О том, почему исповедь для многих православных стала простой регистрацией, и как чувство вины превращается в привычку и теряет смысл, размышляет Андрей Десницкий.

Сначала – зарисовки из собственной жизни.

Мне лет 18, я прихожу на одну из первых в жизни исповедей. Всё очень серьезно и торжественно, я зачитываю по памяти список (очень краткий) своих грехов, от которых, конечно же, я обязательно через год-два избавлюсь и стану святым. Максимум через три.

Батюшка слушает с чувством и так же реагирует: «Грех, грех! Не смей! Вот если бы не дошел сюда, если бы по дороге под машину попал – прямо бы в ад! Прямо в ад!»

И я вдруг задумываюсь, так ли это всё механистично, и каковы мои перспективы, если я пока еще иногда грешу, а на исповедь выбираюсь в лучшем случае раз в неделю.

Мне лет 30, я зачитываю по памяти список, который с тех пор едва ли сократился – скорее вырос за счет совсем других вещей, которым я тогда не придавал значения или не замечал за собой. Священник внимательно выслушал его и спросил: «Скажи, какой свой грех ты считаешь самым главным?» Я ответил, ведь «градация» была мне прекрасно известна. «Нет, – улыбнулся он, – отсутствие любви – вот гораздо худший грех». А в моем списке такого даже не было.

И в эти же примерно годы стою перед аналоем и сомневаюсь: услышит ли меня вот этот, впервые увиденный мной священник? Поймет ли? Готов ли я ему довериться? И, подойдя, вместо привычного «батюшка, я согрешил…» говорю: «Господи, грешен пред Тобой…» С тех пор так и начинаю.

Об исповеди говорить невероятно трудно, это слишком личное и интимное, и нельзя, наверное, раскрывать даже тайну собственного покаяния, тем паче чужого. Но говорить приходится, потому что значимо, актуально, часто непонятно.

Только ленивый в последнее время не отметил: исповедь часто превращается в допуск к причастию, она формальна, да и не выходит всерьез каяться раз в неделю или даже раз в месяц, если всё одно и то же вот уже который год. Словно бы напоминаешь Богу: да, человек я несовершенный и сам о себе это знаю. А Он будто не в курсе?

Но я хотел бы сказать немного вот о чем: об исповеди и чувстве вины. И для начала – еще одна история или даже две. Деревенский храм в середине девяностых, воскресная литургия, перед ее началом – общая исповедь с подробным перечислением грехов. Священник долго и с чувством говорит об абортах, прихожанки крестятся: «грешна, прости Господи». Только ведь они за редчайшим исключением – пенсионерки, этот грех они могли совершить десятилетия назад и с тех пор вспоминают его перед каждой литургией. Не верят, что прощены?

Или в те же годы литургия в московском храме, параллельно народ исповедуется в боковых пределах. Выходит проповедовать священник и говорит… о том, как это ужасно! Вот, говорит он, приносится жертва за грехи мира, ангелы невидимо нам сослужат, а мы стоим тут и бубним: «я раздражаюсь, я обидчив, я необязателен, я сплетничать люблю…» Вот и остаемся раздражительными, обидчивыми и далее по списку, потому что ничего другого не видим! Да оторвись ты от своих грехов, взгляни на Спасителя, припади к Нему! И с тех пор – не исповедовал этот священник после начала литургии верных, принципиально. А теперь он уже не в этом мире.

Но вернемся на землю. Антропологи вообще говорят, что в мире есть два вида культур: культура вины и культура стыда, в зависимости от того, что движет человеком, чего он старается избегать. Например, на Дальнем Востоке – классические культуры стыда. Самурая незаслуженно оскорбил его господин, и самураю ничего не остается, как публично взрезать себе живот и умереть. Смыть непереносимый позор может только кровь, пролитая собственной рукой. Стыд – это положение, в которое ты поставлен, даже если том нет никакой вины.

А вина – ответственность за твои собственные поступки, даже если никто о них ничего не знает. Наша культура, как и любая культура с христианскими корнями, движима чувством вины. В церковь человека часто приводит именно это чувство и желание что-то с ним сделать. И это совершенно справедливо, в том же Новом Завете мы найдем, особенно у Павла, множество рассуждений о том, что всякий человек грешник, заслуживающий погибели, и все мы нуждаемся в прощении, которое обретаем только во Христе.

Но что дальше с этим чувством делать? Казалось бы, церковь вообще про то, как человеку виновному и грешному стать праведным, не по заслугам, но по благодати. А на практике – вот эти вот бабушки, до сих пор исповедующие грехи молодости. Не верят, что прощены? А может быть, не готовы разбираться в своих нынешних грехах и потому приносят Богу давнишние, давно уже неактуальные? Так как-то привычнее.

Чувство вины каким-то парадоксальным образом сочетается с чувством непогрешимости: я же был на исповеди, я теперь чистый! Не раз наблюдал сцену: человек, который оскорбил другого, потом с неким достоинством сообщает, хоть никто и не спрашивал, что принес в этом покаяние на исповеди. Казалось бы, если ты лично Васю обидел, то перед Васей и извинись. Но это слишком просто: за Васю тебя уже якобы извинил Бог и теперь счет обнулен, можно Васе заново высказать всё, что о нем думаешь.

Похоже, православные люди бывают грубы, необязательны, обидчивы и далее по уже знакомому списку отчасти и потому, что им есть, куда девать свое чувство вины. Вот пропустил ты срок сдачи работы, подвел партнера, нагрубил соседу. Неверующий просто извиниться, если, конечно, порядочный человек, и постарается не повторять.

А у человека церковного есть искушение (иначе и не скажешь) всю эту «мелочевку» спрятать в глобальном «от них же первый есмь аз». Ну если я первый из грешников, чего вы от меня хотите? Не до них мне нынче, я в мшелоимстве ежедневно каюсь, а эти ваши дедлайны даже в молитвослове не обозначены.

Если к чувству вины привыкнуть, оно перестает работать. Или начинает работать избирательно, «затачивается» под определенные интонации и ситуации. Кто же не знает этой чудной, а точнее чудовищной манеры семейного общения, когда всё, буквально всё сводится к теме «кто тут виноват перед кем». Есть даже такой анекдот: «наша семья держится на хорошем аппетите и чувстве вины». Если любви нет, то, конечно, и это сойдет, но… не совсем тогда это семья. И не совсем церковь.

С другой стороны, иногда задумаешься: ну что, Богу очень интересно, что каждый из нас обидчив, завистлив, злопамятен и так далее, это для Него нечто новое и удивительное? И что съедена была в среду сосиска второпях, и что молитвенное правило не прочитано в который раз… В зависимости от этого – в ад, если не успел на исповедь, или не в ад, если успел. Это точно о Боге? По-моему, это проекция образа недалекой и злобной воспиталки из детсада, которая в угол ставит и сладкого лишает за всякую мелочь.

А вот отсутствие любви, да еще когда о нем не задумываешься, когда это обычный фон твоей жизни… Да, в таком состоянии в Царствие попасть будет трудно. А если это становится «нормой» в самой церкви? Если община кающихся грешников – это толпа индивидуалов, занявших очередь за отпущением грехов? Кто ж не видел этих благочестивых скандалов в очереди к исповеди: «вас здесь не стояло, простигоссспади…» Точно ли Он простит? И Ему ли за это прощать, не Его ведь обидели – или скорее всем окружающим, которым с этим приходится уживаться?

Мы ведь так часто говорим, что исповедь – таинство примирения с церковью. Новое вхождение в общину. Если так, это точно не про сосиску в среду, а про что-то такое, после чего ты действительно не можешь назваться христианином.

Недавно довелось читать рассказ про батюшку, которому накануне исповеди некий человек сообщил, что отправляется воевать на чужую войну за высокие идеи. Батюшка ему ответил примерно так: «Ты собираешься воевать с теми, кто тебе не причинил зла и на тебя не напал, не будучи при этом воином, связанным присягой. Это выходит убийство, и я не могу отпустить тебе грехов, пока ты не откажешься перед Богом от своего замысла».

Как? Воевать за правое дело – грех? А не сосиска, не раздражительность, необязательность? Переворот сознания. А для батюшки всё по канонам в лучшем понимании этого слова.

Может быть, корень проблемы в том, что огромное число людей у нас пребывают как бы на пороге церкви: то ли христиане, то ли нет. Исповедь становится своеобразной регистрацией, check in, способом удостовериться, что человек действительно церковный хотя бы на данное время и потому может приступать к Чаше. Но это уже отдельная тема: кто у нас тут православный и что вообще это значит. И мы, пожалуй, едва лишь приступили к ее обсуждению.