Почему православный автор пишет романы о вампирах и магах, как фантастические существа связаны с реальной сегодняшней жизнью и по какой причине их сверхвозможности не приносят им счастья — об этом мы поговорили с автором «Дозоров», известным писателем-фантастом Сергеем Лукьяненко.

Мракобесие или сказка?

— Многие верующие с неприятием отнеслись к написанным Вами «Дозорам» и их экранизациям, вплоть до обвинений автора в пропаганде сатанизма и чернокнижия. Как Вы думаете, в чем причина такой категоричности?

— Видимо, в том, что все персонажи, которые нейтрально воспринимаются в детских сказках или в удаленном от нас во времени и пространстве мире фэнтези, в «Дозорах» оказались среди обычных людей, здесь и сейчас. И при определенной трактовке моих книг получается, что совсем рядом с нами живут затаившиеся ведьмы и колдуны. Что, конечно же, вызывает некое раздражение у любого здравомыслящего человека — тут даже не важно, верующий он или нет. Если сводить смысл книги и позицию ее автора лишь к тому, что вот, мол, среди нас, оказывается, живут маги и вампиры, то такая авторская позиция будет выглядеть по меньшей мере как разжигание мракобесия.

На самом же деле для меня использование подобных персонажей — всего лишь художественный прием, гиперболизация каких-то обыкновенных, присущих каждому из нас человеческих качеств и стремлений до таких размеров, что они начинают восприниматься как сверхвозможности. Этот прием помогает показывать обычные человеческие отношения и проблемы более остро, более рельефно, и, что немаловажно для читателя, более увлекательно.

— Получается, проблема неприятия «Дозоров» в том, что людям неуютно жить в таком мире, который показан на страницах Ваших книг? — Кому-то неуютно, а кому-то, наоборот, очень даже уютно. Множество читателей с восторгом воспринимают именно такую картину мира и были бы очень рады, если бы всё было на самом деле так. Это главным образом молодые люди, которые с точно таким же энтузиазмом восприняли бы, наверное, появление в нашем мире черепашек ниндзя, терминаторов, трансформеров, да кого угодно вообще, лишь бы было в реальности нечто подобное. Чтобы и эльфы вокруг бегали, и хоббиты куда-то несли кольцо, и волшебные палочки использовались в быту. Есть люди, которые просто хотели бы увидеть сказку в жизни, и им, по сути, даже не очень важно, какая именно это будет сказка.

Причина — в ошибочном восприятии художественного текста, когда он полностью отождествляется с реальностью и на эту реальность проецируется. Сказку нужно читать именно как сказку. Иначе даже в «Курочке-рябе» можно найти эзотерические смыслы... я уж не говорю о гоголевских «Вечерах на хуторе близ Диканьки».

— Восприятие художественного произведения рождается на стыке авторского посыла и читательского прочтения. Мнение православных читателей, не принявших «Дозоры», понятно. Но что же имел в виду православный автор, когда населял страницы своих книг вампирами, ведьмами и прочей нечистью?

— Давайте уточним: когда я начинал писать романы о «Дозорах» (первый из них вышел в 1998 году), я верующим человеком еще не был. Думал на эту тему, спорил, сомневался — но с Православием себя не отождествлял. Крестился я позже, в 2002 году. Поэтому Ваш вопрос правильнее было бы сформулировать так: почему я продолжил писать об Иных уже после крещения? Но для начала скажу о своей исходной мотивации.

Я хотел через призму сказочного повествования показать два очень распространенных типа отношения людей к миру и к ближним, противоборство двух постоянных человеческих тенденций — альтруизма и эгоизма. Для меня все светлые маги символизируют альтруистов, искренне желающих людям добра и уверенных в том, что несут его в мир. В чем-то эта уверенность может быть близка по духу большевикам раннего послереволюционного периода, которые действительно с горящим взором шли доказывать свою правоту повсюду и не боялись отдать жизнь в борьбе за то, что они считали добром и правдой. Светлые уверены, что именно они несут людям истину, добро и делают мир лучше. При этом ради такой высокой цели они могут совершать и неблаговидные поступки.

Темные же — эгоисты в чистом виде. Они хотят, чтобы хорошо было именно им. Ради этого они могут сделать мир вокруг немножко получше, а могут и похуже — просто как им будет удобно в каждом конкретном случае.

Вот эти два типа человеческих устремлений я и хотел показать в «Дозорах», придав повествованию сказочную, фэнтезийную форму. Хотя на самом деле «Дозоры» — вовсе не фэнтези. Они скорее мимикрируют под фэнтези, причем довольно успешно. К сожалению, определенную категорию читателей зачастую интересует в моих книгах лишь этот внешний слой, антураж — магия, оборотни, вампиры... Но я надеюсь, что для кого-то из них «Дозоры» могут стать поводом к знакомству и с более серьезной литературой.

Такова была исходная мотивация. По мере написания цикла она частично менялась — какие-то темы (к примеру, идейный конфликт Темных и Светлых) становились мне менее интересными, а какие-то (например, внутренний конфликт главного героя цикла, Антона Городецкого) — более. Что же касается того, почему я не бросил писать «Дозоры» после крещения — а почему я должен был их бросать? Я не вижу причин, по которым православный христианин не вправе использовать такой вот художественный прием. Дело ведь не в самих приемах, а в том, ради чего они применяются — то есть в посыле произведения. Так вот, я не вижу ничего несовместимого с христианством в тех романах «дозорного цикла», которые написал после своего крещения. Вечно голодные

— Тема вампиров породила сегодня целую субкультуру. Как Вы думаете, в чем причина интереса современных людей к такой мрачной теме? Почему она сегодня столь актуальна?

— Действительно, вампиры всегда были представлены в фольклоре и литературе как порождения зла и мрака, как существа, абсолютно враждебные людям. Если вспомнить таких «классических» вампиров, то видно: они вызывают только ужас и неприязнь. Современные же книги, все эти «Сумерки» и так далее, создают небывалый ранее образ эдакого романтичного вампира.

Мне кажется, этот образ — прямое порождение современной идеологии потребления. Ведь если вдуматься, вампир символизирует некий идеал потребительского отношения ко всему. Он всё время потребляет — чужую кровь, чужую жизнь. У него нет других целей. Если бы вампиры могли пить деньги, они бы пили деньги (что, кстати, и обыграл Виктор Пелевин в романе «Ампир В»). Но деньги — это некий эрзац, а кровь — носитель жизни. Девиз общества потребления — «Бери от жизни всё!». И в этом смысле образ вампира сегодня является неким архетипом идеального потребителя, который берет от жизни всё, включая и жизнь других людей. Он всегда модно одет, он прекрасно выглядит, у него масса каких-то недоступных обычным людям возможностей, он изящен, красив, силен. То есть для поколения «Дома-2», которое воспитано на гламурных образах, мелькающих на телеэкране, вампир — это всего лишь еще один модный тусовщик. И для такой аудитории по большому счету уже нет принципиальной разницы, что именно пьет вампир — человеческую кровь или шампанское по десять тысяч долларов за бутылку. И то, и другое воспринимается просто как некий напиток, доступный лишь избранным, в круг которых хочется попасть любой ценой. И, конечно, тут имеет место извечная человеческая мечта о бессмертии или хотя бы очень долгой жизни, которыми, по легенде, обладают вампиры.

— Для того чтобы продолжать пить кровь…

— Да, чтобы продолжать пить кровь, потреблять. На мой взгляд, вампиризм — это идея потребления в самом его концентрированном виде. Но обратите внимание на важный момент: вампиры вечно голодны. Оказывается, идеальный потребитель никогда не может насытиться: купил «Жигули», надо бы купить «Форд». Купил «Форд», хорошо бы купить «Лексус», купил «Лексус», а вот — «Бентли», тоже хорошая машина... И так во всем. А современная рекламная культура формирует и стимулирует такой вечный голод всеми силами и средствами. «Потребляй, потребляй, потребляй!». Вот основной заводной ключик современного общества: создавать у человека потребности, которых ранее он не испытывал. Сегодня действие рекламы на человеческую душу действительно подобно укусу вечно голодного вампира, который и в своей жертве пробуждает неутолимую жажду.

— В одном из «Дозоров» Антон Городецкий задает себе риторический вопрос: «Кто же откажется от возможностей Иного?» Но когда тот же Городецкий в «Сумеречном дозоре» разыскивает незарегистрированного Иного среди жильцов элитного комплекса, он вычеркивает одного подозреваемого из списка, как только выясняется, что тот — православный. Что это — авторский ответ на вопрос героя? Указание на то, что православному человеку сверхвозможности не нужны?

— Да, я считаю, что для человека православного, верующего, использование магии даже в самых благих целях является невозможным. Приведу немножко смешной, быть может, пример. Есть такие ролевые компьютерные игры, где можно себе сделать персонажа-мага, а можно персонажа-священника, однако их невозможно совместить в одном лице. То есть можно быть рыцарем и священником, можно быть рыцарем и магом, но вот магом и священником — нет. Видимо, создатели этих ролевых классов чувствовали, пусть даже неосознанно, что магия и христианство несовместимы.

Слишком положительный вампир

— Читая художественные произведения, мы отождествляем себя с понравившимся нам героем. Эффект сопереживания силен и в «Дозорах». Но там почти все действующие лица — Иные, а люди являются лишь объектом их манипуляций и источником магической энергии. Не странно ли для читателя — сопереживать Иным, то есть тем, для кого мы, в сущности, не более чем корм?

— Ответ снова заключается именно в той небольшой подмене, которую я, как автор, сознательно использовал в «Дозорах»: рассказывая об Иных, я на самом деле писал об обычных людях, с их обычными человеческими достоинствами и пороками, силой и слабостью. И мне кажется, сопереживает читатель не способностям и качествам героя, а ему самому, его нравственной позиции, его выбору, поступкам. Герой может быть сверхсильным или совсем слабым и беспомощным (можно вспомнить, например, огромную тему «маленького человека» в русской классике). Это не так уж важно. Всё равно читатель будет отождествлять себя с ним, потому что в каждом из нас найдется что-то такое, что мы опознаем в полюбившемся нам герое.

Хотя возможен и другой вариант сопереживания, менее оптимистичный, когда читатель отождествляет себя с героем именно по причине его «крутизны», способности ломать челюсть с одного удара, повергать к ногам толпы поклонниц, творить чудеса… Это уже не творческий процесс, а своего рода компенсаторный механизм для людей с подростковыми комплексами, которые им не удалось преодолеть. Ведь комплексующим подростком, увы, можно оставаться и в сорок лет…

— Как Вы думаете, в кругу читателей «Дозоров» эта двойственность восприятия авторского текста имеет место?

— Конечно, имеет. К сожалению, а может, и к счастью, любую книгу можно понять каким угодно образом. Например, после экранизации «Дозоров» режиссер Тимур Бекмамбетов рассказывал мне, как ему пришло большое письмо от какого-то общества ветеранов правоохранительных органов, где было написано: «Спасибо за Ваш фильм, как же Вы замечательно все рассказали про нас! Светлые Иные — это действительно мы. Да, нас сегодня все презирают и гонят, но мы обязательно вернемся к власти и восстановим коммунистические идеалы…», ну и так далее. Абсолютно искренне и радостно так поблагодарили. В то же время одна наша известная либеральная деятельница считает, что светлые Иные — это Ходорковский, Немцов и прочие... То есть каждый понимает книгу так, как ему хочется. И предугадать все подобные реакции я как автор просто не в состоянии.

— У Вас множество фанатов, которые играют в ролевые игры по «Дозорам», организуют сетевые сообщества, называют себя именами Ваших героев. Чувствуете ли Вы свою ответственность за этих людей? Пытаетесь ли как-то положительно влиять на эту субкультуру?

— Разумеется, чувствую. По известному принципу — мы в ответе за тех, кого приручили. А вот влиять… Влиять напрямую очень сложно. Как я уже говорил, каждый видит в книге что-то исключительно свое. У любого фаната, если ему начать объяснять, что он неправильно понял в твоем произведении, включается замечательная реакция, известная по анекдоту о фанатах Толкина: «Профессор был неправ, мы лучше знаем, как всё было». Такие читатели всегда уверены, что всё понимают в книге гораздо лучше, чем ее автор. И я стараюсь как-то влиять на эту часть своей аудитории исключительно через новые книги. Когда я вижу, что есть неправильная, на мой взгляд, тенденция понимания какого-то произведения или момента, я пытаюсь в других книгах этот момент переиграть, объяснить свою точку зрения. Это действует гораздо эффективнее, чем прямая полемика или менторское нравоучение.

Например, после экранизации «Дозоров» появилось множество восторженных отзывов о том, какие «замечательные» там получились вампиры. А нужно сказать, что в фильме действительно были очень хорошо созданы эти образы. И Чадов замечательно сыграл, и всеми любимый Золотухин. Естественно, их персонажи стали восприниматься как положительные. Это давно известный эффект влияния личности актера на своего персонажа. Точно так же когда-то Высоцкий сыграл очень неоднозначную роль Жеглова. И сразу оказался Жеглов во всем прав, даже в очень сомнительных своих поступках. Так вот, когда я увидел, что вампиры в киноверсии «Дозоров» получились такими симпатичными, я специально в книгу «Последний дозор» внес момент про этого «симпатичного» отца Кости, который убил десятки людей, чтобы стать высшим вампиром. Написал жесткую и даже чисто физиологически очень неприятную сцену, чтобы разрушить этот кинообраз прекрасного романтичного вампира, который гламурно попивает консервированную кровь через трубочку и никому не вредит. С моей стороны это был вполне осознанный авторский ход. Хотя я очень не люблю подобные физиологичные чернушные моменты, но здесь решил сделать так, чтобы мои читатели перестали симпатизировать вампирам, пускай даже и киношным.

— К слову, о физиологических подробностях, которые Вы не любите. Скажите, для чего Вы в «Дневном дозоре» на полторы страницы прописали откровенно непристойную сцену? Издатели потребовали?

— Нет, издатели не требуют таких глупостей. Вернее, издатель может что-то подобное советовать, когда приходит начинающий автор, у которого всего одна книжка в руках, и он готов на всё, лишь бы ее опубликовать. Вот в таких случаях ему и начинают объяснять, что на первой странице должно быть два трупа, на десятой — постельная сцена, и так далее.

А мне просто нужно было принизить образ Иных, потому что они стали обретать слишком уж положительные черты. И я решил устроить им такую чернушную сцену. Решил показать, что при всех сверхспособностях и некоторых положительных качествах Иным свойственны самые разные пороки. Да, это достаточно жесткий метод, но, пожалуй, единственно работающий. Потому что иначе… иначе нужно писать совершенно другие вещи, что-то вроде «Властелина колец», в котором очень четко прописано, где добро, а где зло, где мы понимаем, что благородный эльф ни в коем случае не опустится до того, чтобы смазывать свои стрелы трупным ядом.

— Но слишком уж жестко у Вас это получилось. А главное, совершенно нетипично для того, что Вы пишете.

— Понимаете, я ведь тоже человек, который имеет свои собственные бзики и недостатки. Вот мне приходит подряд пять-шесть отзывов о том, что книжка-де у автора какая-то детская совсем, герои там сексом не занимаются, все такие благородные из себя. Читаешь-читаешь — и в какой-то момент, осознанно или неосознанно, это тебя цепляет, ты думаешь: ах, «детская»? Ну сейчас я вам устрою такую «детскую» сценку! Думаю, это был просто такой вот срыв. Вообще же я стараюсь в своем творчестве избегать подобных вещей, даже там, где ситуация, казалось бы, предполагает какую-то двусмысленную шутку или откровенную сцену.

Сомнения Иного

— По сравнению с людьми, у Иных огромные возможности, но эти возможности не делают их счастливыми. Что это — изначальная авторская задумка или случайность?

— Это абсолютно осознанная авторская задумка. И даже более того — глубокое мое убеждение. Счастье, к нашему счастью, не зависит от сил и возможностей человека, от его внешности, от количества денег, от каких-то других факторов. Можно быть счастливым человеком, будучи бедным и больным, а можно быть глубоко несчастным, даже если у тебя яхта длиною в двести метров и собственный стадион с футбольной командой.

— А как бы Вы сформулировали — что такое счастье?

— Вопрос тянет на отдельную книжку. Я бы сказал так: счастье заключается в некой гармонии человека с собой и с окружающим миром. Наверное, Иные в принципе не могут быть счастливы, потому что само их существование — это постоянная неудовлетворенность. Они по самой своей сути — потребители, мы ведь уже говорили об этом. Чем больше имеешь, тем лучше понимаешь, сколько ты еще не получил. Поэтому гармонии здесь достичь в принципе невозможно. Счастливым может быть лишь тот, кто сам отдает себя другим.

— Пушкин видел смысл творчества в том, чтобы чувства добрые в людях пробуждать. В чем Вы видите положительный смысл «Дозоров»? Какие добрые чувства этот цикл, по-Вашему, может пробудить в читателях?

— Мне представляется очень важным то, что главный герой «Дозоров» Антон Городецкий, даже получив способности Иного, все-таки остается человеком по своей психологии, по мотивации поступков… Наверное, это самое главное. Он продолжает искать, пытается понять свое место в жизни, старается принимать решения, исходя из лучших своих человеческих качеств, а не из того, что он — великий маг, обладающий огромными возможностями и силой. Видит свои слабости, понимает свою ограниченность, но все равно каждый раз пытается принять какое-то наиболее доброе, правильное, хорошее решение. Потому что умение сомневаться, в том числе и в своих решениях, относиться к ним критически, переосмысливать — это одно из самых важных качеств в человеке. И, может быть, одно из самых нужных качеств, которого всем нам сегодня так не хватает.

Ну а если вернуться к тому, о чем мы уже говорили, можно сказать, что Городецкий, пускай интуитивно и не осознавая этого до конца, пытается сопротивляться тем обстоятельствам, в которых он оказался, пытается сохранить в себе человечность и не стать Иным окончательно. В сущности, это некий архетип современного героя, выражающего протест против идеологии потребления, навязанной сегодня всем нам. То есть Иные — это такие элитные потребители экстра-класса, вип-потребители. И для меня очень важно было показать, что Городецкий, оказавшись в числе «приглашенных на вечеринку», все-таки внутренне не соглашается с этой вампирской идеологией. Он понимает, что и светлые, и темные Иные — это вовсе не силы Добра и Зла, а просто представители двух различных типов отношения к людям, парадоксально сходящиеся в эгоистичных мотивах своих поступков. Однако есть и третий путь — всегда оставаться человеком. Даже если всё вокруг заставляет тебя перестать им быть.

Автор: ТКАЧЕНКО Александр