Об одной из проблем нашей церковной жизни – утрате содержания из-за канонизации формы рассуждает публицист Виктор Судариков.

О возможности больших или меньших преобразований в жизни Русской Православной Церкви сейчас говорят и пишут нередко (выборы духовенства, богослужебный язык, календарная проблема, посты и многое другое).

Однако как-то на второй план отодвинута более очевидная задача, которую разумно начать решать до (а может быть, и вместо) любых, даже вполне оправданных, преобразований. Эта задача – исправление громадного количества суеверий и заблуждений, бытующих в околоцерковной среде, и вообще церковное просвещение, как иногда говорят, «внутренняя миссия».

Проблема эта, пожалуй, не только актуальнее, но и сложнее каких-либо реформ. Потому что суть реформы сформулировать и проанализировать легко, а суеверие и неведение рассеяны и растворены, их невозможно выделить «в чистом виде», их как бы не видно, но они везде.

Причем многие люди считают, что уже знают, что происходит в Церкви, при этом даже не догадываются, что восприятие христианства у них искажено, что с верой смешаны и различные суеверия.

А ведь если болезнь человеком не осознана, вылечить ее вряд ли возможно.

Просвещение в вере – конечно, не просто некая информация для запоминания, которую можно прочитать в книге или услышать на занятиях; оно всегда касается жизни человека, влияет на его представление о Боге, о ближних, о мире.

Трудность здесь и в том, что просвещение не может происходить только в одном месте – оно неизбежно является делом всей Церкви, множества очень разных и часто не особо согласных друг с другом людей.

Рискну сказать, что за 25 лет свободной жизни Церкви в России, несмотря даже на появление специального синодального отдела (религиозного образования и катехизации, ОРОиК), задача просвещения, увы, далека от решения.

Возникший вначале интерес уже угас.

Да, замечательно, что сейчас перед крещением обычно проходят 1-2 беседы, но этого мало, ведь большинство домыслов живут в среде крещеных и даже вполне воцерковленных христиан. Значит, просвещение должно стать непрерывным и постоянным делом всей Церкви, а не только узкого круга учителей воскресных школ. Не в смысле желания всех усадить за парту, а в смысле подхода к жизни в Церкви как к ученичеству.

* * *

О каком просвещении речь? Прежде всего, об умении различать внешнее и внутреннее, форму и содержание. Внешнее – убранство храмов и жилищ, приходской и монастырский быт, одежда людей и многое другое – может быть традиционным и вполне оправданным, но не может быть канонизированным, не может называться единственно правильным. Если же форма признается единственно верной, то это всегда ведет к искажению содержания.

Такая распространенная «канонизация» внешнего превращается в бытовое «старообрядчество», в представление о том, что Богу нужна форма – по сути, диктует иное отношение к Богу.

Бытовое «старообрядчество» превращается в некий род магии, когда форма становится главной и навсегда установленной, ее свобода воспринимается как ересь.

Категорическими запретами чего-либо «внешнего» такое отношение только подогревается. И вот уже из традиции замужним женщинам покрывать голову в храме появляются благословения некоторых священнослужителей женщинам в платке ходить дома и даже спать, а еще всегда надевать платки на маленьких девочек.

Дальше – больше: если платок так необходим, то кем-то делается вывод, что без покрытия головы молитва женщины не доходит до Бога и вообще вменяется в грех – и такое мнение распространяется как «благочестивое». Так рождается суеверие.

Отсюда же, из канонизации вполне благочестивой формы, идет чуждое христианству отношение к богослужебному языку как сакральному, без которого Бог не услышит молитву.

Смешение внешнего и внутреннего порой бывает характерно не только для тех, кто недавно обратился к Церкви, но и для духовенства, в чьи обязанности как раз входит просвещение. Помню рассказ о храме, куда ревностный священник не пускал жителей села, если не были выполнены многочисленные поставленные батюшкой условия – крестик на шее, соблюдение постов, «правильная» одежда и т.д. В результате священник служил в пустом храме, а жизнь людей шла мимо Церкви до тех пор, пока священника не сменили. Помню одного московского протоиерея, отказывавшегося причащать маленьких детей в одежде с изображением иностранных мультипликационных зверюшек. Впрочем, протоиерей тот уже давно в запрете…

Также необходимо правильное понимание Символа веры. Помню рассказ священника, который стал говорить с прихожанами о Символе веры во время частной исповеди. И вот, он столкнулся с тем, что многие его благочестивые давние прихожане порой исповедовали разнообразные ереси.

Сам помню, как, зайдя в один почитаемый храм, услышал, как священник, беседуя с готовящимися к таинству крещения, так рассказывал о соединении природ во Христе: «Тело человек получил от Богородицы, а Дух от Бога» – что является просто «классической» древней ересью. Это опасно, как опасна любая ложь, тем более ложь о Боге.

Далее, ученичество – это верное отношение к Священному Писанию. Чтение его в храме – наставление каждого в вере, слово Бога к человеку. Оно нужно не Богу (Бог и так знает Свое слово), а каждому человеку. Увы, Священное Писание нередко почитается, но толком не читается, а если и читается, то неразборчиво, в общем, отодвигается на задний план, а на первый выходят «наставления старцев» (в основном, выдержки из писем опытных духовников частным лицам, выдаваемые за общезначимые наставления). Значит, надо сделать всё, чтобы чтение Священного Писания было разборчивым и понятным для каждого молящегося.

Кроме того, это верное отношение к богослужению вообще и к Евхаристии в особенности. К тому, что в богослужении человек призван участвовать полностью – и умом, и сердцем.

И тут нужно понимать, что усилия должны быть и со стороны служащих, и со стороны молящихся.

Ситуация, когда люди «молятся ногами», отстаивая непонятную службу, вряд ли может считаться нормальной. О Евхаристии имеет смысл говорить постоянно – Кому и зачем причащаются христиане.

Наконец, речь о том, что знание не может быть оторвано от поведения человека. В проповеди митрополита Антония Сурожского была мысль о том, что «какие мы христиане – показывает не время от начала субботней всенощной до окончания воскресной Литургии, а наоборот – от воскресного дня до субботы следующей недели. То есть если человек знает все основы, и даже умеет ересь отделять от верного исповедания, но с высокомерием и осуждением смотрит на окружающих, если ведет себя не как христианин – то от знания нет никакой пользы. Христиане призваны не учиться «знать о Боге», а учиться познавать Бога.

Но есть еще вопрос – не останется ли всё написанное всего лишь прекраснодушным и наивным пожеланием? Думаю, не останется только в том случае, если христиане в Церкви будут воспринимать себя как учеников Христа, если отношение к себе как к ученику станет нормой. Для всех, не только для детей или недавно крещеных. То есть вместо самоощущения «я знаю, как надо», вместо высокомерного взгляда с высоты на окружающий мир, ощутить себя учениками Христа – вне зависимости от возраста, положения и церковного «стажа». И стараться учить этому окружающих…

Понятно, что просвещение – обоюдоостро. Если есть желание узнавать, то учащиеся начинают думать и задавать вопросы – «почему?»…

Вопросы могут быть самыми разными, неудобными, трудными, повторяющимися снова и снова. Но если они возникают – это ведь отлично.

Это лекарство от главных бед христиан – равнодушия («теплохладности») и подмены христианской веры какими-то другими, человеческими учениями.

Конечно, быстро сделать всех знающими и благочестивыми невозможно. Но если не стараться – то ничего не изменится. Если ученичество станет основой, нормой – то будет и понятнее, какие изменения нужны, а какие нет, короче говоря: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам» (Мф. 6:33).