Если я совершил Литургию, молебен, покрестил, повенчал, пришел на трапезу с полным сознанием того, что я все сделал, я очень хороший священник, и вдруг посмеялся над человеком, который имеет какое-то увечье, меня надо не просто пожурить – меня надо отлучить», – тему запретов в Церкви продолжает протоиерей Феодор Бородин, настоятель храма Космы и Дамиана на Маросейке (Москва).

Сам себе запрещаю!

Цель христианской жизни, как сформулировал ее апостол Павел, – это отложить ветхого человека и облечься в нового, обновляемого, по образу Иисуса Христа (ср. Еф. 4: 22-24). Это постоянное движение, обновление по образу Иисуса Христа должно совершаться во мне, как в христианине, в течение всей жизни. И это движение прежде всего к возрастанию в любви. Эту работу нельзя заменить ничем внешним, в ней нельзя останавливаться.

Поэтому все, что этой работе мешает, мне запрещено. Но это запрещение должно быть не внешним, а моим, внутренним. Как сказал тот же апостол: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1 Кор. 6:12).

Я, как христианин, становлюсь таковым, только осознав, что грех меня разрушает и потому он мне запрещен. Я сам себе должен его запретить.

Труд предполагается

Любое делание, если мы хотим, чтобы был результат, предполагает труд. Если вы хотите пожарить себе яичницу, вы должны встать с дивана и отложить пульт. Если вы хотите многого достичь, учась, допустим, в музыкальной школе, вы вынуждены себе во многом отказывать. Нет ни одного человека, который достиг успеха, ни в чем себе не отказывая, не ограничивая себя во многом. Я помню, в детстве дружил с мальчиком, который шел в большую музыку и был необыкновенно талантлив. Ему было запрещено брать в руки стакан с горячим чаем так же, как ему запрещено было играть в снежки голыми руками. И уже при нулевой температуре он был обязан надевать перчатки или варежки. Иначе его руки утратили бы чуткость. Он сам сознательно соблюдал эти запреты, поскольку понимал стоящую перед ним цель.

Христианин – это человек, который должен вырасти в «меру возраста Христова», дорасти, дотянуться, иметь «те же чувствования, какие и во Христе Иисусе» (Фил. 2: 5). Поэтому все, что противно этому вектору моего развития, я должен отвергнуть.

Нельзя пройти большое расстояние на восток, если все время позволять себе отступать на запад.

Зачем мне это надо?

Помню, как разговаривал с одним монахом-греком, который угощал меня и моего друга в Святой земле мясным блюдом собственного приготовления. Сам не ел. Мой друг спросил его: «Вы не едите мяса? Вам запрещено есть мясо?» На что монах сказал очень интересную вещь: «Я могу есть мясо, мне никто не запрещает. Но я буду потом иметь проблемы с плотью. Зачем мне это надо?»

Этот аскет, который хранил свою душу в чистоте, прекрасно понимал последствия любого действия. И именно поэтому он запретил себе есть мясо. Хотя в другой ситуации, наверное, если бы этого требовала любовь, он бы себе разрешил. И ничем бы не согрешил.

Убить или посмеяться

Мне кажется, что мы об этом постоянно забываем. О том, что запрещено все, что не по любви, и разрешено все, что ведет к возрастанию в настоящей христианской любви. Я хотел привести очень интересный пример. Это 57-е Апостольское правило. Мы знаем канонические правила как достаточно строгие, конкретные явления церковного разума, где священнослужитель или мирянин очень часто наказывается – первый извержением из сана, а второй отлучением от причастия за какие-то нравственные преступления, за падения. Если бы мы попытались сформулировать, за что можно извергнуть священника из сана, мы бы сказали: за блуд, за пьянство, за убийство, за ересь. И были бы совершенно правы.

Но вот 57-е Апостольское правило звучит так: «Если кто из клира хромому, или глухому, или слепому, или ногами болезненному посмеется, то будет отлучен. Так же мирянин». То есть если я совершил Литургию, молебен, покрестил, повенчал, пришел на трапезу с полным сознанием того, что я все сделал, я очень хороший священник и вдруг посмеялся над человеком, который имеет какое-то увечье, меня надо не просто пожурить – меня надо отлучить. И мирянина тоже. То есть этот мой грех немилосердия, когда я вроде бы пошутил просто, допустим, над хромым, поиздевался над ним чуть-чуть, даже не ударил, – это не меньше, чем блуд, убийство или пьянство, потому что, я, как священник, как христианин, не могу быть немилосердным. Я не имею на это права.

Удивительный разум Церкви проявляется в этом 57-м Апостольском правиле, которое для всех для нас обязательное, ведь никто не отменял его.

Мы должны очень четко понимать, что нам запрещено любое проявление нелюбви, любое проявление жестокости, немилосердия. Это то, с чем мы в себе должны бороться и просто выдирать из себя, выкидывать постоянно, очищая свою душу.

А разрешено нам строительство в себе человека по образу любящего всех Иисуса Христа.

Древние святые отцы говорили: «Люби Бога и ближнего и делай, что хочешь», понимая, что при настоящей любви ничего греховного человек не пожелает. А пока мы так не можем, будем слушаться Церковь. Ее опыт подскажет, что нам вредно, а что полезно.