романтика позвала?

– Да. Сыграли роль рассказы отца, который был главным инженером проекта строительства тоннеля, соединяющего Южный Сахалин с материком железной дорогой… Не буду прятаться за одну романтику. При направлении на Сахалин у меня сохранялась московская прописка, то есть в любой момент мог вернуться в столицу, что и сделал.

– Свою вторую половинку встретили на Сахалине?

– Да, моя жена Миниямал Минияровна – медицинский работник. В будущем году отпразднуем золотую свадьбу. Воспитали двух сыновей. Старший Виктор – филолог и экономист, а младший Андрей – журналист.

– Где трудились по возвращении в Москву?

– В Министерстве судостроительной промышленности, в Акустическом институте.

– Поэтический дар Александра Одоевского не унаследовали?

– Больше люблю прозу. Работая на сахалинской судоверфи, однажды написал фельетон в местную газету. Через некоторое время узнал о его судьбе. Прочитав, редактор от души рассмеялся, а потом серьезно сказал: «Печатать не будем, а автору – выдать удостоверение внештатного корреспондента».

– Какому отдыху отдаете предпочтение?

– Под отдыхом понимаю какую-либо деятельность. 7 сентября отметил 80-летие, но продолжаю раз в неделю осуществлять лыжные походы. В Подмосковье имеем большой загородный участок. Читаю лекции об Александре Одоевском, декабристском восстании, малоизвестных событиях и фактах войны 1812 года. К таковым, к примеру, относятся оборона Петербурга от нашествия Наполеона и неосуществленный план включения в битву с Наполеоном дирижаблей.

– Какими источниками пользуетесь при составлении лекций?

– Литературными и архивными. Работал в военно-историческом архиве. Часто сталкиваюсь с противоположным толкованием фактов и событий в литературных источниках. Приходится логически сопоставлять, искать то, что ближе к истине…

– Алексей Борисович! Какое у вас впечатление от Ишима? Столь же светлое, как у Александра Одоевского?

– Считаю, что за Уральским хребтом – в Сибири (как и на Дальнем Востоке) люди более цельные, патриотичные. Чувствую себя здесь в родной среде.

справка

Александр Иванович Одоевский – поэт-декабрист, член Северного общества. После разгрома восстания был лишен чинов и дворянства и сослан на двенадцатилетнюю каторгу и поселение.

 - В Ишим прибыл 21 августа 1836 года (после восьмилетнего пребывания в Читинском остроге и Петровском заводе и трехгодичного поселения в селе Елань под Иркутском). Поселился на Ярмарочной улице (ныне ул. Ленина) в доме купца Филиппа Лузина.

 - Здесь Одоевский сблизился с ссыльными поляками Густавом Зелинским и Адольфом Янушкевичем. Из Ишима в письме к другу Кюхельбекеру писал: «Ишим для меня что-то особенное, я снова начинаю работать». В полюбившемся городке ссыльный поэт создал знаменитый ответ на послание Пушкина «В Сибирь» («Струн вещих пламенные звуки...») и ряд других произведений: «Как я давно поэзию оставил», «Как недвижимы волны гор», «Пусть нежной думой – жизни цветом».

 - В июне 1837 года по ходатайству отца уехал на Кавказ, где через два года умер от малярии на восточном берегу Черного моря.

 = Именем поэта-декабриста названа одна из улиц Ишима, а в 1989 году на улице Карла Маркса установлен его бронзовый бюст.

 Источник: http://www.tumentoday.ru/2012/02/02/потомок-рода-одоевских/

Чьи калачи горячи, или что ни город, то – вкус

Специалисты Высшей школы экономики (ВШЭ) Санкт-Петербурга провели исследование, каким образом гастрономические бренды способствуют популярности отдельных городов и регионов. Иными словами, почему весь мир знает пармскую ветчину и венский кофе. Сегодня никто не отрицает, что хорошо и легко запоминающийся кулинарный бренд весьма желателен для любой территории – бывает так, что желание полакомиться уникальными блюдами является главной причиной поездки.

Должно констатировать, что петербуржцами сделан большой шаг в весьма важном направлении. Специалистами ВШЭ выделены три составляющих «съедобного» бренда Северной столицы: «Кухня императорского Петербурга», «кафе Серебряного века», «Ленинградская кухня». Последнее направление выглядит наиболее «живым»: хоть Ленинграда на карте больше нет, но рассольник по-ленинградски никто отменять не собирается. Вполне возможно и частичное возрождение культовых кулинарных точек, бывших в свое время не меньшими достопримечательностями города, чем адмиралтейская игла и Невский проспект. Речь не только об упомянутых специалистами ВШЭ кафе «Север» (бывший «Норд») и пышечной (по-московски – пончиковой) на бывшей улице Желябова, но и о кафе «Минутка» на Невском (кто не помнит чашку наваристого бульона с крутым яйцом в тесте), легендарном «Сайгоне» на углу Невского и Владимирского и прочих «вкусных» местах.

Характерно, что присутствует Петербург и в составленной теми же экспертами «горячей десятке» гастрономических брендов России – замыкающей ее корюшкой. В целом же эта десятка производит довольно странное впечатление. Входящий в нее новгородский снеток недавно был почему-то удален с городского и губернского гербов. Ее «первачи» – камчатский краб, байкальский омуль, алтайский мед (почему именно алтайский?) – в прямом и переносном смысле страшно далеки от туриста европейской части России. И только лососевая икра, чудом выживший в революционных бурях тульский пряник и вологодское масло знакомы буквально каждому. Хотя, строго говоря, «то самое» вологодское масло, созданное Николаем Верещагиным, давно исчезло вместе с пойменными лугами Шексны и Мологи. Но бренд остался – одним из многих десятков и сотен, некогда существовавших по всей России.

Весьма показательно и отсутствие в этом списке Первопрестольной. Когда-то говорили: «На Москве калачи, как огонь горячи». И где те калачи, еще в 60-х продававшиеся по шесть копеек в любой арбатской булочной? Остались они только на экране, в фильме про операцию «Ы», где герой Юрия Никулина лихо отрывает им дужки... гвоздодером. Забавно, что эти дужки калачей показались австрийскому путешественнику XVI века Сигизмунду Герберштейну неким символом русского рабства.

А где знаменитый московский ситный с изюмом? Нет ни ситников, ни выпекавшей их филипповской булочной на Тверской.

Впрочем, калачу, хотя и не московскому, повезло. Знаменита калачами была не только Москва, но и древний Муром, на чьем гербе и флаге (фото) три сдобных (в этом – главное отличие от московских) калача «поселились» с очень давних времен.

Недавно бренд был возрожден усилиями пекарни одного из древнейших в России Спасо-Преображенского монастыря. Специалисты по внутреннему туризму недавно смогли попробовать муромские калачи на выставке, приуроченной к костромской конференции, посвященной историческому наследию малых городов и убедиться, что не зря муромцев в России величали калашниками. Отметим – это редкий случай, когда кулинарный бренд города присутствует и на официальном гербе, и в фольклоре.

В былые времена жители почти каждого мало-мальски заметного на карте и в истории города имели свое прозвище, нередко содержавшее прямое указание на его кулинарный бренд. Арзамас славился на всю Россию своими гусями. Белозерск, как и Великий Новгород – снетками. С валдайской баранкой был знаком любой проезжающей по московско-петербургской трассе, потому как за каждую баранку ему полагался поцелуй от румяной валдайской девки, но, опять-таки, только через баранку! Владимирцы слыли клюковниками, вязьмичи – прянишниками. Вяземские пряники славились не меньше тульских, но секрет производства был утерян, и неоднократные попытки возродить его пока успеха не принесли. Жителей Ростова Великого называли луковниками, что, безусловно, верно, но явно недостаточно: котловина озера Неро с его чудо-илом (сапропелем) давно признана колыбелью всего русского огородничества, и высочайшее качество ростовских овощей признано даже высоколобыми европейскими экспертами. Но кто в той Европе о тех овощах слышал? Ростов, между прочим, когда-то снабжал чуть ли не всю Россию некогда знаменитым, но ныне абсолютно забытым деликатесом – петушьими гребешками, которые зимой тоннами возили на московские и питерские базары.

Соседнее с Неро Плещеево озеро доныне знаменито своей «царской селедкой» – ряпушкой, «плещущейся» на гербе Переславля-Залесского (хотя пусть ученые историки ответят, почему ряпушниками называли не переславцев, а тверичей?).

Ради нее здоровенный крюк по России дал великий Александр Дюма – отменный пример кулинарного туризма и грамотной эксплуатации бренда. На царский стол поступал и доныне живущий в Чухломском озере золотой карась. Вообще практически исчезнувшая за годы советской власти речная рыба была и кулинарным, и геральдическим символов многих славных городов. Карась – Ишима (фото). Лосось – Луги. Осетр – Таганрога. Семга – Онеги. Стерлядь (абсолютный чемпион!) – Белозерска, Нарыма, Саратова, Царицына, Рыбинска, Хвалынска. Не зря скупой на любые похвалы Шаляпин говаривал, что такую стерляжью уху, какую варят на Волге, не подают даже царю.

Вообще русская геральдика, как подсказки искателям кулинарных брендов малых городов. Скажем, на гербе Симбирской губернии города Сенгилея (фото) изображена тыква – полезнейший продукт, из которого готовят сотни блюд. Однако памятник в Сенгилее поставили почему-то не тыкве, а блину.

А некоторым городам и весям ни гербы, ни фольклор не требовались, их кулинарные бренды и так гремели по всей России. Астраханские арбузы (арбузные праздники, правда, проводит сегодня Камышин, а на гербе арбуз имеет только саратовский городок Балашов). Астраханская вобла. Тамбовский окорок. Соленый огурчик из села Вятского, что под Ярославлем. Новгородская калья. Сибирские и уральские пельмени украшали столы даже в самые «худосочные» времена, а весьма преуспевшая в последние годы в туризме Пермь по праву гордится своими фирменными пирожками-посикунчиками. Памятник антоновке поставил Курск, на гербах яблоки имеют Короча и Валуйки, но яблочной столицей России считались не они, а Лебедянь. На русском Севере на бренд «тянет» почти каждое блюдо – одни шаньги чего стоят!

Семьдесят с лишком лет советской власти, мягко говоря, мало способствовали развитию отечественных кулинарных брендов, почти каждый из которых заслуживает отдельной статьи. Но дело с мертвой точки, безусловно, сдвинулось. На суздальский праздник Огурца едут едва ли не со всей России. В Гороховце начали отмечать праздник Гороха. Экскурсии в коломенский музей пастилы и на завод-музей расписаны на многие месяцы вперед (есть надежда, что тем же путем двинутся и два других города, славившихся производством пастилы – Белев и Ржев). Псков весьма успешно убеждает в том, что мед с берегов Изборской котловины ничуть не хуже алтайского или башкирского. В Весьегонске возрождают еще один вроде бы позабытый символ – рака.

В советские времена славился угличский сыр, но куда более знамениты в прежние времена были угличские колбасы, производство которых Углич намерен возродить. И даже соседний Мышкин, прочим в пример, придумал собственный кулинарный бренд: любому туристу предложат попробовать косорыловку – «настойку на мышиных хвостах». Шутка, конечно. Зато запоминающаяся, прежде всего, на вкус. А всерьез – предложат приобрести фирменный сборник рецептов мышкинских блинов.

...В старину говорили: что ни город, то – норов. Можно сказать больше: что ни город – то вкус. И каждый гость имеет право на то, чтобы почувствовать его в любой сезон.

Источник: http://www.ratanews.ru/news/news_31012012_17.stm

О чем бы Вы хотели прочитать в следующих номерах нашей рассылки?
Ведущий рассылки: Андрей Конопелько