К 70-летию Великой Победы «АиФ» выпустил уникальную «Детскую книгу войны», в которой впервые за все эти годы собраны 35 дневников, написанных детьми в 1941-1945 гг. Половина из них опубликована впервые. Это истории маленьких жертв большой трагедии — из тыла, с оккупированных территорий, из гетто и концлагерей, из блокадного Ленинграда и нацистской Германии. Тридцать пять детских голосов, каждый из которых откровенно рассказал о своей войне.

...Вырваться бы из этих чудовищных объятий смертельного голода, вырваться бы из-под вечного страха за свою жизнь, начать бы новую мирную жизнь где-нибудь в небольшой деревушке среди природы, забыть пережитые страдания... Вот она, моя мечта на сегодня.

...Тупик, я не могу дальше так продолжать жить. Голод. Страшный голод. Рядом мама с Ирой. Я не могу отбирать от них их кусок хлеба. Не могу, ибо знаю, что сейчас даже хлебная крошка... Сегодня, возвращаясь из булочной, я отнял, взял довесок хлеба от мамы и Иры граммов в 25 и также укромно съел... Я скатился в пропасть, названную распущенностью, полнейшим отсутствием совести... Такая тоска, совестно, жалко смотреть на Иру... Есть! Еды!

Из дневника Юры Рябинкина, 1941 год, блокадный Ленинград

...Вторую кошку мы съели уже безо всякого отвращения, довольные, что едим питательное. Затем наступили особенно голодные дни. В магазинах ничего нет, дома тоже почти ничего нет. Кошек, видимо, ели далеко не одни мы. Сейчас на улице не встретишь ни одной, даже самой паршивой и тощей...

Из дневника Леры Игошевой, 1942 год, блокадный Ленинград

Надзирательница отобрала восьмерых (в том числе меня) и заявила, что мы будем похоронной командой. До сих пор был большой беспорядок, умершие по нескольку дней лежали в бараках. Теперь мы обязаны умерших сразу раздеть, вырвать золотые зубы, вчетвером вынести и положить у дверей барака...

Из дневника Маши Рольникайте, 1943 год, концлагерь Штуттгоф

Во что только может превратиться человек. Мне самому кажется, что я теперь только «русская свинья» за номером 25795. На груди у меня OST, на фуражке рабочий номер, а собственный номер в кармане, хотя заставляют носить на шее. Весь изнумерован...

Из дневника Васи Баранова, 1943 год, Дрезден

23-го была созвана в гестапо вся еврейская интеллигенция, их всех там задержали. Теперь часть выпущена, часть расстреляна... За вчерашний день расстреляны около пяти тысяч человек.

Сегодня (на расстрел) везли Ф. Не могу отдать себе отчета в своих чувствах. Очень тяжело, стыдно. За людей, которые смотрят на это с безразличием или злорадством. Чем Ф. хуже вас? Она была хорошая девочка и храбрая. Она ехала стоя, с гордо поднятой головой... Я уверен, она и умирая не опустит голову. Ф., знай, я помню тебя и не забуду и когда-нибудь отомщу!

Из дневника Ромы Кравченко-Бережного, 1942 год, Кременец

...Думала, что в огне, слезах, бесконечном горе и холоде никогда не появится желания снова писать дневник. А сегодня случилось такое, что заставило меня писать... Папа, как и всегда по утрам, приготовлялся идти развести костер, чтобы сварить манной каши... открыл крышку окопа и крикнул соседу: «Шура, выходи, вы жив...» — и на этом недосказанном слове и оборвалась его жизнь. Раздался выстрел, а скорее какой-то щелчок — и Папа стал медленно оседать на ступеньках окопа...

Из дневника Ани Арацкой, 1942 год, Сталинград

«Да здравствует солнце, да скроется тьма». Да здравствует моя родина, да здравствует свобода, нет больше немцев. Дорогие герои, освободите Пушкина.