«Туда» я захотела, лишь увидев впервые какой-то глянцевый журнал – кажется, французский, где и буквы были большими, яркими, и на обложке – блондинка в красном развевающемся платье (не то что строгий взгляд работницы в платке!)...

Потом стали просачиваться на польский телевизионный канал во Львове рекламные ролики немецких продуктов, а у мамы обнаружилась стопка каталогов «Отто».

И всё было такое красивое, яркое, глянцевое, «ненаше»! Конфеты уже по фото казались куда вкуснее отечественных, елочные игрушки манили бликами, улыбающиеся женщины в модных джемперах были так счастливы, так беспечны, с такой чистой сияющей кожей, что сводили с ума даже взрослых родителей, хотя уж им-то знакомо было слово «ретушь».

Году в 89-м мой отчим поехал к родственникам в Канаду. А до того мы просто получали от них распечатанные письма да посылки, где под ношенной одеждой на дне лежали новые модные джинсы, куртки, блузы... И отчим по возвращении добавил стимула в мою «хотелку»! Рассказал о кондиционерах как в домах, так и в машинах (ну да, нам такое и не снилось на тот момент), о супермаркетах, о том, что тротуары там моют! Родственники собирались послушать отца как на концерт!

Вокруг «заграницы» было столько домыслов, заблуждений, недосказанностей, легенд... Всем казалось – там рай обетованный! Всё есть и все нам рады!

И только на уроках политинформации внушали: не всё так гладко в Датском королевстве!

Но «железный занавес» пал, люди стали выездными, и стали привозить свои впечатления о мире. А я – тщательно собирать их в копилку.

Как-то так вышло, что много маминых подруг вышло замуж за немцев. Это несколько шло в разрез с идеологическим восприятием данной нации, но... На фотографиях мужья подруг не выглядели фашистами в серой форме, а были в основном толстобрюхими и рыжими, как наш трудовик.

И, хотя подруги стали такими же толстобрюхими, им завидовали все, кто остался дома. «Заграничные» подруги привозили свои джинсы и курточки, ставшие тесными, жвачки, которые не липли к лицу и надувались пузырями, пластмассовые клипсы и браслеты, выпивку с яркими этикетками, журналы и рассказы. Как надо экономить воду, что продукты у «них» дороже, нет вкусного хлеба и сметаны, но есть вкусные сосиски и йогурт (новое слово). Потом визиты «оттуда» стали реже. Марик, с которым во дворе играли и которого увезли в три года, начисто позабыл русский язык, у всех началась своя жизнь, «заграница» становилась всё ближе, всё понятней, и уже не вызывала охов-вздохов. Тем более что, как оказалось, семейная жизнь – что с иностранцем, что с соотечественником – палка о двух концах. Можно «вляпаться» и там, и тут. Или лихо устроиться что дома, что «за бугром». Как повезёт. Ну или от личности «невесты» зависит.

Когда я сделала свой загранпаспорт, это было уже совершенно обыденным делом. Я ехала в Вену на съезд «Тезе» с гурьбой в меру религиозной молодёжи. И если мама моя относилась к поездке благоговейно (по старинке), то я уже не испытывала дрожи или приподнятости. На второй день по прибытии мы с другом шагали по Штефанпляц, Вена готовилась к Новому году (Сильвестр), в центре устанавливали скульптуры изо льда. Я шла и думала: «Ну вот, я за границей!». И прислушивалась к ощущениям внутри. Но я не изменилась. Я была такая же, как неделю тому назад. Да, мне было интересно, я вертела головою вокруг, фотографировала. Я могла спросить дорогу или просто сама ездила по путеводителю к той же ратуше, парку Штрауса или в огромный Месседжленд – посмотреть на большое колесо обзора. Неделя – это, конечно, мало, чтобы прочувствовать, что ты из одной страны, а тут всё по-другому. Или только что-то по-другому, а что-то – точно так же?

Я жила у поляков, которые уже давно в Вене. Он работает врачом в психбольнице, работа почётная, она – домохозяка. Дочь их учится в колледже при монастыре святого Стефана в местности под Веной (пригород) под названием Клёстерноебург, очень живописный приятный город, с парком и сквериками и множеством церквей. Всё почти как дома, потому что мама моя – домохозяйка, отчим – директор таксопарка. Жили мы в особнячке в очень живописном квартале.

Поэтому никаких тех «разительных различий», которые привозили замужние мамины подруги из Германии, мне в глаза не бросались вовсе.

Но повторюсь: может, просто туристу этого не увидеть? А тем более за короткую неделю?

Потом был и визит мамы в Европу. Ницца, Барселона, Лурд. Ах, ещё и Амстердам! Оттуда она привезла две сотни фотографий маленьких домиков с ящиками цветов на террасах и под окошками.

Когда группа разбредалась кто куда (кто на шопинг, вооружившись клочками бумаги с адресами, кто по церквям, кто в музеи), мама просто ходила по городу. Могла сесть в кафе, выпить чашку кофе, съесть пирожное и наблюдать за людьми вокруг, как течёт жизнь. Она тоже искала различия. Тоже не особо нашла. И даже обрадовалась этому. Потому что ей очень не хотелось отличаться.

Иногда я слушаю по скайпу жалобы одного друга в Мюнхене про то, как там не любят русских. И как ему сложно. Я бы, может быть, даже поверила в его нелёгкую эмигрантскую жизнь, если бы не знала, как с ним было сложно общаться и тут, на родной земле. И как уважают и ценят другого русского, который тоже живёт с семьёй в Мюнхене, просто они не знакомы между собою.

Хочу ли я за границу ещё? Да, я хочу увидеть мир снова. Много разных миров. Пожить там? Скорее да, чем нет. Хотя недавно удивила родственников нежеланием ехать на работу в Чехию на конфетную фабрику, испытать судьбу нелегала. Потому что тогда разница будет не в пользу «заграницы».

Ксения Печий