Дать или не дать – вот в чем вопрос. Каждый раз задаюсь им, когда обращается ко мне очередной нищий бедолага на улице, или стучится в дверь пожилая цыганка из соседнего поселка. У них там табор, несколько десятков домов. В церковные праздники цыганские женщины с детьми приезжают к нам в райцентр и делают ставший уже традиционным обход – стучатся в калитки и сквозь заполошный лай дворовых собак лепечут смиренно: «Дяденька, тетенька, с праздничком вас. Подайте чего-нибудь хорошего».

Нет, так-то я давно уже для себя решил, что дать нужно в любом случае. Но вопрос все равно возникает, поверх всех решений, как бы сам по себе. Какое-то смутное, почти неосознаваемое желание быть судьей просящего, вершителем его жалкого благополучия, пускай даже и в таких вот, мизерных объемах – на уровне «дать или не дать». На язык тут же просятся слова: «А почему вы не работаете? А вот вы тут у меня на хлебушек просите, а у самой куртка кожаная, новая. Хоть бы приоделись соответственно, что ли». Ну прочее в том же духе. Хочется судить, и все тут. По куртке. По глазам. По интонации. Чтоб, значит, не обманули меня хитрые попрошайки, чтоб подать не абы кому, а лишь настоящему нищему, со всех сторон честному, искреннему и безусловно достойному моей скромной помощи. Смех и грех, право слово… Уж сколько лет давлю в себе это нелепое чувство, а все равно так и лезет оно из темных глубин души, так и норовит перехватить управление моими поступками всякий раз, когда слышу это самое «Дяденька, с праздничком, здоровья вам и радости в семью, подайте немножко Христа ради».

В принципе понятно все: чувствуешь, что тобою пытаются манипулировать – принудить к милосердию, и неосознанно сопротивляешься этой манипуляции. Но с другой стороны, ежели никто к нему не будет побуждать-принуждать подобными просьбами, много ли я намилосердствую по своей доброй воле? Видимо, не случайно Христос об этом сказал настолько просто, что для разночтений не остается никаких возможностей: просящему у тебя – дай. Не дал – твое дело. Но знай, что заповедь Христову ты здесь нарушил.

Недавно прочитал у Даниила Гранина, как преодолевали в русских деревнях это искушение – судить чужую нищету: «…Помню, в детстве, у нас в Новгородской области, в избах, можно было видеть деревянный лоток, идущий через стену наружу вниз. Когда кто-то, невидимый изнутри, постучит в такой лоток, хозяева опускали им по лотку картошку, кусок хлеба, пирога, не видя кто это. Существовала даже присказка, которой нам, детям, поясняли: «Чтобы нищий не стыдился, а хозяин не гордился». Анонимная помощь свидетельствовала о культуре народного милосердия. Стучали нищие, странники, погорельцы. Деревня подкармливала и своего дурачка, не давала ему голодать».

Правда, здесь, на мой взгляд, возникает уже другая проблема – полное отчуждение человека от человека, милосердие через дырку в стене, машинально, не глядя друг другу в глаза. А ведь милостыня не просто односторонний процесс, когда имеющий подает неимущему. Это всегда некое взаимное общение, в котором неизвестно еще, кто окажется более обогащенным. «Нищих всегда имеете с собой, а Меня не всегда» — Христос ни много, ни мало ставит нищих вровень с Собой как некую возможность для каждого человека проявить милосердие и обрести благодать. «Что сделали одному из малых сих, то и Мне сделали».

Помню, был у меня случай, когда я это не осознал даже, а пережил, ощутил в полной мере. Шел как-то в Москве по Андреевской набережной. Навстречу – человек, по виду какой-то пожилой хиппующий романтик: редкие волосы на голове собраны в хвостик, бородка рыжая, рюкзачок, шорты, сандалии… И весь – буквально светится от какой-то непонятной внутренней радости и полноты. Подходит ко мне, улыбается и говорит: «Простите, хотел Вас попросить. Я — голодный турист, собираю на обед. Можете помочь какой-нибудь мелочью?» И как-то он это сказал… не просяще и не нахально. Он и не попросил, в сущности. Наоборот – предложил мне поучаствовать в его проблеме, дал возможность накормить себя, голодного. И я это понял именно так. И конечно же, этой возможностью воспользовался – дал ему денег. Он так же радостно поблагодарил, и неспешно отправился дальше по своим неизвестным делам. А я потом еще несколько дней жил с частичкой этой его странной и беспричинной радости. И благодарно помню этого светлого чудака до сих пор, хотя уже много воды с тех пор утекло. Но… когда вижу у себя на пороге цыганенка и слышу «Дяденька, с праздничком вас, дайте чего-нибудь хорошего» — никак не могу избавиться от желания побыть строгим судьей его цыганской жизни, чтобы с высоты своего судейства решать – дам я ему чего-нибудь хорошего или же сочту, что не заслужил он, бездельник, моей милости.

Нищих всегда имеем с собой. Дать или не дать – вот в чем вопрос.