Определенно, миром правят страсти. Вчера в парфюмерном магазине девушка-консультант интимным шепотом просвещала: «Не хотите попробовать новый аромат? Называется «Passion», в переводе с английского «Страсть». Представляете, как он действует на мужчин?» Давний друг Шурик добавил свои пять копеек: «Планирую познакомить тебя со своей пассией. Что скажешь?». Я почему-то брякнула: «А какими она пользуется духами?..» И когда в книжном магазине прямо-таки бросилась в глаза брошюрка «Пассионарный импульс поведения», стало понятно: от углубления в тему не уйти.

Дожив до …дцатилетия с хвостиком, я всегда была уверена, что страсть – нечто ужасное, кипучее и ломающее судьбы. В юности, читая новеллу Стефана Цвейга «Амок», шла рябью по коже: мама дорогая! Это ж надо, какие у людей страсти кипели, ни своих, ни чужих не жалели! Затем по великому чувству вышла замуж за желтоглазого как дьявол Диму. Который по досадному совпадению и коварен был под стать парнокопытному князю тьмы. После развода матушка запретила вспоминать Диму добрым словом и резюмировала, горестно поджимая губы: «Это была не любовь, а страсть. А страсти до добра не доведут».

И я долго жила почти по Льву Толстому. В смысле - не ходила в лаптях и учила крестьянских детишек, а очень старалась соответствовать поучению классика: «Власть над собой – самая высшая власть, порабощенность своими страстями – самое страшное рабство». Жилось, надо признать, уныло: встречалась исключительно с хорошими, правильными парнями, которые на первом свидании совершенно предсказуемо дарили букет, а на третьем закономерно навевали мысли о суициде от скуки. Стараясь не злить упокоившегося Льва Николаевича, даже отказалась от страстно любимого шоколада – мало ли, вдруг возникнет порабощение какао-продуктом.

Но в один день вдруг озадачилась вопросом: а что я буду вспоминать, сидя на пенсии с вышиванием в руках и овсяной кашей в тарелке? Ту же самую кашу, которую я исправно поглощаю, мечтая о чем-то перченом и остром? Синхронно со мной по телевизору страдала героиня Ренаты Литвиновой в сериале «Граница. Таежный роман». Жаль, что не могу передать литвиновские интонации с неприличным придыханием, но сказала она следующее: «Ну и пусть страсть, пусть сгорю. Зато вспыхну! А тут чадишь, чадишь…».

Кстати, а что говорят о страсти словари? «Сильная, не поддающаяся контролю рассудка, любовь к кому-либо или к чему-либо, столь сильное желание насладиться предметом любви, что при этом подавляется воля человека». Значит, в основе страсти, как ни крути, любовь? К шоколаду, игре на скрипке, коллеге Пантелею или питбулю Жорику?

«Пейте, пойте в юности…»

Если страстность натуры когда-либо понятна и объяснима, так это в юности. Когда прямо-таки полагается полыхать и творить безумства. Согласитесь, юнец или юница с горящими глазами и заклятьем на устах: «Я буду любить тебя всегда, жизнь за тебя отдам!» более симпатичны, нежели их сверстник - моральный старичок, скупо цедящий: «Понимаешь, впереди вуз и учеба, я не знаю, что нас ждет, ничего обещать не могу». Кстати (или некстати), однажды в выпускном классе я рыдала по несбывшейся любви. Точнее, сбывшейся, но вероломно ушедшей к этой… Не хочу даже имени вспоминать. Так вот, меня утешала взрослая тетенька и высокомерно-пафосно повторяла: «Не живи страстями, будь выше их, бери пример с меня!». А потом выяснилось, что в мои годы тетенька не только рыдала, но и чуть не сбежала с женатым агрономом-командировочным.

К чему это? Да к тому, что не обязательно из страстного безусого безумца вырастет неистовый Никита Джигурда. Гормоны угомонятся, суровые будни обтешут острые углы натуры, и получится вполне себе заурядный инженер-наладчик. Однако психологи уверяют: большой бара-бум должен быть. Иначе, не наломав дров в юности и не получив первые шрамы на сердце, общество получит человеческий полуфабрикат. Который то уйдет в загул («не нагулялся в молодости, сердешный»), то примется вскрывать вены от безответной любви – и это в 34 года! Отлично сказал об этом старина Вольтер: «Если бы я не гулял в юности как черт, я бы не смог в старости работать как дьявол».

«Амор! – и глазами так…»

Разумеется, о страсти принято говорить как о сумасшедшем, иррациональном проявлении любви. Когда ты за ним – «на закат, где горят небеса», он пьет горькую и мучает кошек, а ты его боготворишь, близкие ропщут и осуждают, дома брошен голодный муж и недописанный отчет, но ты вновь и вновь возвращаешься в объятья ненаглядного.

Хотели бы вы стать объектом страсти роковой? Думаю, в молодые годы все девушки желали, чтобы кавалер (желательно, достойный и симпатичный) полз за ними на коленях, рыдал у двери и грозил прыгнуть с подоконника. А спустя годы одумались, не надо нам этого добра, пусть будет адекватный-уравновешенный. Наверное, это правильно. Но эти рассудительные выводы мы сделали спустя годы, пережив моря слез и выпитой валерьянки, а тогда происходящее казалось правильным и прекрасным. И, в конце концов, это в наше прагматичное время страстно любящие натуры воспринимаются со скепсисом, мол, у человека нет самоуважения, отсутствует разумный эгоизм, им завладел синдром сверхценной идеи. Но еще недавно они считались эталоном самоотверженности, верности, любви вопреки всему, о них слагали поэмы. Да что далеко ходить, вон Шекспир все творчество посвятил необузданным в любви и ненависти героям. И снискал всеобщее признание.

У медали две стороны

Миром правят не только страсти, но и двойные стандарты. Судите сами. Когда человек страстно увлечен собирательством монет, фигурок и картин, он – известный, уважаемый коллекционер. Когда обожает писать толстенные книги, он – Джеймс Джойс, автор 1000-страничного «Улисса», которого прочитали лишь сильные духом. Если принял страдания за веру, которую истово отстаивал – ну, вы поняли...

Но если сжигал толпами еретиков – он поганый религиозный фанатик, тьфу в его сторону. Если имел болезненную тягу к сексуальным контактам - позвольте представить, презренный сексуальный маньяк. То есть если человеческая страсть не приносит никому вреда, а только пользу и открытия, то честь ему и хвала, он созидатель. А вот ежели его тянет на пакости или просто поступки, не принятые общественной моралью – ату его, ребята! И не факт, что спустя время мораль не изменится, а изгой не станет героем. Вспомните хотя бы Джордано Бруно. Современники наседали, дескать, «Джордано, не мели вздор про бесконечность Вселенной и вращение Земли! Покайся и отрекись от ереси!» А он отправился на костер… И кто в итоге оказался прав?

Кстати, у вас еще есть сомнения в том, что научные открытия, литературные достижения, фундаментальные труды под силу не столько заинтересованным и образованным, сколько страстно увлеченным натурам? Разум – это свет, но не побуждение к действию. Это понимал французский философ Огюст Конт , утверждавший: «Любовь к истине – весьма возвышенное вдохновение, но очень слабая мотивация. Индивидуальные страсти – вот инструменты истории».

«Ни днем, ни ночью мне не обрести покой…»

Неужели нет спасенья от всепоглощающей любви к чему-то или кому-то? Можно же сместить интересы на ирландские танцы, курсы макраме? Много ли, согласно Толстому, людей, победивших страсть? Наверное, такие сами себе хозяева имеются, вот только их победы временны и даются неоправданно высокой ценой. Полным-полно откровений несчастных, когда паренька, болеющего небом и мечтающего летать, родители, из понятного страха, отправляли учиться на врача. И этот мытарь обучался ненавистной профессии, закономерно не достигал серьезных успехов (ведь добиться ошеломляющих результатов можно только в горячо любимом деле), тиранил домочадцев из-за нереализованности мечты.

Психологи говорят: это вполне естественно, ведь страсть энергетически сильнее разума. Если попытаться дать ей укорот, подавляемая энергия выльется в ином, скорее всего, неприятном образе, ведь к ней примешана злость, которая, как известно, очень сильный мотиватор.

Об этом неплохо сказал писатель Михаил Веллер: «Если попытаться убить любовь, она прорастет в самой уродливой форме». Для примера возьмем священника Клода Фролло из романа «Собор Парижской Богоматери». Фролло осуждал себя за страсть к цыганке Эсмеральде и ничего лучше не придумал, как отправить ее на виселицу. Правда, и сам упал со стен собора, столкнутый рукой Квазимодо. Мог ли он успокоиться и стать счастливым? Наверное, да, если бы Эсмеральда приняла его любовь. Но, увы, она не ответила взаимностью, Фролло оказался мстительной сволочью, а в закоулках одной из башен великого собора чья-то рука начертала по-гречески слово «рок». И родился величайший роман о… о страстях, конечно.

Больше, чем жизнь

Страсть – тяжелое испытание, даже в молитвах вы найдете слова «избави мя лютых страстей и болезней». И мы вроде бы определились, что полезные, созидательные страсти – добро, а низменные – зло. И решили, что страсти нужно по возможности урезонивать, жить рассудком, а не сердцем. Но лично я не могу ответить себе на вопрос, заданный однажды журналистом Боженой Рынска. Вкратце предыстория вопроса: в 2002 году над Боденским озером разбился самолет «Башкирских авиалиний». Виновным в аварии признали авиадиспетчера Петера Нильсена. Среди множества погибших были Светлана Калоева, ее сын Константин и дочь Диана. Отец, Виталий Калоев, семью не дождался. В 2005 году Петер Нильсен был убит в своей квартире, убийца – Виталий Калоев. Приговорен к восьми годам заключения, выпущен на свободу спустя два года за примерное поведение. В аэропорту на родине Калоева встречали как героя…

О том, что месть за гибель семьи стала для несчастного страстью, и спорить нечего. Он утратил интерес к жизни, идя на преступление, понимал, что его ждет тюрьма. Но соотечественники посчитали его героем, несмотря на то, что месть губительная для души.

Тогда-то журналист и задала вопрос: «Какого мужчину вы бы предпочли - который за вас убил или который простил? Я однозначно первого». Большинство соотечественниц поддержали ее, посчитав действия Калоева (не забываем, продиктованные порицаемой страстью) Поступком Настоящего Мужчины. Вот вам и «живи головой, а не сердцем»…

Автор: Наталья Гребнева