Я начну с не слишком изящного и пустякового эпиграфа, за что сразу прошу прощения у людей с тонким вкусом.

Дорогой торговый центр в Москве. «Чистая публика». Туалет на втором этаже. Персона А дергает на себя дверку, дверка распахивается — о ужас, в кабинке — персона Б.

Мне не доводилось бывать в экваториальной Африке и дебрях Амазонки. Но во всех странах в Европе, куда мне пришлось попадать, такие инциденты заканчиваются вы сами знаете чем. «Ой, простите!» — с одной стороны, «Ах, извините!» — с другой, и все. То есть, совсем все. Конец истории.

На электронных страницах этого уважаемого издания я не могу даже примерно передать, каким обменом репликами это кончается в России. Как русский человек, я такие слова знаю, но воспроизводить их в письменном виде мне не позволяет филологическое образование. Я только скажу, что у нас это кончается криком. Настоящим, в голос, криком, полным ненависти и агрессии, страшными угрозами и проклятиями.

Нет, в туалете торгового центра никто никого не убил. Вот на шоссе в той же Москве недавно убили. Персона А не уступила дорогу персоне Б. Персона Б достала из багажника бейсбольную биту. Две человеческих жизни, дамы и господа. Две жизни, которых не вернуть никакими силами.

Да что там шоссе…

На шоссе речь шла о целых пяти минутах драгоценного времени обладателя бейбольной биты. В чисто теоретических беседах в интернете мы мгновенно доходим до таких рекомендаций и пожеланий, что кровь стынет в жилах.

По поводу сексуальной ориентации давно покойного композитора Чайковского, вскользь упомянутой в какой-то моей записи в блоге, мне третью неделю желают сдохнуть, и употребляют при этом такие выражения, что поневоле начинаешь думать о долгом и страшном тюремном прошлом комментаторов.

Мы ненавидим друг друга. Лютой, праведной ненавистью, на которую мы, как нам кажется, имеем право. Делим людей на группы — для удобства- и ненавидим так, как будто нам за это приплачивают. Ненавидим «жидов», «чурок», «педерастов». Когда названий не хватает, мы придумывает новые слова для обозначения врагов. Вот «кощунников» ненавидим. С сугубой лютостью.

Мы живем по горло в ненависти — как в гнилой воде.

Нашу ненависть искусно подогревают, поливают керосином затухающие костерки, подкидывают новые поводы. Но давайте будем честными. Нам много не надо, мы и сами «молодцы». И я очень боюсь, что эта ненависть — не дымовая завеса, за которой кто-то обделывает свои грязные делишки. Я боюсь, что ненависть и есть суть происходящего. В таком случае черт, которого мы так боимся — вот он.

Теперь я попробую сформулировать главное.

Если мы — христиане, то мы находимся в особом положении. У нас есть выход из этого круга взаимной злобы. Мы можем поступить иррационально. Перестать вынимать из багажника бейсбольную биту по поводу и без, и начать внезапно и неожиданно призывать к милосердию. Жалеть всех без разбору. Да, и педофилов. И убийц, и насильников, и всех сидящих по тюрьмам нашей обширной родины. И даже Толоконникову, которая, судя по нашей совокупной реакции, их всех хуже.

Давайте попробуем просить для всех только милосердия.

Нет, давайте не будем провозглашать, что развращать малолетних, воровать и оскорблять ваши чувства — это хорошо. Это плохо. Но давайте перестанем рассуждать о том, что им поделом, и попробуем просить для них милосердия.

Вы думаете, немедленно настанет толерантное общество всепрощения, в котором все станет можно, и ваши дети будут расти в попустительстве и разврате?! Вы правда так думаете?! Вы думаете, вас так трагически много, что вы сможете своей дурацкой жалостью ко всем перетянуть этот канат на свою сторону?

Думаете, вы израсходуете свою жалость на мерзавку из Pussy Riot, и жалости не хватит на хороших людей? Не бойтесь, жалость — пополняемый запас. Впрочем, как и ненависть. Только ненависти в этом мире много, а жалости почти нет.

В конце я скажу, что священник, публично просящий о чем-то кроме милосердия, лично для меня выглядит как минимум странно. Но это, вероятно, вопрос вкуса.

Татьяна Краснова