В прошлом тексте «Загадка бабы Любы» Катерина Мурашова рассказала историю одной из своих клиенток и предложила читателям угадать, как героиня вышла из трудной ситуации. Разгадка — в сегодняшнем рассказе

Все-таки участники проекта «Сноб» очень чувствительные и догадливые люди. Конечно, в прошлом посте была в общем-то не загадка (и почти никто и не стал ее отгадывать). Это была история — подход к полноценной методике, придуманной немолодой женщиной, не имеющей никакого отношения к психологии (она и психологов-то до встречи со мной живьем не видела) и оказавшейся в трудной жизненной ситуации.

Признаюсь: прежде чем вынести данную методику на широкую читательскую аудиторию, я ее проверила на своих знакомых и клиентах. Все без исключения, от кого я сумела получить обратную связь, методику одобрили: «удивительно, но действительно помогает», «стало легче», «отвлекся от проблем», «сумел двинуться дальше», «черт побери, даже записать захотелось», «странно, но оно работает». Конечно, тут можно возразить: те, кому не помогло, просто никакой обратной связи не дали. С возражением согласна: вполне возможно. Но ведь в психологии нет и не может быть аналогов таблетки аспирина, которая действует на всех и одинаково. Любая, самая официальная, популярная и признанная психологическим сообществом методика кому-то помогает, а кому-то — нет. Но некоторым эта методика однозначно помогает.

Итак, возвращаемся к Любови Николаевне. Почти друг за другом, после тяжелых продолжительных заболеваний умерли ее муж и дочь. Пятилетняя внучка осталась сиротой на ее попечении.

После смерти дочери Иры Любовь Николаевна сочла нужным все-таки сообщить об этом отцу внучки (пока Ира была жива, она запрещала матери с ним связываться). Тот приехал, встретился с дочкой, немного подумал и сказал буквально следующее (Любовь Николаевна изобразила мне эту сцену в лицах): «Я человек занятой, не слишком обеспеченный и обремененный многими обязательствами. Собираюсь учить старшего сына за границей, так что сами понимаете — на многое рассчитывать вам не приходится. Но я готов несколько материально участвовать в случае, если мне будет обеспечен периодический доступ к ребенку на моих условиях».

— Вот ей-богу, так и сказал! — Любовь Николаевна даже перекрестилась. — Периодический доступ на условиях. Именно так моя Ирочка с ним когда-то и встречалась…

— А вы?

— Я ему показала, где дверь.

Но сил жить не было совсем. Где их взять? Маленькая Света каждый день спрашивала: а когда мама из больницы придет?

— Никогда, мама умерла, — отвечала бабушка. — Ее похоронили.

— А, ну тогда значит завтра, — покладисто соглашалась девочка, чтобы на следующий день задать тот же вопрос.

Вспомнив, что она крещеная, Любовь Николаевна отправилась за поддержкой в церковь. Представительный священник доброжелательно поговорил с горько плачущей женщиной, сказал, что Господь милостив и его пути неисповедимы, посоветовал больше молиться и не допускать уныния.

Молитвы не помогали, уныние захлестывало, как душная волна. Участковый врач, которая была в курсе семейных несчастий Любови Николаевны, выписала ей какие-то таблетки. Таблетки помогали — «ходишь, как мешком по голове ударенная, но вроде и ничего, почти не болит». Ничего — это если бы она жила одна. В конце концов, все главное в ее жизни уже как бы случилось, можно было бы как-нибудь, потихонечку. Но рядом с ней была маленькая, одинокая Света, которой надо было расти, радоваться, развиваться.

«Ты должна жить ради внучки!» — говорили ей ну абсолютно все окружающие. Она и жила. Мыла, стирала, готовила, ходила на работу, даже телевизор по вечерам смотрела. Но разве это жизнь?

Подружка подсунула какую-то книжку в мягкой обложке из тех, которые про «мы научим вас жить правильно и счастливо». Там было написано: оглянитесь вокруг, ваши несчастья не сделали весь мир черным, вокруг вас — много радости, если вам нечему радоваться в своей жизни, порадуйтесь за других. Любовь Николаевна до сих пор никогда таких книжек не читала, и ей показалось, что это действительно очень умная и глубокая мысль: она ведь и правда за своими несчастьями почти перестала замечать окружающее и им интересоваться. Пригляделась и увидела, что в книжке написана чистая правда: вот по двору идут счастливые мать с дочкой и по очереди кусают мороженое (а ее Света уже никогда с матерью за руку не пройдет), вот сидят на скамейке два старичка и улыбаются друг другу (а ее муж уже никогда ей не улыбнется), вот веселая молодая семья покупает воздушный шарик ребенку, а вот мальчик-подросток обсуждает с отцом припаркованную у тротуара красную гоночную машину...

Так плохо ей, пожалуй, еще ни разу не было. Усиливалась ситуация тем, что Любовь Николаевна испытывала жуткое чувство вины: кто ж я сама такая, если чужой радости не просто порадоваться не могу, но и готова хороших людей за их счастье возненавидеть!

Теперь уж точно нельзя было «оставить все как есть». Любовь Николаевна задумалась. Идея о радости, существующей в мире одновременно с ее несчастьями, все-таки прочно засела в ее голове. И вот однажды она услышала, как маленькая Света с кем-то разговаривает, сидя в своей кроватке.

— С кем это ты там беседуешь? — спросила бабушка.

— С подружкой, — ответила внучка.

— С какой еще подружкой? Никого же нет!

— А я ее придумала, чтоб мне не грустно было, — улыбнулась девочка.

И тут бабушку посетила идея: она не может радоваться за реальных счастливых людей, которых видит вокруг себя, но она может порадоваться за придуманных! Если уж пятилетняя внучка способна выдумать себе подружку и спасаться от грусти беседой с ней, то уж она-то, немолодая и опытная…

Любовь Николаевна не привыкла откладывать дела в долгий ящик, начала тренироваться прямо в тот же вечер, прочитав Свете сказку на ночь и убедившись, что девочка спокойно уснула.

Одинокий вечер на «хрущевской» кухне, чай с сушками, городская темень за окном. В этот же час, миг кто-то счастлив. Кто?

В тот вечер она придумала себе юную пару. Наконец-то родители уехали на дачу, и она впервые согласилась прийти к нему — вместе посмотреть фильм. Он мечется по квартире, надевает чистую футболку, потом меняет ее на рубашку, поднимает воротник, смотрится в зеркало, приглаживает, а потом, наоборот, взъерошивает волосы, смотрит, что есть в холодильнике, ставит на стол купленные для нее цветы, рядом бутылку вина, потом прячет и то, и другое: цветы надо подарить, а вино… не слишком ли? — все-таки они еще школьники. Решает, что он предложит, и если она согласится, достанет. Жалеет, что не купил свечей, он что-то такое видел по телевизору. Застилает свою кровать чистым бельем. Сверху — клетчатый плед. Дрожат руки. Что ты себе придумал, идиот?! Бросает взгляд на часы. Она опаздывает! Может быть, вообще не придет? Просто посмеялась? Или ее не пустили родители? Или она шла, упала и сломала ногу, а ее телефон разбился? Ее везут в больницу?! Он уже готов куда-то бежать, но тут — звонок в дверь, он хватает букет, теряя тапки, бежит к двери, открывает ее. На пороге она, глаза обоих сияют, и не надо слов…

Любовь Николаевна как будто побывала там, в этой неприметной хрущевке, где в тот вечер вершилась первая любовь. Слезы сами собой текли по ее щекам, но впервые за много месяцев, если не лет, это были слезы не горя, а радости. Она от души радовалась за этих выдуманных ею мальчика и девочку. И радовалась за себя и Свету, потому что чувствовала, что нашла источник, из которого теперь можно черпать, когда понадобится.

И она черпала. Придумывала себе бедного человека, неожиданно выигравшего в лотерею: он сначала никак не может в это поверить, а потом начинает придумывать, что себе купит; и богатую старушку, счастливо отыскавшую пропавших родственников: она так боялась умереть в одиночестве, а теперь ей это не грозит. Детдомовскую сироту, за которой приехала потерявшая ее мать. Трехногую собаку, внезапно обретшую любящего хозяина. Художника, закончившего свою главную картину и понявшего это. Бизнесмена, заключившего невероятно выгодную сделку. Певца, который своей песней заставил плакать многотысячный зал.

Она радуется за них и сопереживает им. Они для нее как живые, как очень большая семья, дальние родственники. Ее миг уныния или упадка сил побеждается их радостями и удачами.

Любовь Николаевна — экстраверт, и уже рассказала про все это своим подружкам и коллегам в универсаме, а также Свете и ее подружкам (это у них называется «Радость», и теперь они иногда придумывают персонажей для «Радости» все вместе). Она с удовольствием рассказывает обо всем этом мне: «Вдруг вы напишете и еще кому-то, кто сейчас сидит и страдает, пригодится?»

И вот я рассказываю вам, уважаемые читатели.