Несколько лет назад в салоне одного из лондонских джентльменских клубов я сидел с бывшим офицером британского спецназа. Не помню как, но за кофе и рюмкой выдержанного портвейна речь зашла о разного рода конспирологических теориях, связанных с гибелью в автокатастрофе в Париже в августе 1997 года принцессы Дианы. Как известно, отец ее последнего любовника Доди аль-Файеда, миллионер Мухаммад аль-Файед до сих пор убежден, что его сына и принцессу убили, подстроив аварию, спецслужбы Ее Величества.

Мой знакомый, как и подавляющее большинство британских военных, убежденный монархист, тогда сказал: «Все это выдумки, конечно, авария как авария. Но если бы кто-то их убрал, то этих людей, по моему мнению, следовало бы наградить. Большего вреда, чем Диана, британской монархии не принес даже Эдуард Восьмой с его отречением ради любви к миссис Симпсон».

Я был, признаться, шокирован такой откровенностью и попросил собеседника развить мысль. «Все очень просто, — ответил он. — Проблемы в личной жизни в королевских семьях — дело обычное. Дом Виндзоров – не исключение. Достаточно вспомнить два брака дочери королевы, принцессы Анны, или романы сестры Елизаветы Второй, принцессы Маргарет. Но только Диана сделала из своих измен и капризов знамя. В своем желании отомстить свекрови и бывшему мужу она добивалось дешевой популярности у масс и окончательно превратила монархию в поставщика сюжетов для «желтой прессы». Мой знакомый призадумался и добавил: «Помнишь истерическую скорбь большинства британцев по поводу гибели Дианы? Королеве под давлением газет пришлось изображать скорбь о невестке, которая ее жестоко оскорбила и унизила своим распутством. Так вот, от этого удара монархия едва ли когда-нибудь оправится».

Свадьба принца Уильяма и Кейт Мидлтон заставила меня вспомнить об этом разговоре. Похоже, мой знакомый был прав. По уровню китча, пошлости и ублажения инстинктов плебса подготовка этого бракосочетания поставила все мыслимые и немыслимые рекорды.

Не боюсь обвинений в снобизме и попробую объяснить свою позицию. Свадьба принца Чарльза и Дианы Спенсер в 1981 году тоже породила лихорадку в масс-медиа, обсуждение нарядов и деталей церемонии, потраченных денег, достоверных сплетен и недостоверных слухов. Но было и существенное различие: хорошее происхождение Дианы не выпячивалось, но и не затушевывалось, и акцент делался на ее чистоте и, не побоюсь этого неполиткорректного слова, целомудрии (как вскоре выяснилось, недолговечных). На контрасте с разгульными шестидесятыми и семидесятыми королевская семья предпочла старомодные ценности. И это, наряду с исключительным обаянием юной принцессы Уэльской, обеспечило оглушительный успех «свадьбе века».

Сегодня тонны сахарного сиропа, проливаемые по поводу «девчонки с нашего двора» по имени Кейт, никак не могут замаскировать редкостное отсутствие у нее какого-либо шарма и не особенно скрываемое присутствие железной воли к овладению статусом принцессы, а впоследствии и королевы старейшей монархии Европы. Кто же ее за это осудит? Никто, конечно.

История «золушки Кейт» в изложении таблоидов сродни рассказу о победительнице телеигры «Как стать миллионером?» – типа «обломился девушке большой куш». Ничего другого в обществе, желающем всех и вся низвести до уровня телепрограммы на неделю, ждать не приходится. И Виндзоры вынуждены играть в эту заведомо проигрышную для них игру.

«Почему же проигрышную? – спросят многие. - Монархии больше не могут быть сословными, они должны модернизироваться, приближаться к народу. Например, норвежский наследный принц Хокон женился на матери-одиночке, жившей до того с попавшим за решетку торговцем наркотиками — и все счастливы».

Попробую ответить. В современной демократии идея наследования власти (пусть даже и символической, как в большинстве европейских монархий), строго говоря, юридически и политически устарела. И если эта идея живет, то только потому, что монархии играют важнейшую роль – символа исторической преемственности и примера для тех обществ, которые готовы оплачивать содержание королевских домов из своего кармана. Это требует морального лидерства и умения держать дистанцию, в том числе, и от требований, комплексов и фобий масс. Если коронованные особы перестают играть эту роль, то они постепенно теряют и право на исключительное положение в обществе. Потому что королевская семья, которая для выживания должна принимать на содержание разнообразных «девочек и мальчиков из предместий» – довольно печальное зрелище. Тогда честнее и правильнее иметь республику, в которой президенты или премьеры, как говорится, «плоть от плоти народной», не успевают надоесть, потому что часто меняются, да и содержать их, как правило, дешевле.

Я остаюсь поклонником британской монархии и желаю двум молодым людям семейного счастья. Но что-то подсказывает мне, что с неизбежным уходом Ее Величества Елизаветы Второй, последней настоящей королевы Великобритании, виндзорская династия потеряет ту неуловимую, если хотите, мистическую ауру исторической традиции, которая одна и заставляет людей ценить идею монархии и уважать ее носителей.

КОНСТАНТИН ФОН ЭГГЕРТ