Способность сопереживать часто кажется основой этики, мерилом доброты и панацеей от любых межчеловеческих конфликтов. Но, как показывают исследования, люди, у которых эта черта выражена слабо, не более опасны и не менее полезны для общества, чем сострадательные граждане, а умение рационально понять точку зрения другого порой помогает в общении больше, чем эмоциональный отклик. Какие виды эмпатии существуют и когда не стоит перебарщивать с сочувствием?

Еще недавно многие научно-популярные статьи превозносили зеркальные нейроны: они были открыты в начале 1990-х годов и отвечают за способность распознавать чужие действия и ощущения, представляя себя на месте других. Зеркальным нейронам начали приписывать всевозможные добродетели — озвучивались точки зрения, что без них не было бы ни героических самопожертвований, ни языка, ни, возможно, цивилизации. При более глубоком погружении в тему оказывается, что все не так просто: пока что было убедительно доказано только то, что такие нейроны существуют у макак, про человека же, несмотря на многочисленные косвенные подтверждения, ничего наверняка не известно. Поскольку засовывать микроэлектроды в человеческий мозг чисто ради эксперимента научная этика запрещает, самые точные данные поставляет магнитно-резонансная томография. Действительно, в нашем мозгу тоже есть зоны, которые одинаково включаются и когда мы, например, сами танцуем (падаем, едим, целуемся — что угодно), и когда мы наблюдаем за чужим танцем. Логично предположить, что именно они и дают возможность эмоционально «влезать в шкуру» другого человека. Но насколько эти механизмы близки к зеркальным нейронам макак и в какой степени они могут распространяться на тонкие ощущения, все еще не очень понятно — на эту тему до сих пор ведутся споры.

В любом случае, зеркальное отражение эмоций — не единственный вариант эмпатии и даже не самый точный. Конечно, оно помогает безошибочно понять чувства человека, ударившего по пальцу молотком, но уже с душевной болью, как, впрочем, и с радостью, есть нюансы — несложно в целом считать по лицу, позе и жестам ближнего, что ему плохо, но, как известно, каждая несчастная семья несчастна по-своему, и по какой причине мучается конкретный индивид, так просто не разберешь. Для этого страдальца придется расспросить и достроить картину, смоделировав собственное участие в расстроившей его ситуации. А тут, опять же, нет никакой гарантии, что модель правильная — вы же, скорее всего, «примерили» случившуюся драму на свою психику (к сожалению, многие люди считают этот, в общем-то, эгоцентричный прием самой что ни на есть истинной эмпатией). Либо на упрощенное представление о знакомом, которое зачастую основано на стереотипах и предубеждениях.

Высший пилотаж понимания — собрать у себя в голове психическую «модель» другого человека, зная его склад личности и индивидуальные реакции, и уже на нее накладывать разные ситуации. Это дает гораздо более объективное представление о чужом внутреннем мире, а писателям помогает создавать живых персонажей «из головы» — именно такой навык позволил Толстому столь убедительно описывать душевные волнения 18-летних девушек. Вот только эта так называемая «когнитивная эмпатия» — рациональный процесс, далекий от непроизвольного эмоционального сопереживания.

И тем не менее интуитивно кажется, что именно способность чувствовать чужую боль страхует нас от жестокости по отношению к окружающим — тут должно бы включаться золотое правило этики: не делай другому того, что не хотел бы испытать сам. К сожалению, практика показывает, что в реальности человеческая психика так не работает: помимо чутких добряков, высокие баллы по эмоциональной эмпатии демонстрируют… маньяки-садисты. Несмотря на кажущуюся парадоксальность, это вполне логично — иначе они просто не смогли бы получать удовольствие от страданий собственных жертв.

Конечно, настораживает то, что нарциссы и социопаты, причиняющие очень много неудобств ближним, малоспособны к эмоциональной эмпатии, но при этом хорошо владеют эмпатией когнитивной, что позволяет им искусно манипулировать людьми в своих интересах, используя чужие слабости. И тут снова возникает искушение привязать нечувствительность к злонамеренности, но если мы посмотрим полные списки симптомов того и другого расстройства, то увидим, что низкая эмпатия там проявляется в связке с другими настораживающими чертами: ощущением собственного превосходства над окружающими у нарциссов, агрессией и презрением к социальным нормам у социопатов. Кроме того, и те, и другие в целом неспособны испытывать глубокие эмоции (например, чувство любви к другому человеку как к уникальному субъекту, а не своего рода собственности или отражению).

В то же время научные данные показывают, что в чистом виде низкая способность к сочувствию не обязательно приводит к безответственному поведению: один из главных исследователей эмпатии, американский психолог Саймон Барон-Коэн (между прочим, кузен комика Саши Барона-Коэна) обратил внимание на то, что у людей с синдромом Аспергера и аутизмом низкий уровень как когнитивной, так и эмоциональной эмпатии. Несмотря на это, они не склонны к жестокости, как правило, демонстрируют стойкие моральные принципы и чаще становятся жертвами насилия, чем инициируют его сами.

И это не говоря о том, что существует довольно убедительная теория, по которой человеческая этика основана не на трепетных ощущениях, а на вполне прагматических мотивах: так, Ричард Докинз в книге «Эгоистичный ген» подробно объясняет, почему с точки зрения теории игр вам просто выгодно по умолчанию соблюдать интересы ближнего, пока он сам вас не подставил. Гуманное отношение к окружающим и способность действовать в их интересах — вполне полезные социальные навыки: в долгосрочном периоде они повышают ваши шансы на благополучие, хотя при конкретной встрече с каким-нибудь неприятным типом христианское милосердие может оказаться и не самой удачной стратегией. Склонность отдельных индивидов к явному самопожертвованию тоже можно объяснить прагматикой — хотя бы с точки зрения выживания человечества как вида.

Эмоциональная эмпатия отстает от когнитивной еще по нескольким пунктам: во-первых, она пристрастна. Мы больше склонны сочувствовать тем, кто похож на нас, и тем, кто кажется нам симпатичным (а второе часто связано с первым), мы чувствительны к слезам ребенка, но нас вряд ли может сильно разжалобить печальная статистика (хотя, казалось бы, десять тысяч смертей явно хуже, чем одна). Во-вторых, эмоциональный резонанс не всегда помогает эффективнее оказывать помощь: слишком чуткого человека чужие переживания могут подкосить настолько, что он сам сляжет на несколько часов (вплоть до физической слабости и других психосоматических симптомов). В этом плане от хладнокровного сухаря, разумом понимающего, что хорошо бы помочь ближнему, пользы в критической ситуации может оказаться намного больше. Поэтому, например, и хирурги, и психотерапевты учатся абстрагироваться от чужих эмоций — иначе они просто не смогли бы качественно делать свое дело.

Это не означает, что эмоциональная эмпатия совсем не нужна: когда мы видим в чужих глазах отражение собственных переживаний, мы чувствуем, что нас понимают, и это помогает ощущать близость с другими людьми. Просто не надо ожидать, что высокая эмпатичность гарантированно делает кого-то хорошим человеком, а от всех, кто ее лишен, стоит держаться подальше: рассудок дает нам не меньше возможностей находить общий язык и делать добро.

Дарья Варламова