Я не избегаю литературных бестселлеров, потому что всегда стараюсь понять: что же находят в них люди, почему они так популярны? Можете считать это оправданием тому, что я прочитала “Пятьдесят оттенков серого”. И, как обычно, не знаю, откуда такие ажиотаж и истерика. Похожие ощущения я испытала, когда моя подруга притащила DVD с “Сумерками” и с горящими глазами усадила меня смотреть фильм. Она восторженно следила за героями, я вежливо пыталась найти что-нибудь мало-мальски интересное и полезное для себя, но, увы, так и не нашла. Здесь я просто не понимаю, чем роман отличается от фанфика. Потому что все сводится к обычной сказке: вот невинная девушка, у которой голова забита английской литературой, вот Темный Принц, погрязший в пучинах наслаждения и разврата, а вот они встретились. И лав-стори начинает развиваться - просто стоит учитывать, что у принца есть член, а также БДСМ-наклонности, а у девушки раньше не было вообще никого, не то что принцев. Я бы назвала это ванилью, если бы в книге не было столько оргазмов, бондажа и прочего разврата, так что придется ограничиться указанием на жанр женских романов.

“Пятьдесят оттенков серого” сильно переоценены. Их раскрутили, в них вложились (в самом начале, кстати, автор благодарит издательство за то, что на нее сделали ставку), так что ничего хорошего эта массовая истерия не несет. Да, читабельно, да, секс описан более-менее качественно (на порядок выше, чем обычно в подобного рода произведениях), но книга не стоит денег, за которые вы ее купите. Прочитать и выкинуть - это максимум.

Лев Данилкин, кстати, написал отличную язвительную рецензию в “Афише”, очень рекомендую ознакомиться.

Первая часть фанфика по «Сумеркам», общий тираж которого вот-вот обгонит Библию

Женщина, ставшая автором порнографического романа, вызывает снисходительное удивление — к ней относятся примерно как к героине известного анекдота, оказавшейся в очереди в пункте приема спермы: «Вы уверены, что вам точно сюда, милочка?»; на что та, с набитым ртом, мычит: «Угу».

Так-то оно так, однако ж насколько уместен такого рода снобизм по отношению к одному из самых влиятельных, по версии журнала Time, писателей планеты, чьи тиражи превышают стивен-кинговские, дэн-брауновские и джоан-ролинговские? Эта англичанка знает что-то такое, что заставляет миллионы людей ­вести себя экономически нерационально — потому что инвестировать деньги и время в описания оргазмов и девичьих влажных фантазий, особенно в эпоху бесплатного вайфая, с точки зрения традиционных представлений о жизни неразумно; меж тем сорок миллионов уже сделали это, и значит, есть некий секрет — вопиющий о разгадке.

Анастейша Стил — студентка американского университета, умудрившаяся дотянуть до выпускного вечера девственницей, причем во всех смыслах: у нее даже и собственного электронного адреса нет. Кристиан Грей — молодой эксцентричный миллионер неземной красоты и дьявольского обаяния. Невинность первой и чрезмерная искушенность второго обеспечивают повествованию должный градус драматизма; сложносочиненные отношения Анастейши и Кристиана — вместо вампиризма здесь ролевые игры, связанные с дихотомией «доминация/ подчинение», — требуют постоянного осмысления, критики, дискуссии. Роман — далеко не только «цепочка оргазмов в постели у миллионера»; в значительной степени это серия прений относительно того, где проходят границы между удовольствием и табу, какие объекты разумно использовать для диверсификации сексуальной жизни — и до какой степени существенны нюансы силового воздействия, отделяющие синячную черноту кожи от «нежной розоватости».

Кристиан Грей позиционирует себя как «доминант» с садистскими склонностями, но на деле склонность к садизму проявляют не столько герои Э.Л.Джеймс, сколько ее хайбрау-читатели — о, с каким удовольствием они выуживают из романа фразы, которые легко квалифицировать как пошлые, банальные. Боже, ну и ну, женщина, покорившая Эверест вульгарности, неслыханно. Все так, но, во-первых, общество само определяет уровень приемлемой вульгарности, никакой абстрактной планки здесь не существует; во-вторых, ярлыки имеют тенденцию отклеиваться, а в-третьих, они ничего не объясняют. Почему одна из самых скучных книг в мире — ей-богу, инструкция по использованию презерватива покажется гораздо более захватывающей — стала Главным Бестселлером Всех Времен? Очевидно, что перед нами продукт эволюции всегда хорошо продававшегося английского дамского романа — из той же серии, что «Джейн Эйр», «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» и «Дневник Бриджит Джонс». Везде предметом изображения является — выражаясь словами Гарди — «чистая женщина, правдиво изображенная»; и давайте не будем увеличивать количество банальности охами и ахами относительно деградации, можно подумать, мы не знали, что все в мире так или иначе деградирует. Далее, не исключено, что одной из особенностей, магнетизирующих читателя, является одержимость автора цветом и числом, обычно мировой культурой скорее игнорируемых. Традиционные коннотации серого — неприметность, неоригинальность, безликость, отсутствие характера; мышиный цвет. Э.Л.Джеймс хватило ума обыграть это клишированное представление; серый — цвет, который она заново «открыла» — цвет «поры меж волка и собаки», цвет сумерек. Одновременно это тонкий отсыл к оригиналу романа — изначально «Пятьдесят оттенков» был любительским продолжением стефани-мейеровской вампирской ­саги; цвет, позволяющий дистанцироваться от чересчур простой «черно-белой» морали, в которой нет места «таинственным, расплывчатым и неуловимым оттенкам». Именно сложность — таинственность, неоднозначность, глубина — мира и является материалом Э.Л.Джеймс. И раз уж некоторые исследования лучше проводить подальше от чужих глаз, то разве серый — не идеальный цвет для камуфляжа? Вторая озадачивающая одержимость автора — число 50; почему пятьдесят? Ерники могли бы усмотреть в этой цифре завуалированное указание на средний — а то и минимально допустимый — возраст читателя; мы лишь заметим, что в сочетании с информацией о годе рождения автора цифра эта наводит на размышления на тему «лучшее-конечно-впереди».

Итак: традиции, новаторство, оптимизм; сорок миллионов человек не могут быть неправы — угу?