рассылка Программы "Российские династии"
"ГЕНЕАЛОГИЯ ДЛЯ ВСЕХ"

Как слышится, так и пишется

«С нашей фамилией Пюро связано много разных историй. Родилась я в деревне Будки Наровлянского района. Дедушка мой рассказывал, что когда–то давно в Будках жил седой дедок с бородой, который учил народ грамоте. Называли его Француз по фамилии Пюро. Хотелось бы знать о фамилии что–то и кроме семейных легенд.

Галина Полудинская, Гомель».

Отвечает ведущая рубрики, доктор филологических наук, профессор Валентина ЛЕМТЮГОВА:

— Фамилия Пюро не имеет к французскому именослову никакого отношения. Она произошла от польского слова «пюро» (ударение на первом слоге), что значит «перо, крыло». В переносном смысле это человек в богатом одеянии (оперении).

«Я интересуюсь происхождением своей девичьей и очень редкой фамилии Деща.М.Гавриленко, Брагин».

— В украинском языке есть слово «дещо» — «кое–что, что–то» (например, «я маю братовi дещо переслати»). Видимо, для слуха белорусов, среди которых жил украинец, это слово воспринималось как особенно чуждое или экзотическое, на почве чего и возникло прозвание (а затем и фамилия) Деща.

«Моя фамилия Бильдейко. Подобные изредка встречаются в Пружанском районе. В Каменецком районе до 1964 года была деревня Бильдейки, после ее переименовали в Грушевку. Интересно, как произошла фамилия?

Александр Бильдейко, Брест».

— В основе фамилии Бильдейко — прозвание Бильдейка по действию литовского глагола «бильдети» — «стучать, нарушать спокойствие стуком». Не исключено также, что Бильдейко — это сын Бильдона. В книге В.И.Роговцова и С.Я.Кечик «Анамастычны слоўнiк Магiлёўшчыны» Бильдон — «задиристый молодой человек». Деревню Бильдейки основали люди по прозванию или фамилии Бильдейко.

«Если возможно, расскажите подробнее о фамилии Лыскович. За 37 лет военной службы пришлось много поездить, не раз встречал фамилии, похожие на мою: Лескович, Ласкович, Лискович, а вот именно свою — довольно редко.

Алексей Лыскович, Минск».

— Лыскович — потомок человека по прозванию Лыска (Лыско) или Лысак. Так называют лиц мужского пола с высоким лбом и лысых. У белорусов есть еще несколько фамилий, образованных от прозваний по этим признакам: Лысы, Лысов, Лысых, Лысенко, Лысенков, Лысёнок, Лысеня, Лысюк, Лысиков, Лысак, Лысков, Лысоковский, Лысан, Лысонович, Лыска, Лыско, Лысков, Лысковский и другие.

«Хотелось бы узнать о происхождении фамилии Боборико.

Алексей Игнатьевич Боборико, Орша».

— Бабарыка — это головастая рыбка. Отсюда и прозвание человека с большой головой.

«Помогите мне узнать историю происхождения фамилии моих родителей: отца — Фещенко, мамы — Гуд.

Владимир Фещенко, Мозырь».

— Фещенко — потомок человека по имени Фесь (Хвесь), которое является разговорным сокращенным вариантом редкого церковного имени Феостих (в переводе с греческого «божий порядок»).

Фамилия Гуд возникла в результате освоения литовской фамилии Гудас (от литовского слова «гудас» — «белорус»). Возможно, также и от прозвания Гуд по действию белорусского глагола «гудзець» — «говорить что–то не совсем внятное, не молчать». От этих основ и от прозвания Гудок — «тот, кто беспрестанно говорит (гудит)» при помощи разных суффиксов образованы и белорусские фамилии Гудович, Гудко, Гудков, Гуденко и другие.

«С помощью вашей рубрики хочу узнать, откуда корни фамилии Кадеш, а также, что означает фамилия Дашкевич.

Мария Кадеш, Докшицкий район».

— Фамилия Кадеш образована от названия человека по его профессии. Согласно русскому ономасту Юрию Федосюку кадаш — мастер по изготовлению кадей (кадочник) и их продавец. Он же приводит слова из старой русской песни: «Наехали кадаши — из мещеры торгоши». Видимо, в фамилии ударение сместилось на первый слог, поэтому по–русски пишется не Кадаш, а Кадеш.

Дашкевич — потомок человека по имени Дашко. Это разговорный вариант нескольких редких церковных имен: Дарий (имя персидского царя, что означает «богатый»), Дасий (в переводе с греческого «с густыми волосами»), Даниил (в переводе с древнееврейского «Бог — мой судья»), Давид (в переводе с древнееврейского «любимый»).

Автор публикации: Валентина ЛЕМТЮГОВА

Источник: http://www.sb.by/post/113138/

У истоков российской разведки

Уважаемый Михаил Петрович, направляю вам материалы о нашем родственнике и земляке Алексее Николаевиче Луцком для использования в возможных публикациях "Мичуринской правды". Если материал вас заинтересует и будет использован в печати, прошу сообщить об этом.

Родственники А.Н. Луцкого живы и помнят о нём. Сохранились отдельные документы и фотографии, многие утрачены в силу времени и по иным причинам.

К сожалению, наше поколение, да и современное тоже, мало интересовалось жизнью своих предков, родных и близких, не хранило документальных свидетельств их жизни. Это было признаком, отличительной чертой прошедшего времени, прошедшей эпохи, о чём приходится сожалеть лишь сейчас, когда пытаешься хоть как-то восстановить и сохранить историю своих родственников.

Виталий Николаевич Логунов.

г. Иваново.

В связи со 125-летием со дня рождения А.Н. Луцкого, отмечавшимся в 2008 году, в "Независимом военном обозрении" - приложении к "Новой газете" - от 26 декабря 2008 года была опубликована большая статья об Алексее Николаевиче под названием "Сотрудник двух разведок - российской и советской". Автор статьи В. Антонов - ведущий эксперт Кабинета истории внешней разведки одноимённой федеральной службы России. В нашем семейном архиве сохранился экземпляр газеты "Мичуринская правда" от 26 декабря 1970 года № 257, в которой опубликованы два материала. В рубрике "Наш календарь" - заметка:

"Декабристы - наши земляки", автор И. Плугин, в рубрике "Наши славные земляки" - статья "Сподвижник Лазо", автор И. Никулин. В этих материалах говорится об одном из замечательных представителей нашей Родины, кадровом военном разведчике старой России, организаторе разведки и контрразведки Советской России на Дальнем Востоке, штабс-капитане Алексее Николаевиче Луцком - соратнике легендарного Сергея Лазо, разделившем с ним и Всеволодом Сибирцевым мученическую смерть от рук белогвардейцев и японских интервентов в апреле 1920 года.

Алексей Николаевич Луцкий родился 10 февраля 1883 г. в г. Козлове (Мичуринске) в многодетной семье нотариуса - коллежского асессора, дослужившегося до личного дворянства - Николая Константиновича Луцкого и его законной жены Натальи Сергеевны, о чём есть запись в метрической книге Соборной Покровской церкви, хранящейся в Тамбовском областном архиве. Через год после рождения Алексея его отец Н.К. Луцкий умер, и его вдове Наталье Сергеевне пришлось одной заботиться о воспитании детей. На дорогостоящее образование в семье не хватало средств, поэтому и по настоянию родственников Алексей встал на стезю священнослужителя: в Рязани он окончил духовное училище и два года проучился в духовной семинарии. Не закончив её, в 1901 году в возрасте 18 лет он круто изменил свою судьбу, поступив вольноопределяющимся в 14-й гренадёрский Грузинский полк, а уже 1 сентября 1901 года был зачислен юнкером в Тифлисское юнкерское пехотное училище. Окончив училище, в сентябре 1904 года в чине подпоручика был направлен в Москву в 4-й гренадёрский Несвижский имени князя фельдмаршала Барклая-де-Толли полк.

В дальнейшем его судьба оказалась тесно связанной с Дальним Востоком. В 1905 году он впервые прибыл туда, участвуя в боях в русско-японской войне в Маньчжурии в составе 1-го Восточно-Сибирского стрелкового Его Величества полка. В боях у Мукдена командовал ротой, о чём свидетельствуют записи в его послужном списке.

После окончания войны вернулся в Москву в свой полк, а в апреле 1906 года вышел в отставку с должности адъютанта батальона и зачислен в запас армейской пехоты. В дальнейшем он служил в правлении Рязанско-Уральской железной дороги, где его вскоре и находит высочайший указ о награждении "За отличную усердную службу и труды, понесённые во время военных действий" орденом Святого Станислава 3-й степени и бронзовой медалью “В память о русско-японской войне”.

Однако с осени 1908 года А.Н. Луцкий вновь на военной службе в 13-м Восточно-Сибирском стрелковом полку, а также в штабе 4-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, располагавшемся в Чите, где занимается обработкой сведений об армиях сопредельных с Россией государств, в том числе Японии.

Осенью 1912 года Алексея Николаевича командируют во Владивосток в окружную подготовительную школу переводчиков при Восточном институте на японское отделение, где он овладевает японским, китайским и корейским языками. После восьми месяцев обучения его направили в Японию в двухгодичную командировку для углубления знаний японского языка, изучения истории, политики и экономики страны, получения практических навыков разведывательной работы.

С началом первой мировой войны Луцкого отзывают из командировки и присваивают звание штабс-капитана. Сферой его профессиональных интересов становятся Маньчжурия и Харбин, где в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги активизировалась деятельность иностранных разведок. В местечке под Верхне-Удинском (ныне г. Улан-Уде) он организует русскую резидентуру, создаёт агентурную сеть. С 1916 г. Луцкий служит в разведывательном отделении штаба Иркутского военного округа (ШИВО). С апреля 1917 года он - старший помощник начальника контрразведки, а через месяц - в Петрограде на курсах контрразведки при Главном управлении Генштаба России.

Пребывание в Петрограде имело большое значение для формирования политических взглядов Луцкого и выбора дальнейшего жизненного пути. Уже в августе того же года Алексей Николаевич был направлен в Харбин начальником контрразведывательного пункта на КВЖД. Здесь его избирают в Харбинский Совет рабочих и солдатских депутатов, он сотрудничает с большевиками и раскрывает контрреволюционный заговор генерала Хорвата - комиссара временного правительства на КВЖД. Алексей Луцкий отчётливо осознаёт, что безопасность России нужно сохранить при любой власти, поддерживает и бережёт свою агентуру, которая отслеживает ситуацию в районе КВЖД.

После разгрома китайскими войсками и белогвардейцами Харбинского Совета в декабре 1917 года Луцкий уходит в подполье, а в январе 1918 года нелегально выезжает в Иркутск, где установлена Советская власть. Там он занимается восстановлением охраны государственной границы, ведёт активную работу по разоблачению деятельности иностранных разведок, работавших в Иркутске под прикрытием дипломатических представительств.

Летом 1918 года в связи с чехословацким мятежом все советские организации были эвакуированы из Иркутска в Забайкалье. Луцкий вновь на нелегальном положении. Работая кассиром на железной дороге, он собирает разведывательные сведения о передвижениях войск противника. Однако вскоре Алексея Николаевича арестовывают и доставляют в Благовещенск. Но из-за недостаточности улик он был освобождён и мобилизован в колчаковскую армию, где и служил в одном из её штабов, собирая разведывательные сведения. Вскоре по доносу провокатора Луцкий был вновь арестован и до февраля 1920 года находился в харбинской тюрьме.

К этому времени военно-политическое положение в Сибири и на Дальнем Востоке коренным образом изменилось. Под ударами Красной Армии пал режим Колчака. 31 января 1920 года партизанские отряды вошли во Владивосток. По требованию харбинских рабочих Луцкий и другие политзаключённые были освобождены.

С февраля следующего года Алексей Николаевич - член Военного Совета Приморья и начальник иностранного отдела. Одновременно он продолжает работу в разведке и контрразведке, в тесном контакте с Сергеем Лазо, реорганизует партизанские отряды в регулярные части Красной Армии. Как член Военного Совета Луцкий поддерживает официальные отношения с миссиями иностранных государств, добывая исключительно важные разведывательные сведения и документы о деятельности главнокомандующего японскими оккупационными войсками на Дальнем Востоке, которые продолжали оставаться в Приморье. Командир 1-го Дальневосточного советского полка Николай Ильюхов в своих воспоминаниях о Луцком пишет: "На меня этот человек произвёл сильное впечатление. Он был собран, слова его отличались меткостью. В нём можно было видеть деловитость и способность расположить к себе собеседника с первого знакомства. В Луцком был виден военачальник большого размаха".

На основании полученных разведданных Луцкий 1 апреля докладывал Реввоенсовету 5-й армии: "Отношения с японцами натянутые. Наша позиция твёрдая и спокойная. Оценка тактики японцев: более всего вероятно, что они будут создавать инциденты, давить на нас вплоть до полной оккупации ряда населённых пунктов. Но, возможно, мы стоим накануне открытого выступления". Его предположения оказались верными.

В ночь с 4 на 5 апреля японские войска внезапно окружили все правительственные учреждения Владивостока и, ворвавшись в здание Военного Совета, арестовали находившихся там Сергея Лазо, Всеволода Сибирцева и Алексея Луцкого. В исторической литературе это достаточно полно отражено. В историю вошла версия о том, что Лазо, Луцкий и Сибирцев погибли от рук японских интервентов и белогвардейцев на станции Муравьёв-Амурской 28-29 мая 1920 года, будучи сожжёнными в паровозной топке.

В городе Уссурийске Приморского края стоит памятник - воздвигнутый на постамент паровоз. Надпись на постаменте гласит, что в топке этого паровоза белогвардейцами и японскими интервентами были сожжены "пламенные революционеры - борцы за власть Советов на Дальнем Востоке". В их числе Алексей Луцкий - один из первых советских разведчиков, в честь которого названа одна из улиц Владивостока. А было ему всего 37 лет.

Источник: http://www.michpravda.ru/articles/u-istokov-rossiyskoy-razvedki-5083

Отзовитесь, блокадники!

Из далекого северного Тоншаевского района, из поселка Пижма, приехала к нам в редакцию Людмила Николаевна Гераскина. Проделать в такие морозы столь неближний путь заставило женщину желание отыскать воспитанников Письменерского детдома - ребятишек, вывезенных из блокадного Ленинграда в годы войны.

В Письменерском детском доме, который существовал с 1943 по 1959 год, работала со дня открытия портнихой мама Л. Н. Гераскиной Галина Петровна Втюрина. Судя по воспоминаниям дочери, Галина Петровна была не просто и не только портнихой, но и добрым ангелом-хранителем так много перенесших ребятишек. В доме Втюриной часто бывали воспитанники детского дома. Они приходили, чтобы отогреться душой за чашкой немудрящего чая военных лет, почувствовать тепло домашнего очага, которого были лишены, поиграть, поучиться шитью у портнихи. «Ребята были постарше меня, - вспоминает Людмила Николаевна. – Я, тогда еще совсем кроха, очень радовалась их приходам, потому что девчонки возились со мной, играли. Ребята хорошо знали и моего отца Николая Трофимовича, потому что он очень тепло относился к ним». Тетка Людмилы Николаевны Уланова Лидия Александровна тоже работала в детском доме, была воспитателем в группе мальчиков. Так что с детдомом и его воспитанниками была так или иначе связана вся семья Людмилы Николаевны.

Став взрослыми и разъехавшись из детского дома кто куда, его воспитанники еще долгое время поддерживали связь с Втюиными, с Улановыми, переписывались между собой. Нередко бывшие детдомовцы съезжались на встречи в гостеприимный и хлебосольный дом Втюриных. Людмила Николаевна хорошо помнит, как была рада этим встречам мама.

Но время шло, связь постепенно утрачивалась, жизнь и заботы закрутили-завертели всех в своем водовороте. Галины Петровны Втюриной уже нет в живых, но ее дочь очень хочет разыскать некоторых из воспитанников Письменерского детского дома, с которыми успела подружиться, которых любила ее мама. Людмила Николаевна просит откликнуться тех, кто живет (или жил во всяком случае) в Нижнем Новгороде. К сожалению, их адреса утеряны, Гераскина сообщила те сведения о бывших детдомовцах, которые у нее сохранились.

Итак, разыскиваются воспитанники (или их родственники) из числа детей блокадного Ленинграда бывшего Письменерского детского дома:

1. Олег Владимирович Мотоленко (в детдоме был его отец Владимир). Проживал (а может, и проживает) на пр. Кораблестроителей.

2. Галина, чья фамилия начинается на букву Ш. В свое время Г. П. Втюрина хотела удочерить Галину, но не разрешили.

3. Иван Леонидович Молев, проживал (проживает), кажется, на бульваре Юбилейном в Сормове.

«Эти ребята мне как братья и сестры, - говорит Л. Н. Гераскина. – Если они сами или их родные прочитают эту газету, то пусть сообщат мне адреса разыскиваемых. Хочу опять их собрать, как собирала раньше мама».

Очень надеемся на помощь наших читателей. Если у вас появится информация об этих людях, то пишите в редакцию или звоните по тел. 419-73-72 или на мобильный Людмилы Николаевны Гераскиной 8-904-781-58-41.

Источник: http://www.pravda-nn.ru/archive/number:891/article:14338/

Хоть горшком назови

Родительскому воображению нет предела...

Десять лет назад мое имя считалось редким: девчонки–ровесницы даже немного завидовали. Зато Татьянами, Екатеринами, а тем более Наташами школьные классы и затем студенческие аудитории были «забиты» до отказа. Видимо, родители не особо долго выбирали, как же назвать любимую дочурку. Впрочем, можно уже тому радоваться, что вас, по крайней мере, не нарекли Бригантиной или Гертрудой. Кто знает, счастливо ли живется обладательницам таких имен?

Родительскому воображению, конечно, нет предела. Сотрудники ЗАГСов уже привыкли вписывать в свидетельства о рождении мудреные Оскар или Добрыня. А что если назвать сына, скажем, Марадоной или Зиданом? В голове тут же созрела легенда. Мол, муж мой — программист, страшно занят и, даже засыпая, шепчет себе под нос странные комбинации чисел. И вот поставил мне условие: назвать новорожденного сына нужно не иначе как Эппл (в честь знаменитой американской корпорации по производству компьютеров, мобильных телефонов и программного обеспечения). Продукцией этой фирмы и так заставлено полдома, и еще одному Эпплу здесь будет вполне комфортно. Но зарегистрируют ли такое имя? Звоню в один из минских ЗАГСов.

— Как–как? — слышу безразличный голос на том конце провода.

— Э–п–п–л, Эдуард, дважды Полина, Леонид...

— Ну если вы считаете, что это нормальное имя для ребенка, то называйте. Правда, вам придется заявление написать, ведь такого имени нет в «Справочнике личных имен», которым мы обычно пользуемся. Рассматривать не будем, скорее всего, так и зарегистрируем.

Получается, назвать малыша можно хоть Трактором, хоть Дюссельдорфом?

— Все эти странные имена — по большей части — проекции родителей, — уверен доктор психологических наук, профессор Игорь Фурманов. — Вот, например, девушка в детстве мечтала, чтобы ее звали Барби или Лицития. А ей дали имя Маруся. Но детская мечта не исчезла, и когда Маруся родила дочь, назвала ее так, как сама захотела. Невзирая на то, что «Барби Пупкина» как–то странно звучит. Конечно же, имя можно изменить, но позже, лишь получив паспорт. И все детство пройдет с этим безобразным «ярлыком». Ребенок может привыкнуть к тому, что на него показывают пальцем. Разовьются комплексы, от которых взрослому человеку трудно будет избавиться, даже сменив имя. Не понимаю, зачем обрекать собственных детей на муки?

В самом деле, чем мотивируют свой выбор сами родители? Неужели стремление к непохожести — аргумент, чтобы называть чад Клеопатрами и Самидуллами?

— Вовсе нет, — уверяет минчанка Анастасия Валицкая. — Имя выбиралось не для того, чтобы выделиться. Мы с мужем подходили к этому ответственно. Ребенка решили назвать Космос — это греческое имя, так нарекали героев мифов. Означает: «порядок, красота», а еще космос — это гармония во Вселенной. Вообще, я планирую родить еще одного сына и назвать его Тарас — в переводе с греческого «тревога, дисгармония, смятение». Так что один ребенок будет со знаком плюс, а второй — со знаком минус. И в моей семье воцарится гармония. Хотя бабушки и прабабушки не признают нашего выбора. Но, думаю, сменят гнев на милость. Ведь это сейчас имя экзотическое, а потом, кто знает, может Космосами станут называть чаще?

Кстати, сынишку пока ласково зовут Кузя, а сама Анастасия шутит: «Я ведь теперь Кузькина мать!»

Кстати

20 самых популярных сейчас имен

Женские: Дарья, Анастасия, Анна, Мария, Полина, Елизавета, Ксения, Александра, Виктория, София.

Мужские: Владислав, Артем, Иван, Егор, Максим, Алексей, Никита, Илья, Александр, Даниил.

Компетентно

Наталья Баранова, начальник отдела ЗАГС Московского района Минска:

— Прежде чем давать имя ребенку, нужно думать, каково будет, к примеру, девочке Николь в более зрелом возрасте. И как это будет звучать — Николь Ивановна? Мы, конечно, не можем отказать в регистрации имени, если оно не противоречит нормам морали. Но просим родителей подумать, если оно не подходит к отчеству или фамилии, труднопроизносимо. Вообще, зарегистрировать ребенка можно в течение трех месяцев, а этого времени хватает, чтобы прийти в ЗАГС, полистать справочник, посоветоваться. Сейчас почему–то забыли красивое русское имя с богатой историей — Ольга. И с радостью называют девочек Полинами или Аринами. А мальчиков — старославянскими именами Яромир, Радислав, Светозар, Мирослав, но не Дмитрий и не Петр.

Владимир Янчук, доктор психологических наук, профессор, декан факультета психологии Академии последипломного образования:

— Имя, полученное от родителей, может ласкать слух, но может стать и причиной многих бед на протяжении всей жизни. Часто, увлекаясь экзотикой, родители забывают: от того, как они свое чадо назовут, может зависеть и отношение к нему. Вспомним целый веер дразнилок в отношении Светок, Ленок, Вовочек и т.п. Это же касается и фамилий. Иногда даже партнера выбирают только из–за фамилии, настолько сильно желание избавиться от своей, которая воспринимается как причина всех злоключений. Родителям я советую подумать о возможных последствиях их безрассудных действий.

Источник: http://www.sb.by/post/113111

Иван Сергеевич и другие Фатеевы

"Февральским днем 1907 года у окружного суда собралась большая группа присяжных поверенных. Только что состоялось трудное, долго вызревавшее и встретившее немало преград решение: господа юристы объединились наконец в собственное сообщество. Для Ивана Сергеевича Фатеева, избранного товарищем председателя, это был вдвойне значимый день, потому что он означал конец затянувшегося периода, с закрытием газеты "Восточное обозрение", которую он редактировал, арестом и тюремным заключением – вслед за введением по всей Сибири военного положения".

Так должна была начинаться сегодняшняя "Иркутская история", и, когда ее первый абзац был написан, раздался звонок от Ирины Владимировны Ивановой: "Я – внучка Ивана Сергеевича Фатеева и хочу передать вам материалы из его архива".

Так в минувшие выходные и попали ко мне документы, один из которых публикуется сегодня. Не могу отказаться и от пересказа беседы с самой Ириной Владимировной.

Протапливал комнату собраниями сочинений

– Об архиве Ивана Сергеевича Фатеева я узнала лишь после смерти мамы, а она обнаружила его, разбирая бумаги после смерти бабушки.

– О них никогда не говорилось?

– Никогда. Но все бережно сохранялось. Хотя казалось, документы были обречены: в феврале 1938 года, сразу же после ареста дедушки, в его кабинете поселился следователь НКВД Новиков – тот самый, что завел на него дело. В дровяник он не ходил, а протапливал комнату собраниями сочинений и бумагами из шкафа. А в один из дней прислал двух младших по званию – и к его возвращению в кабинете стало очень жарко. На другое утро комнату, как всегда, опечатали, но мой отец забрался через окно и вынес оставшиеся документы.

– Обошлось?

– К счастью, Новиков был отправлен в командировку, вместо него въехали два других сотрудника НКВД. После он вернулся и жил вместе с братом-студентом. Бабушка, Мария Арсеньевна Фатеева, писала в прокуратуру сдержанные, но очень жесткие письма, по пунктам перечислявшие все нарушения законодательства, но ответом стала лишь коротенькая информация, что Иван Сергеевич умер от... клещевого энцефалита. Бабушка нашла в себе силы и прожила еще тринадцать лет, поддержав не только детей, но и нас, внуков. Последние месяцы она провела сидя в кровати, но каждое утро просила принести ей таз с холодной водой и, умывшись, надевала свежую блузку с галстуком и брошью "Камея".

Дал слово вернуться в Сибирь.

– Имя Марии Арсеньевны Фатеевой встречается в газетах за 1907 год: о ней пишут как об активнейшем члене правления местного общества "Просвещение". Она была иркутянка?

– Да, дочь первого правителя дел Восточно-Сибирского отдела императорского русского географического общества. Но с Иваном Сергеевичем они познакомились и поженились не здесь, а в Москве, после окончания дедушкой университета. В Иркутск вернулись уже со старшей дочерью на руках. У бабушки было много родственников в Костроме, туда же переехал ее отец, и Ивану Сергеевичу, безусловно, нашлась бы работа, но он еще несколько лет назад дал себе слово непременно вернуться в Сибирь. Дело в том, что Ивана Сергеевича бесплатно обучали в иркутской гимназии, а начиная с третьего класса обеспечивали репетиторством, так что он зарабатывал 10–25 рублей ежемесячно. И на первое время в московском университете иркутская гимназия выделила ему стипендию, а затем передала студента Фатеева на попечение столичного общества взаимопомощи учащихся сибиряков.

– Современники вспоминают Фатеева как чрезвычайно спокойного, добродушного человека – и в то же время он подписывал оппозиционное "Восточное обозрение", а с началом реакции в числе первых попал в тюрьму. Чем объяснить его близкую связь с иркутской политической ссылкой?

– Лично для себя я нашла простое, бытовое объяснение. Дело в том, что Иван Сергеевич, сын крепостного и крепостной, на шестом году жизни остался полным сиротой и выжил исключительно благодаря политссылке. Мама его умерла по дороге на Амур, где надеялась найти лучшую долю, и чужие люди, похоронив ее, отдали мальчика старому холостяку ссыльному. В его доме оказалась отличная библиотека, и, едва научившись читать, дедушка так погрузился в нее, что после легко выдержал вступительные экзамены в гимназию. Кстати, все дети Ивана Сергеевича получили хорошее образование. Моя двоюродная сестра долго хранила золотую медаль своей матери, но в трудное время ее все-таки пришлось "съесть".

Один поклонник – красный, другой – белый.

– А сохранилась ли фамилия Фатеевых?

– Увы, нет. Сын Ивана Сергеевича умер в десятилетнем возрасте, мой брат – в 1944-м. А вот девичью фамилию моей матери, Каппель, до сих пор носят московские родственники. С их помощью я и составила родословную по этой линии. Мой дедушка, двоюродный брат известного в Иркутске генерала Каппеля, также был военным, но служил в Прибалтике. Он взял в жены мою бабушку, выпускницу консерватории Марию Николаевну Пригоровскую, и у них было двое детей, а во время третьих родов бабушка умерла. Маму с братом после этого увезли в Петербург и определили в Ксенинский девичий институт и кадетский корпус. После октябрьского переворота директриса института эвакуировала нескольких воспитанниц (в том числе и мою будущую маму) в Симбирск, устроила в гимназию, но и здесь их настигла гражданская война. У мамы, в ту пору семнадцатилетней барышни, оказались два поклонника гимназиста, один из которых объявил себя белым, а другой – красным. Когда к городу начали подступаться красные, белогвардеец предложил ей уехать вместе, но она не решилась. Тогда красный предложил "политический брак", чтобы спрятать за ним ставшую опасной фамилию – и в одночасье мама превратилась из Каппель в Гельд. Уже в Иркутске мамин муж встретил свою "неполитическую" любовь – и мама отпустила его. Но и долгие годы после этого он заезжал в наш Фатеевский дом, дружески общался со всеми, а мне дарил дефицитные тогда цветные карандаши.

Приданое от института.

– До 1937 года мама переписывалась и со своим братом, Владимиром Васильевичем Каппелем: он ушел из России с белочехами и продолжил учебу уже в Европе. После ареста дедушки за границу больше не писали...

– А откуда арестовали Ивана Сергеевича?

– Из флигеля дома № 35 по улице Карла Маркса, где я живу до сих пор. Дедушкину семью вселили сюда в 1918-м, после того как во время боев сгорела их квартира на набережной Ангары. У Ивана Сергеевича и Марии Арсеньевны Фатеевых было четверо детей, и когда они обзаводились семьями, то не съезжали, а оставались здесь, во флигеле: у бабушки с дедушкой был очень мягкий, уживчивый характер. Помню, папа после работы мыл руки и сейчас же бежал к бабушке в комнату. Когда она умерла, он также торопился от умывальника – и останавливался на полпути...

Сейчас в нашем флигеле коммуналка, но я рада, что в дедушкином кабинете живут уже не родственники следователя Новикова, а совсем другие, не причастные к этой истории люди. Рада, что в общей столовой остается высокий Фатеевский буфет и что я могу здесь пить чай и показывать внучке Лизе фотографии, письма и даже кусочек покрывала со штампом Ксенинского девичьего института, полученного в приданое ее прабабушкой, Верой Васильевной Каппель-Фатеевой.

Под перекрестным огнем.

(публикуется впервые)

"В комиссию Иркутской городской думы по расследованию событий 8–16 декабря 1917 года от городского юрисконсульта присяжного поверенного Ивана Сергеевича Фатеева, временно живущего в Знаменском предместье, в Трапезниковской школе, в квартире директора.

Ввиду сообщения комиссии к гражданам о сообщении ей сведений о грабежах, поджогах, имевших место в Иркутске с 8 по 16 декабря 1917 года, и об убытках, причиненных гражданам за это время междоусобною войною Иркутского гарнизона, сообщаю: 8 декабря, после заседания Окружного суда, где я выступал по городскому делу, зашел в городскую управу, где получил жалованье в сумме 360 руб., и справился, не предвидится ли сегодня какое-нибудь выступление местного гарнизона: еще в суде я слышал, что на понтонном мосту стоит пушка. Получив ответ, что на 7 часов назначена Дума, которая, кажется, будет разогнана, я пообещал прийти вечером.

Возвратившись домой, я около 2-х часов дня услышал от детей, что от понтона идет много солдат. Действительно, у ворот нашей квартиры стояли густой цепью солдаты. Прочтя на воротах дощечку с моим именем, они сказали, что арестуют меня, и это слышал мой сын.

Началось томительное ожидание всей семьей появления в квартире солдат. Приблизительно к 2.30 среди солдат сделалось какое-то движение, часть их отбежала, а часть заскочила в наш двор и рассыпалась. Сейчас же послышались выстрелы, стреляли пачками. Около 3-х часов возвратился по Баснинской из лавки один из членов семьи и сказал, что на углу Баснинской и Набережной лежит убитый солдат. Когда перестрелка несколько ослабела, мы выбежали на улицу и закрыли ставни и калитку. После этого одиночными выстрелами прострелили окна выходивших на улицу кабинета и спальни. Пришлось укрываться в других комнатах, выходивших во двор и защищенных матрасами и шубами. Так прошла ночь, стрельба ни на минуту не утихала. Всякий визг открываемой нами двери в кабинет и спальню вызывал залповую стрельбу, как будто кто-то прислушивался к малейшему шуму внутри дома. К ней присоединился еще и обстрел дома пулеметами, работавшими то с одной, то с другой стороны, и, наконец, разрывы шрапнелей во дворе и над крышей. Под таким интенсивным огнем мы просидели 9 и 10 декабря, а в ночь с 10 на 11 декабря вынуждены были скрыться в подполье: впечатление было такое, как будто стреляют в комнатах. Особенно тревожно проходило время вечером 12 декабря, когда начались массовые пожары. Минут за десять до 4-х часов утра 13 декабря мы услышали страшный толчок и сотрясение всего дома, посыпалась земля... Мы сделали разведку, и оказалось, что коридор, соединяющий столовую с передними комнатами, разрушен и валит удушливый дым. Выскочив во двор, мы прошли в училище слепых и здесь через полчаса крика и стука под пулями были пущены в помещение. Я имел возможность наблюдать, как жарко со всех сторон горела моя квартира. Имущество застраховано не было. Из вещей успели захватить с собой три одеяла, старое пальто, два полотенца, служившие белыми флагами, и 7 чайных ложек. Все же остальное имущество, огромная ценная библиотека, собиравшаяся 26 лет, свои и чужие деньги и документы, в том числе векселя, долговые расписки, исполнительные листы, расчетные и сберегательные книжки, купчие крепости, – все мое делопроизводство по адвокатским делам, делопроизводство жены моей сделалось добычей огня.

13, 14 и 15 декабря я со своей семьей, кухаркой и горничной провели среди слепых воспитанников и беженцев из расстрелянных и разграбленных квартир, принадлежащих тому же училищу. 16 декабря, во время перемирия, все слепые и беженцы (118 человек) по распоряжению Военно-революционного комитета были эвакуированы Красным крестом в Трапезниковскую школу Знаменского предместья, где я с семьей из-за отсутствия квартиры нахожусь и в настоящее время.

Присяжный поверенный И.С. Фатеев, г. Иркутск, января 12 дня 1918 г."

Источник: http://news.bcm.ru/doc/24299

«Моряки Кронштадта верили, что их услышат»

С 1 по 18 марта мы отмечаем 90 лет события, вошедшего в историю под названием Кронштадтский мятеж. Тема трагических событий весны 1921 года стала главной в жизни капитана первого ранга в отставке Марата Николаевича Кузнецова. Сегодня военный журналист, автор книги «За что был расстрелян Кронштадт» в гостях у «kronгазеты».

Потомственный военный

- Марат Николаевич, меня всегда интересует, что заставляет человека выбирать тот или иной жизненный путь, что заставляет его идти именно по этой дороге. Расскажите, как Вы оказались в Кронштадте? Почему тема кронштадтских событий стала для Вас главной?

- Корни мои в Тверской губернии, а родился я в Самаркандской области, в Узбекистане. Отец служил там.

- Так Вы пошли по стопам отца?

- Можно сказать, что я потомственный военный. Но я хотел быть именно журналистом. И не просто военным, а флотским. Вот тянуло меня на флот! Наверное потому, что мое детство прошло в Тверской губернии, на берегу реки Сить, потом - на берегу Волги.

- Сложно было поступать? Львовское военно-политическое училище считалось элитным.

- Поступал интересно. После окончания школы поехал в Ленинград в военно-политическое училище имени Жданова. Доехал до областного военкомата, меня завернули – сказали, туда принимают только членов и кандидатов в члены партии. Я вернулся, вступил в партию. Стал секретарем райкома комсомола.

На следующий год поехал со спокойной душой. Прибыл в училище, готовлюсь к экзаменам. Тут из Москвы приходит директива: кто в армии или на флоте не служил, того в училище не принимать!

И пошел служить. Попал в Таманскую дивизию. Через год посылаю запрос в училище, откуда получаю ответ: «Уважаемый товарищ Кузнецов, в этом году наше училище подлежит расформированию и набора больше не будет».

Хочу на флот!

- Вот что называется «не судьба»! Как же Вы все-таки во Львов попали?

- А вот служу, пишу в «Таманец» (дивизионная газета). Я знал, что во Львове есть училище, но, думаю, раз к флоту отношения не имеет, что же я буду поступать? Решил поступать в университет. Собрал документы и вдруг однажды в начале лета меня вызывают в редакцию газеты «Таманец». Редактор представляет меня незнакомому подполковнику: «Вот наша краса и гордость, его рекомендуем». Подполковник оказался из Львовского училища.

Я говорю: «Так я хочу на флот!» Он отвечает: «Чудак ты человек! Это профессия журналиста, а не летчика или танкиста. Будешь учиться, попросишься на флот, тебя могут и на флот направить!» Так в 60-м году я поступил. На втором курсе возвращаемся с зимних каникул, а на училище вывеска висит: «Высшее военно-политическое училище Советской армии и Военно-морского флота».

- Откуда такое стремление во флот?

- Романтика юношеская во мне укрепилась, хотел писать о море и моряках. Все свершилось. В 1964 году окончил факультет журналистики Львовского Высшего военно-политического училища Советской армии и Военно-морского флота. Назначен в «Советский моряк» (так раньше называлась «Морская газета») корреспондентом. Дослужился до заместителя редактора.

Зацепила история

- Марат Николаевич, знаю, что Вы встречались с Гагариным, Терешковой – писали об их пребывании в Кронштадте. Всю Балтику исходили на военных кораблях. Но как получилось, что главной для Вас стала тема кронштадтских событий?

- Эта тема меня заинтересовала еще в школе. В десятом классе мы по истории проходили кронштадтский мятеж. Рассказывалось, что началось с митинга, была принята резолюция, «черносотенная», как ее называли. А резолюция сама не приводилась. Вот мне и засело узнать, что там было написано. Отсюда все и пошло.

- Текст резолюции нашли?

- Конечно, вот она, в книге есть. 15 пунктов.

- Сколько времени Вы работали над книгой?

- Очень долго, лет десять. Сначала мне не давали документы. Потом уже Перестройка началась, доступ к документам открыли, стало проще. Я начал с архива Военно-морского флота.

Вооруженного мятежа не было

- Есть мнение, что это не просто мятеж был, а четвертая революция.

- Нет, вооруженного мятежа не было. Их никто их не организовывал, выступление было стихийным. Это было ярко выраженное недовольство народа политикой правительства большевиков. Главное требование – отдать власть советам. Потому что перед октябрем обещаний было много: «Фабрики - рабочим, земля – крестьянам!»... Но ничего из этого выполнено не было. Наоборот, крестьяне и рабочие стали чувствовать себя угнетенными. А моряки знали, что происходит у них дома, да и здесь у них тоже не очень хорошая жизнь была.

- Давайте напомним читателям, как развивались события в марте 1921 года.

- Митинг на Якорной площади прошел первого числа. На митинге присутствовал формальный глава государства Калинин. Ему не дали говорить, но и не задерживали. Калинин уехал в Петроград, никто из коммунистов и их руководителей не был арестован. Но как все было подано стране! Уже 2 марта «Правда» вышла с сообщением на первой полосе: «Новый белогвардейский заговор. Мятеж бывшего генерала Козловского и корабля «Петропавловск». Козловского и его сподвижников объявили вне закона.

7-го вечером Кронштадт был обстрелян со стороны Лисьего Носа. А 8-го с той же стороны на штурм пошли курсанты военных училищ. Тогда кронштадтцы взялись за оружие. Начался военный конфликт 16 марта со стороны Ораниенбаума начался настоящий штурм Кронштадта по льду.

- Вы думаете, кронштадтцы все-таки рассчитывали победить? Или в чем была их цель?

- Если бы кронштадтцы хотели воевать, они бы Калинина не отпустили, коммунистов бы арестовали. А когда начался штурм, он же могли и с корабельной артиллерии обстрелять нападавших, могли просто лед сломать. Это же на льду все происходило! Там нигде не спрячешься. Но они же этого не сделали!

- Почему? По наивности?

- Они верили, что их услышат и сделают так, как они хотят. Потому и допустили коммунистов в Кронштадт. И потом, если бы во главе революционного комитета стояли офицеры, может быть, они бы по-другому себя вели. Но во главе стояли матросы. И когда коммунистов допустили в Кронштадт, братание устроили: красноармейцы идут на них, а моряки расстегивают бушлаты и бегут к ним навстречу.

– Типа: мы свои?

- Да. Были случаи, когда и красноармейцы бросали оружие и бежали с объятиями. Поэтому поступил приказ – стрелять и по кронштадтцам, и по своим. И все сразу стало на места.

Первым актом стал расстрел мятежников. 18 марта всех моряков, сколько взяли, построили в одну шеренгу на Усть-Рогатке в гавани и каждого второго на виду у экипажей кораблей расстреляли в затылок. Потом расстреливали в Пушкине, Стрельне… Точная цифра неизвестна. Считается, что жертвами стало около 14 тысяч кронштадтцев.

- В 1994 году Указом Бориса Ельцина участники кронштадтского мятежа были реабилитированы. Для Вас эта тема закрыта?

- Уже все ясно. Вот почему в книге я больше места уделил не своим рассуждениям, а документам. Теперь я хочу постепенно все фамилии участников тех событий опубликовать. А спорить уже не о чем.

Беседовала Татьяна Подезва

Указ Президента России Бориса Ельцина от 10 января 1994 года реабилитировал участников кронштадтских событий. Казалось бы, можно поставить точку. Однако история не закончилась. Памятника жертвам кронштадтских событий до сих пор нет. Закладной камень, установленный по следам Указа в 1994 году, используется жителями города абсолютно неподобающим образом. При этом существует улица Фейгина, стоит памятник морякам Балтики с сомнительной историей. Получается, память тех, кто расстреливал, увековечена, а жертвы забыты.

Сегодня, 1 марта, открывается горячая линия по памятникам. Самое время напомнить властям и жителям города о долге перед кронштадтскими моряками. Их не поняли современники, но не должны забыть потомки. Память о них должна быть светлой.

Источник: http://www.kotlin.ru/krongazeta/krongazeta_17658.html

Забытые страницы истории Челябинской области

Верхнеуральская тюрьма Челябинской области – одна из самых известных и страшных российских политических тюрем. И если в учебных заведениях ФСБ до сих пор стыдливо избегают детального изучения десятилетий репрессий и террора против лучшей части собственного народа, то уж нам, то с Вами сам бог велел изучать историю своей страны именно по истории ее тюрем. В Верхнеуральском политизоляторе особого режима страдали многие исторические личности. Их каждый день и час гнули и ломали, стараясь подавить, растоптать и унизить. История страны, история сопротивления преступлениям режима – это история первого на территории Челябинской области политизолятора.

Новая тюрьма Верхнеуральская, была заложена в 1905 году и введена в строй 27 августа 1914 года, тогда же в ее мрачные камеры поступили и первые страдальцы. Но шла первая мировая война, и практически всех осужденных отправляли на фронт. После революции жизнь тюрьмы заметно оживилась. Сюда потекли потоки арестантов. И белые и красные, в зависимости от того, кто был у власти в то время. При НЭПе страшная тюрьма недолгое время пустовала, превратившись лишь в годы репрессий в специальный политизолятор ГУГБ НКВД. В 1936 году «злобный карлик» - самая зловещая фигура аппарата подавления - Николай Ежов сменил Генриха Ягоду, и сразу же повсеместно ужесточился режим содержания заключенных. При начальнике Верхнеуральской тюрьмы младшем лейтенанте ГБ Артемьеве камеры острога были переполнены. Количество заключенных превышало 2000 душ.

Засекреченный арестант №114 одиночной камеры Верхнеуральской тюрьмы особого назначения древний старец митрополит Пётр верный и ближайший помощник Патриарха Тихона страдал тяжелой формой бронхиальной астмы. В 1931 году в заключении Владыку частично парализовало. Случилось это после визита сотрудника спецслужб Тучкова, цинично предложившего Святителю стать осведомителем ГПУ. Ещё ранее у глубокого старика началась, тяжелая цинга выпали все зубы.

Есть свидетельства о том, что митрополит Сергий (Страгородский), ожидая освобождения законного Местоблюстителя, направил советскому правительству письмо, что в случае выхода из заключения митрополита Петра, вся Церковная политика уступок изменится в прямо противоположную сторону. Советские власти отреагировали должным образом, и Владыка Пётр, дождавшись дня освобождения — 23 июля 1936 года — в Верхнеуральской тюрьме, вместо свободы получил новый срок заключения ещё на три года. К этому моменту ему было уже семьдесят четыре года и власти решили объявить Святителя умершим, о чём и сообщили митрополиту Сергию, которому в декабре был усвоен Патриаршего Местоблюстителя пост — ещё при живом митрополите Местоблюстителе Петре. Так прошёл ещё год тяжкого заключения для смертельно больного старца-первосвятителя.

В июле 1937 года по распоряжению Сталина был разработан оперативный приказ о расстреле в течение четырёх месяцев всех находящихся в тюрьмах и лагерях исповедников. В соответствии с этим приказом администрация Верхнеуральской тюрьмы составила против Святителя обвинение: «...проявляет себя непримиримым врагом советского государства..., обвиняя в гонении на Церковь ее деятелей. Клеветнически обвиняет органы НКВД в пристрастном к нему отношении, в результате чего якобы явилось его заключение, так как он не принял к исполнению требование НКВД отказаться от сана Местоблюстителя». 2 октября 1937 года тройка НКВД по Челябинской области услужливо приговорила непреклонного митрополита Петра Крутицкого к расстрелу.

27 сентября (10 октября н. ст.) 1937 года в 4 часа дня священномученик митрополит Пётр был расстрелян в Магнитогорской тюрьме, и тем самым увенчал свой исповеднический подвиг пролитием мученической крови за Христа. Петр Крутицкий был канонизован Архиерейским Собором Русской Православной Церкви в 1997 году.

Во времена сталинских репрессий в массовом порядке уничтожались не только лучшие люди нашей страны, но и в первую очередь потомки тех, кто собственного говоря и начал борьбу против самодержавия, участвовал в восстании декабристов. В печально знаменитом Верхнеуральском политизоляторе отбывал свой тюремный срок и незаслуженно забытый современниками Михаил Петрович Якубович правнук декабриста Александра Якубовича, племянник поэта и революционера Петра Якубовича.

Справка:

Якубович, Александр Иванович (1792 — 3 (15) сентября 1845) — декабрист, капитан Нижегородского драгунского полка, литератор. Воспитывался в Благородном пансионе при Московском университете. С 1813 года служил юнкером в лейб-гвардии Уланского полка, в 1818 за участие в качестве секунданта в четверной дуэли А. П. Завадовского с В. В. Шереметевым был переведён на Кавказ в Нижегородский драгунский полк в чине прапорщика. В 1823 году за отличие в сражениях был награждён орденом Святого Владимира 4 степени с бантом. Получил на Кавказе немалую известность своими лихими набегами против горцев. 24 июня 1823 года во время экспедиции Вельяминова за Кубань получил тяжёлую рану в голову, из-за которой впоследствии носил постоянную повязку. В июне 1824 получил звание капитана. В конце 1824 года Якубович был уволен в отпуск для операции в клинике Санкт-Петербургской медико-хирургической академии. В 1825 году он приехал в Петербург, где вскоре сблизился с членами Северного общества декабристов. Якубович вызывался убить императора Александра I и участвовал в восстании на Сенатской площади. По донесению полковника корпуса жандармов Я. Д. Казимирского, который летом 1845 года находился на золотых промыслах Енисейского округа, Якубович был «одержим тяжкою болезнью, лишился употребления ног и от раскрытия головной раны нередко бывает в припадке безумия», вследствие этого енисейский губернатор В. К. Падалка распорядился о перемещении Якубовича в ближайшую больницу города Енисейск. Александр Иванович был доставлен туда 2 сентября 1845 года, а на следующий день скончался «от водяной болезни в груди».

Якубович, Петр Филиппович (1860-1911) - поэт и переводчик (под псевдонимом «Мельшин» и др.), литературный критик. Родился в Новгородской губернии в небогатой дворянской семье, учился на историко-филологическом факультете Петербургского университета (1878-1882). Сотрудничал в литературных журналах. С начала 1880-х - профессиональный революционер, попытался воскресить "Народную волю" ("Молодая народная воля", 1882), активно участвовал в подготовке террористических актов. В 1884 арестован, заключен в Петропавловскую крепость, в 1887 по «процессу 21» (26.5-5.6.1887) приговорен к смертной казни, замененной 18 годами каторги. Отбывал заключение в Карийской тюрьме, на Акатуе и Кадаинском руднике до 1895 года, после чего поселен в Тобольской губернии. В 1890-е напечатал в народническом журнале "Русское богатство" свои очерки из жизни каторжан "В мире отверженных" (1895—1898), вышедших затем несколькими изданиями. В 1904 вернулся в Петербург. Участник революции 1905 года, был арестован; из тюрьмы освободился тяжело больным. Умер в Петербурге.)

Михаил Якубович с юношеских лет участник революционного движения в России. Впервые был арестован гимназистом 6 класса. По убеждениям вначале большевик, но после начала мировой войны, разойдясь с большевиками в вопросе о войне, примкнул к меньшевистской фракции РСДРП. Активный участник революции 1917года, избирался первым председателем Смоленского Совета рабочих и солдатских депутатов, кооптировался в состав Петроградского Совета в качестве представителя Западного фронта, избирался членом ВЦИК первого созыва и членом бюро ВЦИК. Во время Корниловского выступления, будучи комиссаром Временного правительства при первой армии, лично арестовывал генерала Антона Деникина. После Октябрьской революции внук декабриста, занимая видное положение в РСДРП(м), пытается привлечь партию меньшевиков к активному сотрудничеству с большевиками и с Советской властью. Сам он в это время работает продовольственным комиссаром Смоленской губернии (единственный в Советской России губернский продкомиссар - меньшевик). Когда попытка сближения меньшевиков с большевиками провалилась, он в 1920г. выходит из партии и работает на руководящих должностях в центральных советских учреждениях: управляющим Комиссии по государственным фондам Совета труда и обороны, начальником управления промтоваров Наркомторга СССР и т.п. Михаил Якубович - автор ряда трудов и статей по экономической политике и социалистическому строительству.

В 1930г. Якубович был арестован, а в 1931г. осужден на 10 лет по процессу "Союзного бюро меньшевиков". С 1931 по 1939г. содержался в Верхнеуральском политизоляторе. Там же в 1936г. находились знаменитые деятели - Григорий Зиновьев и Лев Каменев. В 1935 году в тюрьме под Челябинском Зиновьев вёл записи, обращённые к Сталину. В частности, он писал: «В моей душе горит желание: доказать Вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это… Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Вас и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом, что я понял все, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение, снисхождение…» Утверждается, что по дороге к месту расстрела Лев Каменев держался стойко, пытался приободрить павшего духом Григория Зиновьева: «Перестаньте, Григорий, умрём достойно!» От последнего слова он кстати отказался.

."Никакого "Союзного бюро меньшевиков" никогда не существовало", - Михаил Якубович, рассказывая, как в органах ОГПУ была сфабрикована "вредительская организация". "Союзное бюро" составлялось следственными органами по принципу ведомственного представительства из честно работавших в государственном аппарате крупных и влиятельных работников основных хозяйственных учреждений (ВСНХ, Наркомторг, Госплан, Центросоюз), которые давно ушли из меньшевистской партии, а некоторые никогда к ней и не принадлежали. Путем обещаний, угроз, истязаний, применяемых строго индивидуально, в зависимости от степени сопротивления, их вынудили "признаться" в контрреволюционной вредительской работе.

Что интересно верхнеуральский арестант объясняя свое поведение на процессе, писал, что отказаться от данных на следствии показаний означало, по его мнению, сорвать процесс и устроить мировой скандал, который тогда мог нанести вред советской власти и коммунистической партии. Кроме того, это означало обречь себя на долгую мучительную смерть под пытками. Будь он действительно врагом советской власти и коммунистической партии, он, может быть, нашел бы нравственную опору своему мужеству. Но он не был врагом. Накануне суда государственный обвинитель, прокурор республики Николай Крыленко, с которым Якубович был близок с дореволюционного времени, убеждая Михаила Петровича подтвердить на открытом процессе показания, данные на предварительном следствии, сказал: "Я не сомневаюсь, что вы лично ни в чем не виноваты. Мы оба выполняем наш долг перед партией - я вас считал и считаю коммунистом..."

Судя по всему, следователи ОГПУ и не стремились ни в какой степени вскрыть действительные политические связи и действительную политическую позицию Якубовича или кого-либо из других обвиняемых. У них была готовая схема "вредительской" организации, которая могла быть сконструирована только при участии крупных и влиятельных работников государственного аппарата, а настоящие подпольные меньшевики такого положения не занимали и поэтому для такой схемы не годились. По-видимому, эта схема была подсказана работникам ОГПУ руководителями двух уже ранее намеченных вредительских процессов – Промпартии и Трудовой Крестьянской Партии— Рамзиным и Кондратьевым, которые впоследствии выступали свидетелями обвинения на процессе "Союзного Бюро". Им необходимо было для стройности политической композиции дополнить нарисованную ими схему наличием третьей политико-вредительской организации - социал-демократической.

Уже после освобождения находясь в инвалидном доме, М.П.Якубович занимался литературной работой. Кроме упомянутой повести "Красная роза", им написаны: "Смерть Бориса Годунова", историко-литературная работа, в которой он обосновывает непричастность Годунова к смерти царевича Дмитрия; "Христианство и индуизм", этико-философское исследование, доказывающее нравственное превосходство индуизма; "Что есть время", философский анализ понятия времени в теории относительности Эйнштейна; "Отношение к смерти у Л.Толстого и Дж. Голсуорси"; "Письма неизвестному", серия политических характеристик, написанных с позиций ленинизма и в значительной мере основанных на личных воспоминаниях и малоизвестных фактах: три работы этой серии - о Сталине, Каменеве и Троцком - были окончены в 1966-67гг., четвертая - о Зиновьеве - осталась незавершенной.

24 апреля 1968г. в богадельне в комнате у Михаила Якубовича был произведен обыск, изъяты все рукописи и письма. Одновременно Карагандинское УКГБ начало новое политическое следствие по делу Якубовича по ст. УК КазССР, соотв. ст.190-1 УК РСФСР. К делу были привлечены также двое его друзей, обвиняемых в "распространении". Следователь, начальник следственного отдела УКГБ майор Коваленко, вел себя - по крайней мере, по отношению к самому Якубовичу - вполне корректно. Протоколы допросов верно отражали показания Якубовича. Контрастом корректности следствия явилась научная экспертиза трудов Михаила Петровича.

Эксперты - профессора кафедр общественных наук Политехнического и Медицинского институтов Караганды Горохов и Мустафин (фамилия третьего эксперта неизвестна) написали свое заключение в духе худших образцов сталинской эпохи. Заключение содержало грубые оскорбления и брань; извращая и фальсифицируя смысл и содержание работ Якубовича, эксперты обвиняли его в провокации, контрреволюции, идеологической диверсии, протаскивании меньшевистской идеологии, клевете на марксизм-ленинизм и т. д. Все это относилось не только к мемуарно-политическим, но и к философским, литературным и историческим работам подследственного.

Несмотря на такое заключение экспертизы, по истечении установленного двухмесячного срока предварительного следствия, 24 июня 1968 года, по указанию из Москвы, дело было прекращено, изъятые при обыске письма были возвращены, но все рукописи, плод многолетнего труда, остались в КГБ "приобщенными к уголовному делу".

Самое гадкое, палачи признавались лично Михаилу Якубовичу, что знают о его невиновности, но продолжали его репрессировать. Уничтожая рукописи воспоминаний Якубовича, плод многолетнего труда - КГБ было уверено, что правда никогда не выйдет наружу. Но просчитались.

Источник: http://cheltoday.ru/article/?art_id=5237&theme=9&type=59

О чем бы Вы хотели прочитать в следующих номерах нашей рассылки?
Ведущий рассылки: Андрей Конопелько