Известный режиссер — о психологии временщиков, об этническом противостоянии, о сиротстве молодежи

Почему в России во всей своей красе процветает оккультизм? Людям трудно жить в постоянном ощущении непредсказуемости, непрогнозируемости всех процессов. Не может корабль большого государства без лоцманской карты, без руля и ветрил нестись по океанскому простору, подчиняясь исключительно правильным речам капитанов.

Как можно унять раскаляющееся на глазах этническое противостояние в отсутствие продуманной политики, да просто какой бы то ни было программы? Власть все воспринимает по факту, даже с некоторым недоумением. Как это случилось? Корабль затонул — давайте проверять техническое состояние кораблей. Самолет упал — скорее снимайте эту модель. Произошла бойня на Манежной — давайте что-то делать. Возникает вопрос: государство ведет себя по-государственному? Принимает ответственные решения? Или нет? Ведь фильм никто не позволит снимать без хоть как-то выписанного сценария. Когда читаю об очередном преобразовании, думаю: был ли у этого решения сценарий? На примере нашего кинематографа это отлично видно. Последние переустройства, связанные с внезапным образованием Фонда поддержки кинематографии, — не государственное решение. Потому что выделить деньги на производство и никоим образом не обеспечить будущее фильма: как он пойдет в жизнь, будет ли на экранах, — это растрата в особо крупных размерах.

После случившегося на Манежной площади — ваши действия? — как говорят в армии. Объясните людям, что сделано! Но, может, межэтнические напряжения удобны власти, за этими бурями легче укрывать противоречия социальные, политические? Самый примитивный, зато отработанный способ маскировки реальных проблем — поиск врага. Так всегда было и есть, лишь «кастинг» меняется: враги народа, евреи, олигархи, кавказцы… Завтра может быть назначен кто угодно.

В нашей политике отсутствует понятие «профилактика», что в переводе с греческого означает «предохранение»: предупреждение бед и болезней, сохранение здоровья, в том числе и здоровья общества. (Хотя кто у нас озабочен профилактикой здоровья людей?) А поскольку проблемы, приведшие к Манежной, не изучены, не артикулированы, меры не приняты — естественно ожидать повторения драматических событий. Психология временщиков опасным образом превращается в такую же философию.

Как устроена атомная бомба? Простое взрывчатое вещество инициирует цепную реакцию. Такой взрывчаткой может быть драка в метро, погром на стадионах, бытовое убийство. Если же под «профилактикой» понимать массовые представления на Селигере, то это скорее жанровая история, театрализация действительности, причем небезвредная. Опасны недетские игры, когда члены движения «Сталь» на колья надевают «головы» оппозиционеров.

О механизмах действия толпы мы размышляли в «Магнитных бурях». Там за спинами машущих кулаками стояли эффективные менеджеры, манипулирующие толпой, как пушечным мясом, для решения своих проблем, для борьбы за власть и собственность. Мне кажется, что беспредел Манежа — реакция на беспредел власти и ее импотенцию одновременно. Молодежь прекрасно все видит. Сегодня она находится в ситуации не просто проблемной, но пограничной, экзистенциальной. Под угрозой само существование личности, ее будущее, ее способность вживления в реальность.

Не знаю, как у вас, у меня есть стойкое ощущение сиротства молодежи. Сиротства — при живых родителях. Государство-кукушка забыло про своих детей. Оно вообще не интересуется «завтрашним». Все эти проблемы, связанные с образованием… Даже неудобно об этом говорить: все знают про ЕГЭ, про сокращение часов по литературе в школе, про «культурную» политику телевидения… И что? Молодой человек не может этого не чувствовать, и зияющие лакуны в образовании, культуре порождают увечных людей.

Вся нынешняя идеология — строительный материал для мировоззрения индивидуализма, безудержного и безоглядного стяжательства. Но отдельный организм не умеет развиваться вне развития всего сообщества. Когда отсутствует идея жизнеобеспечения и развития сообщества, идея жизни в самом широком смысле, молодой организм остро и с тревогой это ощущает. Без идеи общности развития, без духа альтруизма и товарищества и само общество деградирует. Молодежь остро чувствует это «одиночество крови». Надорванность, зашлакованность всех сосудов, питающих живой организм страны. И корабли проходят мимо тонущих…

«Идеология выгоды» не просто деморализует, она сформировала философию особого порядка: «трудятся дураки». Существует некая «сладкая жизнь», надо найти к ней обходные пути, и будешь в шоколаде. Идея труда, созидания, любых усилий — настолько дезавуирована, что сами правители бьют тревогу, ощущая опасный крен.

Президент заявляет: пора (!) поднимать авторитет рабочего класса, восстанавливать систему профобразования. Молодой человек кожей, печенками чувствует отсутствие так называемого социального лифта. «Лифт не работает» — как бы ты ни учился, ни старался. Каким бы хорошим ни был: специалистом, другом, гражданином… Теменем упираешься в потолок. Ощущение «низкого потолка», узкой «камеры» не дает возможности сформироваться личности, реализовать ее способности.

Это ощущение «камеры», сжимающей со всех сторон, не может не вызвать ответной реакции — сломать стенки, пробить потолок… выйти на площадь. Неизвестно, в какие протестные формы эта нереализованная энергия выльется. Жизнь в отсутствие перспективы травмирует и деморализует общество. И пока государство не выстроит систему, в которой молодежь сможет развиваться, будут и Манеж, и убийства в метро, и фашистские организации.

Но кого это волнует? Ведь дети власть имущих никакого отношения к этой жизни не имеют, учатся за рубежом, рожают в Лондоне… На первом курсе мы даем задание режиссерам сделать репортаж на любую тему. Одна девочка сняла выразительный сюжет: с нескольких камер снимается утренний «съезд» к «особой школе». Детей подвозят дорогие иномарки, из которых выходят крутолобые водители-охранники. Потом видим детей. Крупно. В их лицах — недетская значительность, статусная принадлежность. Вот эта «статусность» и есть для ребенка начало социального различия, ведущего потом к социальному напряжению. Особенно у нас, в России.

Все это вещи очевидные, но экран практически о них не говорит. «Россия 88» при всей своей публицистичности прорвалась к каким-то сущностным вопросам времени, и сразу власть прижала автора судебными исками. Как промежуточный итог всего перечисленного — тотальный инфантилизм молодежи. В человеческом, интеллектуальном, гражданском смысле. Наблюдаем эту хроническую «детскую болезнь» и у наших студентов.

Я говорю не о способностях, степени талантливости — об ощущении себя в сообществе. Что снимать? Про кого? Для кого? Кто я сам? Куда иду? На экране этот инфантилизм очевиден. Но и у этого тотального инфантилизма свои причины и конкретные основания. Неудобно повторяться, но это весьма существенно: знаете ли вы, что по нынешним законам идеальный вгиковский (любого творческого вуза) абитуриент — вчерашний школьник, не замаранный предыдущим высшим образованием? За второе высшее надо платить немалые деньги. У кого они найдутся?

Человек с высшим образованием — не просто начитанный, насмотренный, он старше, с каким-то жизненным опытом. Вчерашние школьники, конечно, могут быть способными, интересными. Хотя часто за талант, творческую потенцию принимается энергия молодости. Вчерашний школьник в лучшем случае расскажет зрителю про первую любовь, про первый опыт социализации… Хорошо, если талантливо. Но не маловато ли мне, зрителю?Если бы нынешняя система приема существовала в советское время, мы бы не увидели фильмов пришедшего из архитектуры Данелии, из театра — Таланкина, из инженеров — Климова и Панфилова, Шукшина, учителя русского языка и литературы в Сросткинской школе сельской молодежи. Я сам пришел во ВГИК в семидесятом, за плечами три года работы на заводе. А в мастерской Ромма оказался средним по возрасту. Он понимал, что режиссура, драматургия — концептообразующие, смыслообразующие профессии, требующие хотя бы зачатков сложения человеческого и авторского мировоззрения.

Последние лет двенадцать ведущие мастера ВГИКа, театральных училищ обращаются к президенту, к премьеру, во все министерства. Просим на эти смыслообразующие специальности допускать на общих основаниях людей с высшим образованием. Мне уже и в Госдуме неоднократно обещали: решим! Все как об стенку горох. А нужны ли сегодня эти смыслообразующие, обладающие собственным взглядом на мир люди? Может, инфантилизм, вязко текущий с экрана, всех устраивает? Похоже, что так, если взглянуть в телевизор.

Если вспомнить всплески в мировом кинематографе, мы увидим, что «новую волну» подняли к жизни опытные уже теоретики из «Кайю дю Синема». Какие мощные люди свершили революцию в кинематографе, названную неореализмом! А ведь «Рим — открытый город», первый фильм неореализма и игровой дебют, Росселини снял в 39 лет. Де Сика дебютировал как режиссер в 39 лет, Висконти — в 37, зато это была «Одержимость», открывшая двери в новое кино.

Какой подъем начался в нашем кино, когда в режиссуру пришли люди после войны! С незаимствованным, выстраданным взглядом на жизнь. Возможно, сегодня подобный опыт не ко двору. Ко двору — сериалы, в которых нет жизни, все какие-то марсианские хроники. Подспудно возникает ощущение программного обеспечения, «заказа» на «марсианские хроники» — подальше от живых людей с их нерешаемыми проблемами. И все это потом впечатывается в экран отсутствием новых идей. То же на сцене, в литературе. Но только художественная идея может обеспечить существование искусства. Как свежий, мощный дух неореализма оплодотворил новыми смыслами не только кинематограф, но все искусство, саму жизнь.

На самом деле все эти вопросы про одно: сработает ли у нас инстинкт самосохранения? Невнимательно прочитанный в свое время Дарвин писал об инстинкте самосохранения не только индивида, но целого вида. Сегодня что-то случилось с кодом самого вида. Впрочем, зачем нужен вид, который в отсутствие культуры превращается в самовоспроизводящийся организм, и только?

Все это вещи настолько очевидные, что даже неловко их повторять. И все-таки, наверное, нельзя прекращать разговор о способе выживания. В обществе и так вязкость мозгов, душевный туман сгущается — друг друга уже едва различаем. Хочется верить, что системный спад должен иметь какой-то предел, после которого по закону диалектики начнется подъем. Будем оптимистически надеяться на то, что предела мы уже достигли…