Мне тяжело писать о книгах Елены Чижовой, потому что они отзываются где-то в самой глубине моей души. Вытащить эти смутные чувства наверх, в сознание, обдумать и разложить по полочкам не то чтобы сложно - просто не хочется. Слишком плоско и однобоко выйдет, и все равно не удастся выразить все, что ощущается. Поэтому - вот абсурд - я расскажу только о том произведении, которое задело меня меньше всего. Из трех прочитанных романов: “Полукровка”, “Крошки Цахес” и “Время женщин”, - это последняя. Книга, получившая Букер-2009.

Есть такой невеселый анекдот, что половина семей в России давно уже однополая: ребенка воспитывают мама и бабушка. Роман “Время женщин” - воплощение этой истории в прозе. Середина прошлого века, СССР в самом разгаре, а в петербургской коммуналке живут три старухи - Ариадна, Гликерия, Евдокия - и незамужняя женщина с ребенком: Антонина и Сюзанна, при крещении нареченная Софьей. Но не они главные герои романа. Быт - страшный, утомляющий, немыслимый для большинства счастливых обитателей 21 века - быт населяет книгу.

– В воскресенье не забудьте – в контору нам, опять за мукой стоять. Зайду, узнаю: а вдруг запись с вечера? Говорили, в одни руки по два кило. Гвозди еще накалить. Прошлый год поленилась, погнила мука. Вы уж на воскресенье приготовьтесь, оденьтесь потеплее. Часа два выстоять придется, а может, и все три. [...]

Пошла, по полкам пошарила.

– Нету, – говорю, – гвоздей. Снова на помойку тащиться.

– Ты, – Евдокия объясняет, – доски потолще ищи: в тонких гвозди-то мелкие, неподходящие.– Сегодня уж не пойду – темно. До воскресенья есть время – успею прокалить. [...]

– Сил моих больше нету... Все помойки облазала: только две доски и нашла. Вчера надо было – сегодня-то все хватились, растаскали... И гвозди кривые, ржавые – еле выдрала. Сейчас, – волосы поправила, – отдышусь... Почек купить ведь думала. Рассольничек сделать. До гастронома дошла, а зарплата-то в пятницу. Так-то бы и хватило, да шесть рублей отложено, вдруг костюмчик принесут. Зоя Иванна обещала... Да, вот еще: на той неделе самая работа – план горит. Я мастеру сказала: если что, сверхурочно прихвачу. Сверхурочные к тридцатому выплатят. Я вот и думаю: вина бы надо на праздник. Муки получим, пирогов напеку. С картошкой или, может, с капустой. У нас одна тоже: торт, мол, куплю, в «Севере». Я и подумала: может, и нам? А потом думаю: нет. Баловство. Лучше сосисок взять или сыру. На праздник-то можно. Винегрет еще накрошу. Селедки с лучком. Встретим не хуже людей.

На фоне этой унизительной, воспринимаемой персонажами как должное бедности разворачивается не менее страшный сюжет. По масштабам-то трагедия совсем небольшая - на несколько человек, - но в каждой семье, да по такой трагедии… Кто-то, впрочем, сочтет, что ничего ужасного и не случилось, дело житейское - впечатления я оставляю самому читателю. Меня зацепил прием автора: Чижова не описывает кульминацию - так, упоминает мельком на последних страницах, да вскользь кое-где в тексте, говоря о свершившемся устами выросшей девочки Софьи. Все произведение становится одним длинным зачином: это, конечно, создает ощущение недоговоренности, но не открытого финала. Читатель точно знает, что случилось - он просто не получил подробностей. Как будто взрыв в вакууме: видны последствия, вокруг летают осколки и обломки, но сам взрыв был абсолютно беззвучен.

“Время женщин”, как и остальные романы Чижовой, - чтение на любителя. Сильные книги, хорошие книги - но зацепит не всех. Скорее всего, ее произведения понравятся тем, кто умеет нырять в текст с головой и переживать вместе с героями: здесь все построено именно на эмоциях, на живом нерве. Что не отменяет богатого литературного языка и логичного выстроенного сюжета.

Иногда я стелю камчатную скатерть с розами и представляю, как мы садимся вокруг стола – и отец, и мама, и бабушки. Это для них я купила такую большую квартиру. Чтобы у них был дом, в котором больше не страшно, потому что это – наши комнаты и их никто не отнимет.

Теперь я всегда с ними, даже если они меня не видят, как будто между нами глухая стена. Но я все равно хожу. Сяду, посижу и снова встаю к мольберту, чтобы, превращаясь в другую, памятливую девочку, слушать их голоса.