Рассказываем о новой книге культовой британской писательницы, которая точно станет бестселлером

Скромный педагог, Диана Сеттерфилд буквально ворвалась в литературный мир в 2006 году, когда был опубликован ее дебютный роман «Тринадцатая сказка». Слыханное ли дело — рукопись выкупили в Англии за 800 тысяч фунтов стерлингов, и за миллион долларов — в США. Мало того, эти издательские «инвестиции» полностью себя оправдали: роман был переведен на 40 языков и разошелся по всему миру тиражом свыше 3 миллионов экземпляров. Казалось бы, такой успех надо закреплять все новыми книгами, однако Сеттерфилд, как и подобает серьезному писателю, решила работать в своем ритме, не обращая внимания на ожидания издательств. Поэтому следующий ее роман вышел только в 2013 году, то есть через 7 лет после дебюта.

«Пока течет река» — третий роман британского автора, ожидание которого также растянулось на годы. Как говорится, Сеттерфилд может себе это позволить — с учетом армии ее фанатов, успех книги в любом случае обеспечен. Тем более что она остается верной однажды выбранному жанру неоготического романа, который и принес ей мировую славу. Большая поклонница творчества сестер Бронте и Дафны дю Морье, она мастер «мрачной» прозы. Впрочем, эта мрачность отнюдь не пугает, а лишь создает атмосферу загадочности и таинственности, которая и поглощает читателя с головой.

В новом романе Сеттерфилд рассказывает историю времен викторианской эпохи, которая разворачивается на берегах Темзы. Однажды в местный паб «Лебедь», считающийся одним из древнейших в округе, раненый мужчина приносит мертвую четырехлетнюю девочку. По крайней мере, мертвой ее посчитали посетители заведения, ведь у нее не было ни пульса, ни дыхания. Однако через несколько часов она оживает — с этого происшествия и начинается книга длиной в пять сотен страниц. Читателю предстоит погрузиться в историю небольших городков на берегах Темзы и узнать множество семейных тайн их обитателей. При всей кажущейся «вычурности» романа, Сеттерфилд отнюдь не страдает викторианским снобизмом, и в книге то и дело появляются свиные туши, утопленники и кровавые убийцы — все это делает текст по-современному лихим, лишая его чрезмерной схожести с классическим британским романом XIX века. Но будьте готовы, что эта книга, прежде всего, подходит для неспешного чтения. Авторская манера повествования сперва лишена динамики, и лишь ближе ко второй сотне страниц действие в романе набирает обороты.

В России книга выходит в издательстве «Азбука-Аттикус» в переводе Василия Дорогокупли. ELLE публикует отрывок из романа.

***

В день накануне появления странной девочки, в половине четвертого пополудни, из задней двери фермерского дома в Келмскотте вышла женщина и торопливо пересекла двор, направляясь к амбару. Ее светлые кудри были тщательно убраны под чепчик, а простое синее платье вполне соответствовало образу работящей фермерской жены, но покрой с претензией на изящество позволял предположить, что душой и сердцем эта женщина все еще молода. При ходьбе она широко расставляла ноги, через шаг наклоняя туловище влево и потом вновь распрямляясь, но это не замедляло ее продвижения. Помехой не была и повязка на ее правом глазу, сделанная из той же синей материи, что и платье, с белой ленточкой вместо обычной тесьмы. Она достигла дверей амбара. Здесь пахло кровью и железом. Спиной к ней стоял мужчина — необычайно рослый, мощного телосложения, с широкой спиной и жесткими черными волосами. В ту минуту, когда вошедшая положила руку на дверной косяк, мужчина бросил наземь окровавленный кусок ткани и приступил к заточке лезвия. Воздух наполнился пронзительным металлическим визгом. В глубине амбара были рядком аккуратно сложены свиные туши; вытекающая из них кровь искала углубления в земляном полу.

— Милый...

Он обернулся. Коричневый цвет его кожи явно не был следствием работы на свежем воздухе под английским солнцем, сразу наводя на мысль о другом, весьма далеком континенте. Толстые губы и широкий нос подтверждали это впечатление. При виде супруги его карие глаза осветились радостью, а рот растянулся в улыбке.

— Следи за своим подолом, Бесс, — предупредил он, заметив, что ручеек крови продвигается в ее сторону. — И за туфлями — ты же в хороших туфлях. Я здесь почти закончил. Скоро вернусь в дом.

Тут он посмотрел ей в лицо, и визгливый дуэт ножа с точилом прекратился.

— В чем дело?

При всем внешнем различии их лиц, на обоих отразилось одно и то же чувство.

— Кто-то из детей? — спросил он.

Женщина кивнула:

— Робин.

Их старший. Лицо мужчины вытянулось.

— Что на сей раз?

— Вот письмо...

Он перевел взгляд на ее руку, но там оказался не сложенный лист, а пригоршня мелких клочков бумаги.

— Это нашла Сюзи. Робин оставил ей свою порванную куртку, когда заходил к нам в последний раз. Ты же знаешь, как ловко Сюзи управляется с иглой, хотя ей всего двенадцать. Куртка очень хорошая — боюсь даже думать, во сколько она ему обошлась. Рукав был сильно разорван, по словам Сюзи, хотя теперь нет и следов прорехи. Ради нитки нужного цвета ей пришлось распустить шов в кармане. Тогда-то она и нашла это письмо, порванное на кусочки. Я застала Сюзи в гостиной, когда она пыталась сложить их вместе навроде картинки-головоломки.

— Дай мне взглянуть, — сказал он и помог ей подобрать подол платья над лужицей крови, когда они вдвоем перемещались к длинной стойке у внутренней стены. На эту стойку она выложила обрывки письма.

— «...плата...» — прочла она вслух, ткнув пальцем в один из клочков. У нее были руки труженицы, без перстней и колечек на пальцах (не считая обручального), с короткими, но чистыми и ровно подстриженными ногтями.

— «Любовь...» — прочел он на другом, но до бумаги не дотронулся, поскольку под его ногтями и на пальцах осталась засохшая кровь.

— «...в конечном счете...» Что может быть в конечном счете, как думаешь, Роберт?

— Понятия не имею... Но почему письмо разорвано, да еще так мелко?

— Может, он сам его порвал? Получил письмо, и оно ему не понравилось.

— Попробуй соединить два этих клочка, — предложил он, однако разорванные края не подошли друг к другу. — А почерк-то женский.

— И к тому же красивый. Я не умею так выводить буквы.

— У тебя тоже неплохо получается, милая.

— Нет, ты взгляни, как ровно написаны слова. И ни единой помарки. Ее почерк почти так же хорош, как твой, и это при всех твоих годах обучения. Что ты об этом думаешь, Роберт?

С минуту он молча смотрел на обрывки.

— Полностью мы текст не восстановим, это понятно. Здесь только часть письма. Попробуем сделать так... Они стали сортировать клочки — ее ловкая рука следовала его указаниям — и в результате разложили их на три группы. Первая состояла из слишком мелких обрывков, не представлявших интереса: части слов, артикли, пустота полей. Эту кучку они отодвинули в сторону. Вторая группа включала целые слова, которые они прочли вслух.«Любовь»

«без всякого»

«дитя скоро полностью»

«кроме тебя, помочь некому»

«плата»

«больше ждать»

«отец моего»

«в конечном счете»

Последняя группа состояла из обрывков, на которых повторялось одно и то же слово:

«Алиса»

«Алиса»

«Алиса»

Роберт Армстронг повернулся к своей жене, а та одновременно повернулась к нему. Она глядела встревоженно; его взор был мрачен.

— Скажи, любовь моя, — произнес он, — что ты об этом думаешь?

— Эта «Алиса» — я сперва решила, что так зовут женщину, написавшую письмо. Но в письмах люди не упоминают свое имя так часто. Они просто пишут: «я». Значит, эта Алиса — другая женщина.

— Верно.

— «Дитя», — повторила она с удивлением. — «Отец...»

— Да.

— Не понимаю... Неужели у Робина есть ребенок? Неужели у нас есть внук? Но тогда почему он ничего не сказал нам? Кто эта женщина? Что заставило ее написать это письмо? Такое письмо, что его разорвали в мелкие клочья. Боюсь, что...

— Не бойся, Бесс. Что толку в боязни? Допустим, есть ребенок. Допустим, есть женщина. Молодым людям случается допускать ошибки и похуже. Если он влюбился и если от этой связи есть ребенок, мы будем только рады пополнению семейства. Наши сердца достаточно щедры для этого, не так ли?

— Но почему письмо пытались уничтожить?

— Допустим, случилась беда... Любовь способна справиться со многими бедами, а судя по письму, в любви здесь недостатка нет. Но там, где любовь помочь не может, обычно помогают деньги.

Он долго, не отрываясь, смотрел в ее левый глаз, здоровый голубой глаз. Смотрел и ждал, пока тревожное выражение не сменилось спокойной уверенностью.

— Ты прав. Но что же нам делать? Ты с ним поговоришь?

— Нет. Не сейчас, во всяком случае. — Он вновь повернулся к остаткам письма и указал на один клочок в забракованной группе. — Что ты об этом думаешь?

Она покачала головой. Разрыв прошелся горизонтально вдоль слова, отделив его верхнюю половину от нижней.

— Мне кажется, здесь написано «Бамптон».

— Бамптон? Но это же всего в четырех милях отсюда! Армстронг сверился с карманными часами:

— Сейчас уже поздно туда отправляться. Я должен навести здесь порядок и убрать эти туши. Если не потороплюсь, потом в темноте будет сложновато, а мне еще надо покормить свиней. Завтра я встану пораньше и сразу отправлюсь в Бамптон.

— Хорошо, Роберт.

Она развернулась в сторону выхода.

— Осторожно с подолом!

Вернувшись в дом, Бесс Армстронг первым делом направилась к своему бюро. Ключ с трудом повернулся в замке. Так было всегда с тех пор, как замок починили. Она вспомнила тот день; Робину было тогда восемь лет. Она пришла домой и обнаружила дверцу бюро взломанной. Бумаги были раскиданы по комнате, деньги и документы исчезли, а Робин взял ее за руку и сказал: «Я спугнул вора, он был похож на бродягу. Смотри, мама, вот открытое окно, через которое он убежал у меня на глазах». Ее муж немедля отправился на поиски преступника, но она за ним не последовала. Вместо этого она переместила свою повязку на здоровый глаз, открыв другой, который смотрел вкось, но при этом ВИДЕЛ то, что обычным глазам узреть не дано. Она взяла сына за плечи и направила на него свой ВИДЯЩИЙ глаз. А когда Армстронг вернулся, не найдя никаких следов вора-бродяги, она сказала: «Я знала, что ты их не найдешь, потому что такого человека здесь не было. Вором был Робин».

«Нет!» — вскричал Армстронг.

«Это был Робин. Вспомни: он был слишком доволен придуманной им историей. Это сделал Робин».

«Я не верю».

Они так и не пришли согласию по этому вопросу, больше к нему не возвращались, и с тех пор он казался погребенным под грузом лет. Но каждый раз, поворачивая ключ в замке этого бюро, она вспоминала все.

Она сложила лист бумаги в виде конверта и поместила туда сначала набор нечитаемых обрывков, а следом обрывки со словами. Помедлила, сжав пальцами последние три клочка, но потом поочередно бросила в конверт и их, бормоча имя, как заклинание:

— Алиса...

— Алиса...

— Алиса...

Она открыла ящик бюро, чтобы убрать в него самодельный конверт, и вдруг что-то ее остановило. Не письмо. Не давняя история со взломом бюро. Что-то еще. Возникло такое чувство, будто прозрачный, чуть подернутый рябью поток пересекает комнату прямо перед ней.

Она попыталась поймать это ускользающее чувство и дать ему определение. Чуть не опоздала, но все же в последний миг ухватилась, ибо услышала собственный голос, громко прозвучавший в пустом помещении:

— Скоро кое-что случится.