Муж приехал, чтобы признаться – он любит другую женщину.

Сделал он это, как обычно, с тихой деликатностью: появился вечером, от горячего ужина отказался, поел бутербродов, упал спать, а разговор затеял утром, чтобы после, если его не захотят видеть, была возможность отступить в Москву.

Ночью Алиса была недовольна – муж потревожил ее дачную безмятежность, в которой она погрязла, пока он хлопотал в городе, все извиняясь за то, что проект отнимает много сил, и жаловался, что хочется вырваться на воздух, в сосны, на реку, но никак не складывается, важные встречи, как нарочно, по утрам, кто эти люди, которым надо обсуждать дела спозоранку?

Сейчас, без четверти полдень, еще сонная, в белой хлопковой ночной сорочке, Алиса обрадовалась тому, что причина его визита такая важная, и что после разговора он вернется в город, оставив ее с Чеховым, которого она взялась перечитывать от корки до корки.

Этим июлем детей не было: младшая, двенадцати лет, была отправлена в лагерь в Черногории; старший, только что закончивший первый курс Бауменского университета, уехал с друзьями в Европу.

Важность объяснения с Сашей ускользала от нее. Наливая кофе, Алиса думала, что вроде должна всполошиться, огорчиться, но не выходило – не было ощущения катастрофы, не возникало предчувствия, что жизнь изменится безвозвратно.

Она поставла перед ним чашку черного, себе положила сахар, налила молока.

Прислушавшись к бормотанию Саши, она поняла, что история его внезапной любви куда более интересная, чем можно было подумать.

Пока дети еще были на даче, к ним таскалась девушка, дочь дальней соседки. Когда приезжал сын по дому вечно бродила молодежь – могли завалиться к завтраку, открыть шампанское, собрать малины, и так сидеть на веранде, пока не уйдут на реку или в другие гости. Могли появиться ночью, прельстившись услышанной музыкой, голосами. Приходили с пустыми руками, жадно смотрели на котлеты, уходили сытыми и пьяными.

По большей части все были дети друзей, знакомые с детства, свои, холеные, умные, вежливые, красивые. Иногда приводили каких-то знакомых, кто из университета, кто незнакомый, но тоже с дач. Появлялись чьи-то возлюбленные, исчезали.

Девушка по имени Настя была дочерью одной балерины, которую тут недолюбливали. Выпив, она неприятно раскисала, а потом еще и любила распустить сплетен. Балерина вдовела, и делала это скучно – располнела, красила волосы в вызывающий рыжий цвет, носила платья собственного сочинения, сшитые из лоскутов.

Настю задуло с группой девочек, и вдруг она стала ходить сюда, как на работу. И с утренними приходила, и с ночными, и забегала днем спросить о какой-то ерунде.

Настя тоже занималась танцами, но не профессионально, как мать, а любительски. Была мелкая, но ладная, с симпатичным, но невыразительным лицом.

Изучала она тоже программирование, как и старший сын Алисы, Марк, но в посредственном институте.

Все, конечно, полагали, что таскается она в дом ради Марка, и тот даже стал выдавать ей авансы, и утомленный и польщенный такой настойчивостью.

Марк вырос высоким, в дедушку, под метр девяносто. Лицо у него было Алисино – скуластое, с высоким умным лбом, черными бровями и очень длинными ресницами.

Влюбленность Насти принималась семьей как должное – в Марка все влюблялись, он был антично совершенен, а характер у него был деликатный, как у отца.

Алиса вспомнила, как тогда, двадцать три года назад, это и впечатлило ее больше всего в будущем муже – эта почти женская мечтательность, плавность движений, естественная, как будто врожденная вежливость.

Алиса расхохоталась.

Саша осекся, и на лице его даже проступила легкая обида.

- Извини, - отхохотавшись сказала Алиса. - Ну, забавно. Мы тут все так волновались, что эта Настя окрутит нашего мальчика, а тут вон что... - и она снова захохотала.

Упрямая последовательность Насти, и правда, пугала. Она ходила и ходила, и всем уже казалось, что она – девушка Марка, и он сам почти ощущал себя в отношениях, хоть у них не было даже и поцелуя.

Алиса слегка беспокоилась – такая прыткая эта вышла девица, не успеешь оглянуться – окрутит сына, такие ведь склонны выходить замуж, а потом еще какого-нибудь ребенка родит, и уже не разгребешь завалы.

- Не, честно, смешно, - она утерла слезу, выступившую от смеха. - Оказалось, что она ради тебя сюда шастает.

Пока Саша чистосердечно признавался, Алиса уже прокрутила в голове все наперед. Нахлынувшие на мужа чувства пришлись кстати – у нее самой кипел подпольный роман. Чувства вдруг перестали умещаться в привычный сюжет – оказались глубже, горячее, и с трудом удерживались на границе дозволенного.

- У тебя есть план? - поинтересовалась она.

Саша пожал плечами. План у него был, но он и сам не знал, нравится ли он ему.

Саша сказал, что снимет квартиру. Это во-первых. С “во-вторых” он уже не справился – стал запинаться, мямлить.

- Ты что, хочешь развестись? - удивилась Алиса.

- А что ты предлагаешь? - с неожиданной для самого себя надеждой спросил Саша.

Вот еще вчера днем все выглядело очень просто. Он полюбил.

Отношения с Алисой всегда были прекрасные. И любовные. Ему нравилась жена – она была красавицей, и хоть старела, конечно, но красота оставалась неизменной. Она возбуждала его, хоть и не часто, и он любил спать с ней в обнимку, ему нравилось смотреть на ее тело. Страсть, может, и прошла, но любовь осталась прежней – такой же удивляющей каждый раз, что они виделись утром или после работы, или после его возвращения из поездок, и нежность, и разговоры обо всем на свете без продыха, пока глаза не слипнутся.

И вдруг это чувство, которое пришло к нему, когда Настя так на него смотрела, что он понял – она здесь ради него... Влюбленность была такой сияющей, такой искренней, что Саша осознал, как он скучал по этим переживаниям, и как тоскливы были его доведенные до технического совершенства романы или случайные интрижки.

Ему стыдно было разницы в возрасте, и всего этого неудобного положения, и напряжения, которое было между ним и Настей, когда она приходила и приходила сюда, в его с женой дом. Но он ничего не мог поделать – его уносило, он с ума сходил, был одержим своей влюбленностью

- Саша, ты представляешь, что будет, если мы начнем по-настоящему разводиться? - поинтересовалась Алиса. - Как мы можем делить все это? - она взмахнула рукой, обозначая дом.

Имелся в виду не только дом. И даже не только квартира, и еще квартира в Испании. Имелись в виду все те труды и заботы, вся та любовь, которые они сюда вложили. Каждая вещь, каждая тряпка тут была подобрана с чувством, привезена, найдена где-нибудь на барахолке в Бретани, сделана вручную, подарена друзьями семьи.

- Нет, ну я не об этом... - Саша попытался вставить слово. - Это все твое и детей...

- Саша, послушай меня, - Алиса остановила его. - Вот как будто мы сейчас не о тебе, а о другом человеке, каком-то нашем знакомом. Ты полюбил, и тебе сорок девять, а ей двадцать два, и это я не осуждаю никаким образом, ты пойми. Но, давай честно, года два ты будешь безумно счастлив, и, возможно, еще два или три года просто счастлив, а потом тебе будет почти шестьдесят, и ты будешь крепким мужчиной, конечно, но у вас все равно будут совершенно разные интересы, и ты увидишь, что она из другой жизни, и ты больше времени будешь проводить с друзьями, чем с ней, и ты будешь приходить домой, а ее там не будет, потому что у нее появятся какие-то свои приятели, свои интересы. Ты поймешь, что не знаешь, что происходит с твоей жизнью, и что тебе делать, и будет ощущение, что ты совершил огромную ошибку. Ну уже столько раз мы такое видели.

Саша встал, достал с полки ром, разлил по рюмкам. Они выпили.

- Ты на все это имеешь право, и я тоже хотела бы сделать перерыв, это отличная мысль, и мы даже можем формально развестись, если вам это очень надо, но давай будем честны перед самими собой – мы пара, мы муж и жена, команда, всегда такими были и, как я думаю, будем. Мы имеем право влюбиться, психануть, сделать все возможные глупости, но затевать настоящий развод это просто смешно.

- Да, но... - смутился Саша и быстро налил еще рома.

- Настя, возможно, захочет, чтобы ты был по-настоящему с ней, да. Ты и будешь. Ты снимешь квартиру, будешь покупать ей тряпки, и возить ее в путешествия. Если она вдруг начнет давить из себя обиду или оскорбленую добродетель, то не забывай, что ты – потрясающий мужчина, красивый, умный, ты известный архитектор, и она никогда не найдет вот такого, да еще и доброго, порядочного. Наслаждайся тем, что пока есть, но не думай только, что это твоя жизнь. Пойми, я тебе говорю это не как ревнивая или там обиженная жена, я говорю как друг. И ты знаешь это. Преимущесто на твоей стороне, девочке все это будет отличным жизненным стартом, если она правильно использует возможности.

Они еще долго беседовали, допили ром, вскипятили чайник, перекусили опять ветчиной и бужениной с ткемали и звчерствевшим хлебом, а к вечеру Алиса вытолкала Сашу в Москву.

- Липницкие, кстати, сдают квартиру на Белорусской, - вспомнила Алиса. - За пристойную цену. Позвони им. Обустроитесь, привыкните, а потом приезжайте сюда, будем дружить. Я тебя с Мишей познакомлю, будем пугать всех соседей свободными нравами. Наконец уже дадим повод для сплетен, а то одичали совсем.

Она понимала, что особенно легко не будет, но все это забавляло ее. И оживляло их с Сашей жизнь, которая была прекрасна, но все же пожухла, оскудела.

Года через три Настя возьмется скандалить, а ее, Алисы, любовник тоже примется объяснять, что так жить нельзя, и с ними уже не получится так красиво и непринужденно договориться, как она сейчас с Сашей. Потому что они чужие люди, и при всей большой любви никогда не станут своими.

Саша ехал на станцию в некотором ошеломлении. Он был и слегка напуган, и пристыжен. Разговор хоть и получился честным, доверительным, но все это вдруг показалось ему гадким – и его подвыверт с Настей, и роман Алисы, о котором он, как ему теперь казалось, знал, и вся эта идея с одной большой семьей, которая будет собираться теперь под крышей их дома.

Но вдруг уже на вокзале, пока он курил и ждал поезд, это неудобное чувство отпустило. Жизнь продолжалась. И не какая-то страшная новая жизнь, где могли быть скандалы, слезы, недоумение друзей, и ужас разочарования в том, на что он променял сам себя, а та же самая, восхитительная, красивая и удобная жизнь, и ничего толком не надо было менять, и можно было уже не прятаться, не стесняться, не ощущать себя лгуном и предателем, и можно было позволить себе свою прихоть, наслаждаться возврождением чувственности без малейших упреков.

Настя ждала его в Москве, в душной квартире своей матери, и он уже не боялся разговора с ней, он даже готов был расстаться хоть прямо сейчас – если ей не понравится его... его и Алисы... план, и вдруг нахлынувшая на него свобода, после двух месяцев лицемерия и страха разоблачения, и всех сомнений, была такой прекрасной, что ему уже не хотелось к Насте, а хотелось домой, в московскую квартиру, и побыть одному, выпить пива, включить футбол, побыть с самим собой.

Алиса собралась было к соседке, чтобы смачно описать все, что случилось, но передумала, надела флисовые носки, вышла на террасу, легла на кушетку, положила корешком вверх том сочинений Чехова и нырнула в мысли о том, как поедет с Мишей в Италию, и как они, наконец, попадут в опасный Неаполь, до которого она так ни разу и не доехала, и зависнут на Сардинии, а потом можно навестить в Копенгагене подругу – и купить травы в Христиании, и сидеть на балконе, смеяться над своей личной жизнью, получая самое большое наслаждение от того, что есть люди, которые так тебя понимают, что не осуждают, и не надо оправдываться, что-то облагораживать, а можно быть самой собой.

Арина Холина