Сильный пол, который не проявляет своих должных качеств, — предмет частых обсуждений на страницах печати, в Сети, в частных беседах. Одна из примет времени.

Так правда ли, что мужчина отказывается выполнять традиционную роль и теряет качества мужественности? Или это женщина, наоборот, становится более независимой, требовательной, меньше склонна прощать и терпеть мужское главенство над собой? Или, может быть, оба растеряны и не могут прийти к равновесию? Или время так сильно меняется и меняет нас, что пора перестать вздыхать ностальгически по настоящим мужчинам, а привыкать к новым ролям?

Патриархальный мир не давал поводов усомниться в преимуществах сильного пола. Мускульное усилие и выносливость определяли успех в работе. На мужских плечах лежала обязанность пропитания и жизнеобеспечения. Крепкие кулаки и бойцовский характер обеспечивали защиту и безопасность. По сравнению с теми временами сегодня жизнь среднего горожанина протекает как бы на другой планете. Работа не изнуряет, а образ деятельности мужчины и женщины примерно одинаков. Усредненные единицы действуют на рынке труда, проводят досуг за общими развлечениями, покупают, едят, носят, читают и обсуждают приблизительно одно и то же. Отличительные мужские черты уходят на второй план, и теория гендерного равенства, стилистика унисекс и бюрократические наименования «родитель № 1, родитель № 2» в подобной модели жизненного устройства для многих уже не выглядят чем-то вопиющим и странным. Что говорить, переноска мужчиной чемоданов при отправке в отпуск и навеска трех полок на кухне и в детской — недостаточный повод для ощущения им своей мужской гордости и исключительности…

Современность приобретает черты антиутопии, «дивного нового мира». Особенность антиутопии — это искусственные, вымышленные ценности, которым приносятся в жертву ценности и интересы естественные, подлинные. Очертания общества «Матрицы» всё более явственно проступают через окружающие события и явления. Ведь если согласиться с тем, что проявления мужественности неактуальны и настоящий мужчина уступает место представителю техно-цивилизации, самодостаточному и прагматически мыслящему, не делающему различия между Божиим творением и виртуальной вселенной, предпочитающему своей природной идентичности фантазии на темы трансгендера и биотехнологий, — если только признать всё это вместе с логикой развития современного социума за объективное и неизбежное, тогда придется сделать закономерные, но катастрофичные выводы. Придется признать, что мы сами исключаем из своей жизни, сдаем в утиль обширнейший и важнейший массив проявлений, мыслей, идей, чувствований, означающих взаимное дополнение мужского и женского, их встречу, узнавание гармонии, Божиего замысла, вечного во временном, совместный труд, преодоление, благодарность, отцовскую и материнскую любовь, продолжение в потомках.

Итак, что есть настоящее, подлинное в мужском образе? Какую роль играли представления о мужественности в различные исторические периоды и в разных культурах?

«Настоящий мужчина» взглядом истории В Древней Элладе «настоящий мужчина» проводил время в общественных занятиях: политических и философских диспутах, на спортивных зрелищах, в увеселениях с друзьями. Он уделял мало внимания жене и семейным делам. Отношение к женскому полу было в целом утилитарным. Женщин было принято ценить за внешние данные, красивыми женами хвалились наравне с обладанием породистыми лошадьми. Вступление в брак представлялось более общественным актом, нежели проявлением любви.

Древность не была сентиментальной. Патриархальный порядок в своем полном значении — суровая, бесчеловечная система отношений и правил, строгих к женщине и менее строгих к мужчине. Перед лицом закона женщина оставалась как бы постоянно несовершеннолетней, сначала принадлежа отцу, а затем мужу, с которым отец заключал брачный договор. Она редко имела гражданство и право свидетельствовать в суде. Глава дома единолично распоряжался имуществом, даже тем, которое составляло приданое жены. Он определял порядок наследования и статус детей как законнорожденных.

Жены производили потомство, наследников рода, и проводили жизнь затворниц. Мужчина мог прибегать к услугам гетер или сожительствовать с рабынями. Понятия мужской верности не существовало, развод происходил по одному пожеланию мужчины.

Сходных взглядов держались и римляне, но только увлечениями своими они имели войну, государственное управление и юриспруденцию. Плутарх описывает сцену развода, когда друзья увещевают главу дома: «Разве она не целомудренна? Или нехороша собой? Или бесплодна?», — тот же в ответ указывает на башмак: «Разве он нехорош? Или стоптан? Но кто из вас знает, где он жмет мне ногу?»

Позже, в Средневековой Европе, роли мужчины и женщины кардинально меняются. Культ Пресвятой Девы способствовал идеализации женского образа, и служение даме сердца образовало особую культуру куртуазности (от франц. courtois — учтивый, вежливый). Кодекс чести рыцаря включает не только смелость и доблесть в бою, но и светскую утонченность, галантность, овладение такими искусствами, как танцы или сложение стихов возлюбленной. В этот период похвальным считается служить женщине, выражать свое восхищение, посвящать ей подвиги, искать похвалы от нее и даже считать себя вассалом возлюбленной. Рыцарь хранит абсолютную верность, несет на щите инициалы своей госпожи и бережно хранит платок, к которому прикасались ее губы. Впрочем, куртуазность не отменяет зависимого положения женщины в семье и доме. Трепетные воздыхания, ухаживания, показной альтруизм — декорация, затеняющая действительность жестокой эпохи и ее повседневную «прозу жизни».

В одних культурах мужественность означает эмоциональную сдержанность, суровость и непреклонность. Если германец или скандинав питает привязанность к чему-то и воспевает что-либо в своих песнях, то, скорее всего, предметом этой любви окажутся меч, боевой конь и ладья. Оба верят в то, что мир жесток, а удача выбирает сильнейшего. Даже в Валгалле, «чертоге мертвых», не прекращается вечная битва — утеха для воина.

Южане, представители средиземноморских народов, напротив, темпераментны и многоречивы. Удалому испанскому идальго не вредит «аррогансиа» — шумная самопрезентация, хвастовство, бравада, гордыня, зазнайство. Скорая перемена настроений, вспыльчивость и некоторое легкомыслие, с которым идальго рассуждает о жизни, сочетает проявления пламенной, фанатической религиозности с тяготением к более приземленным предметам — вину, отдыху, женщинам, веселью, — они рассматриваются как подтверждения его искренности и встречают симпатию у представительниц противоположного пола.

Знакомясь с историей эпох и народов, мы не находим единого стандарта характера и поведения «настоящего мужчины», но множество образов и представлений. Однако всюду, с небольшими видоизменениями, действует единый архетип мужественности, означающий смелость, защиту, физическую крепость, волевое усилие и обладание, закрепляющий патриархальное доминирование мужского пола над женским.

Мужчины — слабый пол?

Был ли патриархат единственной формой и требуется ли «настоящему мужчине» превосходство над женщиной? Одна из теорий гласит, что мужчины некогда могли быть слабым полом.

В середине XIX в. ученых заинтересовал тот факт, что наиболее древними на земле являются религии женских божеств. Изображения богини-матери встречаются в Древнем Египте, Шумере, Ассирии, Индии. Из этого швейцарский юрист Иоганн Бахофен сделал вывод, что женщине в упомянутую эпоху могла принадлежать властная роль. В системе матриархата права мужчины были ограничены, и на его долю выпадали обслуживающие функции. Правда или нет, но если бы гипотеза Бахофена нашла подтверждение, исторически мы имели бы дело с разными трактовками мужественности, включая противоположные привычным для нас.

Исследователь ссылался на примеры традиций некоторых народов. У отдаленных племен Азии, Африки и Австралии родство исчисляют по материнской, а не по отцовской линии. Это явление получило имя матрилинейности. После вступления в брак мужчина отправлется жить на территорию клана жены, в чем выражается принцип матрилокальности.

Фридрих Энгельс горячо поддержал Бахофена и развил его идеи в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства». «Открытие матриархальной ступени, предшествовавшей патриархальной, — писал Энгельс, — имеет для человечества то же значение, что и теория эволюции Дарвина для биологии, и ту же ценность, что и теория прибавочной стоимости Маркса для политической экономии». Еще бы, в трактовке марксизма семья выступала как цитадель традиционного порядка и частной собственности, которую надлежало сокрушить!

В научном мире к теории матриархата отнеслись скептически. Для некоторых культур характерны высокое положение женщины и широкие права, но мужчины от этого не становятся слабым полом. Матрилинейные и матрилокальные отношения не являются поводом прилагать к женщине атрибуты силы, господства, воинственности, агрессии. Один критик с иронией утверждал: «Если бы какой-то ученый, похожий на этих философов, два-три столетия спустя приступил к изучению современных обычаев Англии, он, кажется, был бы совершенно уверен в матриархальных порядках — так много у нас совершается во славу Ее Величества королевы и так крепко засилье женских принадлежностей и товаров в лондонских лавках».

Теория матриархата постепенно теряла влияние и к середине ХХ в. в основном вышла из употребления. Исключение составил СССР, где матриархальная стадия в историческом развитии выросла в догму, прочно закрепились в учебниках и исторической литературе.

Бессилие силы

Отдельный интерес представляет миф об амазонках. Что стоит за образами женщин, столь воинственных и независимых, что мужская доблесть пасует пред ними? Быть может, эта необычная коллизия, при которой мужской архетип наталкивается на встречные волю и смелость, приведет, наконец, наше исследование к пониманию характера и качеств «настоящего мужчины».

Женщины-воительницы — частый сюжет мировой мифологии. В ряде случаев им также приписываются презрение и ненависть к мужскому полу. По мнению древних греков, страна амазонок лежала к северу от Черного моря, была заселена женщинами и управлялась ими. Мужчину, который проникал в эти пределы, ожидала смерть. Время от времени гордые амазонки сходились с чужестранцами, чтобы зачать потомство. Новорожденных девочек принимали в общество, тогда как мальчиков по одним сведениям отсылали прочь, а по другим — калечили или умерщвляли.

С раннего детства амазонки обучались верховой езде и владению мечом и луком. С наступлением совершеннолетия они принимали участие в сражениях. Стать матерью не разрешалось до тех пор, пока девушка не убьет первого врага. Название «амазонка» якобы происходит от слова «безгрудая». Говорили, что левую грудь девочек прижигали, дабы удобней было натягивать тетиву лука. Так символически амазонка приносила в жертву свойство своего пола, чтобы воевать и быть независимой.

Мало кто буквальным образом принимал сведения Геродота. Степи Причерноморья принадлежали скифам, у кочевников же не было редкостью, чтобы женщины и незамужние девушки имели навыки обращения с оружием. При необходимости они отражали атаки врагов на стан, в крупных же битвах принимали участие на вспомогательных ролях, как лучницы и легкая кавалерия. Вид женщин и юных дев на боевых скакунах приводил греков в изумление и становился отправной точкой дальнейших фантазий и домыслов. Однако, несмотря на историческую недостоверность, предание об амазонках представляет интерес вместе с другими мифологическими сюжетами, включающими мотивы мужеборчества и мужеубийства.

Одно из имен амазонок — «эорпата», что значит «мужеубийца». Гиппократ пишет, что амазонки калечили детей мужского пола тотчас по рождении, одним переламывая бедра, другим — голени, чтобы те были хромыми и мужской пол не восставал на женский. В скандинавских сказаниях, кельтских сагах, эпосе других стран действуют существа женского пола — валькирии, гурии, гарпии, сирены, эринии, керы, русалки — имеющие цель нанести вред мужчине. На острове Лемнос, к которому причаливают аргонавты, женщины установили свою власть, а местных мужчин предали смерти. Вакхические торжества пробуждают энергию женского бунта, бесчинств и заставлят усомниться в неагрессивности прекрасной половины человечества. Толпа вакханок не щадит никого и ничего на своем пути. В порыве страсти она растерзывает прекрас-но-голосого Орфея.

В аллегорической форме древняя мифология отображает состояние душ — внутренний хаос, напряжение, озлобление. За богом войны Аресом по пятам следуют женские божества Эрида и Энио. Первая — богиня раздора, вторая — кровожадности, вызывающая в воинах ярость. Одна из верховных богинь Артемида близка к древним богиням-матерям Кибеле и Иштар, на алтарях которых много веков подряд приносят человеческие жертвы.

Мужское и женское начала связаны отношениями борьбы. Патриархальный порядок далек от естественности. Мужская деспотия наталкивается на упорство и мстительность дочерей Евы. Инстинкты обретают значение рока, заражают трагизмом мироощущение. Сила бессильна. Выход из тупика предстоит найти христианству.

«Настоящий мужчина» новозаветной эпохи

Христианское представление о мужественности парадоксально. Странные люди, некрепкие и добродушные на вид, без тени надменности или превозношения, показывали себя, однако, необычайно стойкими в защите своей веры!

«Настоящий мужчина» христианства воинственен, смел, обладает крепкой волей, не боится смерти. Знакомый образ, как кажется. Однако воинственность отождествляется здесь с аскезой, с непримиримостью к злу, а стремление обладать, господствовать — с достижением совершенства, господства над страстями.

«Грех произвел три вида рабства, — учит Златоуст, — рабство жены, которая создана была равночестной, пред мужем; рабство Хама перед братьями, вследствие греха его против отца; третий вид рабства — подчинение начальникам и правителям».

Христос не приходит отменить обычаи и существующие правила. Патриархальный порядок сохраняет значение: жене глава муж (1 Кор 11:3), — однако внутренне он переживает перерождение. Идеал товарищеского брака, взаимодополнения мужского и женского начал возникает в значительной степени как результат Евангельской проповеди и смягчения нравов под воздействием христианства в первые века. Новый Завет призывает мужчину видеть в жене сонаследницу благодатной жизни и оставить суровость. Привилегии сильного пола отныне — это не права доминирования. Мужчина по праву сильного берет на себя большую ношу и оберегает спутницу как «немощной сосуд». Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов (Гал 6:2). Впрочем, роли не смешиваются, не унифицируются и не посягают одна на другую. Каждый служит Богу и друг другу тем даром, какой получил — мужским или женским.

В последующий период в Византии и Риме патриархальные порядки в значительной степени преобразуются. Женщина получает законодательное подтверждение своих имущественных прав и защиту против телесных наказаний, брачная верность и преданность предъявляется как обязательное нравственное правило для обоих супругов, строго порицаются развод и наложничество. Женщинам предоставляется право участвовать в общественной жизни, держать ремесло и торговлю. Христианская эпоха выводит множество образов нравственной чистоты, настоящей любви, гармоничных семейных союзов, совместной заботы о воспитании детей, мужского достоинства и жертвенности. И хотя она не исправляет всех пороков и не искореняет целиком прежних обычаев, патриархальное право в своем наиболее жестоком и несправедливом значении отходит в прошлое. Таковое остается уделом нехристианского мира, где в некоторых регионах и странах полигамия, телесные наказания, правовое всевластие мужчины присутствуют и поныне.

Катастрофа мужественности

В Новое время непростые испытания ожидали мужской характер. Оно сделало взгляд человека на мир более корыстным и рационалистическим. Один философ назвал это катастрофой мужественности, добавив: «промышленный дух одержал победу над военным и аристократическим духом».

Промышленный дух в свою очередь уступил место торговому духу, духу игры, культу своего личного «я», что не может не сказываться на образе мужчины и проявлениях мужественности. Несколько больших политических проектов ХХ в., опиравшихся на энергию, волю и воинственность масс, оказались чудовищными и бесчеловечными по своим результатам. Это еще больше повергло в уныние и мелочность, снизило спрос на сильные характеры и поступки, героику, долг, честь и самоотверженность.

Как результат, наш современник редко выделяет мужественность и мужество в виде ключевых свойств, предпочитая менее определенные и более общие: предприимчивость, адекватность, мобильность, изобретательность, профессионализм, коммуникабельность, осторожность, дипломатичность и пр. Социальный его образ беспол или имеет незначительные отсылки к полу. Дефицит мужественности оборачивается выпячиванием физиологических мужских свойств. Другим неприятным эффектом становится феминизация. Коль мужественность не является твердым критерием, ничего не стоит примерить на себя отдельные удобные детали из женского образа и поведения.

Любой произвол возможен. Отклонения в восприятии пола и противоестественные союзы, женоненавистничество и мужефобия затопляют современность. Над всем же витает фантазия на темы «идеального мужчины» или «настоящего мужчины».

Поиск мужественности в окружающей жизни близок к истерике. Мачо вместе с мужланом претендуют на олицетворение мужского образа современности. Тип мачо — чувствительный, сильный и грубый. Баловень, любящий жить широко, но едва ли знакомый с каким-либо делом. Смелость мачо — пародия на мужественность, ибо любые обязательства внушают ему ужас. Мужлан, или «настоящий мужик», брутален и резок. Он не станет красиво говорить и швырять деньги по сторонам, чтобы вызвать к себе интерес. Его правда жизни, однако, по-своему незатейлива: авто, футбол, выезды за город и хмельные братания с друзьями. Он циник и отрицает всё, что лежит за пределами мужского клуба.

Настоящие мужчины… Как много горькой правды в том, что революции и войны прошлись кровавой жатвой, отняв от нас самых лучших и стойких! Благородство и внутренний аристократизм остаются в воспоминаниях. Однако история мира не окончена, и если есть какая-то надежда на правду и смысл в ней, то эта надежда означает обращение к мужественности.

Иммануил Кант сказал: «Взывать к мужеству — это уже наполовину значит внушать его». Вопреки всему, идеал настоящего мужчины не исчез. К мужскому началу взывают и на мужской характер все еще смотрят как на ориентир и выразитель нравственной воли. И очень хочется надеяться, что идеал этот сохранит в себе именно новозаветные черты, где мужественность сочетается с кротостью, а любовь находит свое максимальное выражение в словах Христа, не предполагающих двусмысленных толкований: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин 15:13).