Российский кинофестиваль открыл малобюджетный мюзикл «По ком плачет камера», разыгранный арт-группой под управлением Алексея Кортнева. Пять участников кинопроцесса (два режиссера, актриса, сценарист, продюсер и зритель) пели и танцевали «про отечественную киноиндустрию». Рифмы незамысловатые («где же наше кино, что любили давно» или «погоду делает мейнстрим и мы озолотимся им»), один из персонажей облачен в хоккейную майку с харламовским легендарным номером 17 – символом успешности российского патриотического кино.

Про кино, «что любили давно», вспомнили практически сразу. Во время чествования Александра Митты, получившего почетный приз «за вклад». На экране шла не обычная «нарезка из фильмов» классика, а центральный эпизод из «Гори, гори моя звезда». Об искусстве кинематографа спорят три персонажа: режиссер-авангардист Искремас, «закладывающий на алтарь» и свою жизнь, и жизнь доморощенных актеров (Олег Табакова с еще горящими глазами), молчаливый гений (Олег Ефремов – «Рублев» революционной эпохи) и балагур-ремесленник киномеханик Паша (Евгений Леонов). Паша точно знает, какой идеологии как угодить: белой, красной, серо-буро-малиновой. В меру циничные «паши», в отличие от мейерхольдов-искремасов, выживут, доживут до сегодняшних дней. Нынче востребованы «паши», по заданным тематическим лекалам варганящие кино на деньги партии и правительства. Все подводные смыслы картины упакованы в грандиозную работу актеров, филигранную, не выпендрежную режиссуру, блестящий текст Дунского и Фрида. Вот уж планка, которую вряд ли перепрыгнуть кино нынешнему.

Собственно это подтвердил и первый показ короткометражных работ, и фильм Открытия. Станислав Говорухин пригласил нас на «Weekend». Помнится, не так давно председатель Комитета Госдумы по культуре критиковал «Кинотавр» за чернушный взгляд на действительность. Особенно досталось за бессовестное очернение мизгиревскому «Бубен, барабан». Сегодня сам Станислав Сергеевич сделал мрачную картину по мотивам классики криминального нуара Луи Маля «Лифт на эшафот». Два героя и оба убийцы. Визуальное решение — черно-белая стилистика «новой волны» и хичкоковская графика (оператор — мастер киноживописи Юрий Клименко). Криминальные события погружены вроде бы в нашу действительность, но пространство подчеркнуто условное, европеизированное. Вместо спланированного «идеального убийства», предпринятого женой и любовником, как у Маля, финансовый директор (Максим Матвеев) убивает аудитора, накопавшего на него компромат. Дальше, как и у Маля, героя обвиняют совсем в другом убийстве, совершенном в то время, пока он сидел в лифте. У Маля кино о предательстве, о вине, как предопределенности рока. Говорухин воспроизводит раму стиля (клубы сигаретного дыма, съемка через стекло, крупные планы в зеркале «заднего вида», выхваченное лицо циника убийцы, шествующего в гуще дневной толпы), но выплескивает «младенца» — наэлектризованные взаимоотношения героев. К тому же, детали, каждая из которых у Маля — ступенька в метафизическом «лифте на эшафот», улика в авантюрном расследовании (веревка в окне, фотопленка, «проявляющая» виновного на белой бумаге)… У Говорухина подробности разоблачают лишь придурковатость героя. Сами посудите, порешил человека из-за папки с документами. Да забыл злосчастную папку на месте преступления. Потом потерял ключи от шикарного авто, выронил мобильник. Ну кто такому растяпе доверит финансы? Периодически «саспенс» вдруг расплывается в глуповатой улыбке девичьей казачьей песни «Лужочек». Или в обнаженном девичьим теле. Или еще одна неожиданность: девушка, полюбившая отморозка, перед суицидом обращается к младенцу в утробе с ласковыми словами, мол, мучиться нам милый, недолго осталось. И перед тем, как газ включить — иконке молится. Периодически криминальный детектив пускается в комедийный пляс. Знают ли об этом авторы? Не уверена. Говорухина так удивила и расстроила реакция зала, что он заявил: больше кино снимать не буду.

Настоящим же открытием первых фестивальных дней стала документальная картина Виталия Манского «Труба». Двухчасовое путешествие вдоль газопровода, связавшего территории от Уренгоя до Кельна. Кино не про политику — про людей, живущих по разные стороны границы, и кажется — в разные века. Про выживающих, процветающих и умирающих рядом с золотоносной трубой. Конечно, без политики не обойтись. О Горбачеве, Путине, Ельцине, Лукашенко, о зарплате и развале СССР говорят ветераны, пожилые самодеятельные оркестранты, участники коммунистического митинга. В каждой из 12 глав фильма рассматриваем в условную «трубу» людей. В забытой богом и президентом деревне Калач на северном Урале живет с сыном инвалидом чудная старуха в белом праздничном платочке. Свет дали, она и рада. Оленеводы на стойбище долбят лед и вытаскивают сеть с дохлой рыбой. Рыба не выносит запаха газа… У пограничной стелы «Европа-Азия» молодожены играют свадьбу… Красный «храмовый вагон» — церковь на рельсах с батюшкой и парой старушек добирается до дальних сел, зазывая временных прихожан… На празднике 8 марта, бывший парторг рапортует о близком процветании, еще немного он нажмет на губернатора и… проведут газ… Кладбищенские рабочие ломами долбят мерзлую землю… могила никак не выкапывается. Кучка ветхих ветеранов; 9 мая на площади украинского городка перед памятником павшим для них поставили красные стулья. «Вечный огонь» никак не зажигается…газ не подвезли. Митинг закончится, газовый баллон увезут, огонь погаснет — экономия… Ветеринар, проверяющий, беременна ли корова или придуривается (животные – побочная партия фильма, в каждом эпизоде на равных с людьми разнообразное зверье). Крановщица в сталелитейном цехе, адском вареве, «месте рождения» трубы — не может уйти на нищенскую пенсию.

Симпатичный чешский инженер…крематория. Харон, покрытый татуировками, его «река смерти» исправно работает на российском газе. На этом же газе выпекаются сотни тысяч сосисок на Кельнском карнавале. Малую часть из них в своем кафе готовит эмигрант из бывшего СССР, скучающий по дому и близким…

Немецкий водитель, привезший газ в Кельн. Сейчас отдыхает, расстреливая в компьютерной игре солдат «вражеской армии»…

Заполярье, Западная Сибирь, Западная Украина, Чехия, Германия. Из стойбища хантов на немецкий карнавал.

Труба на живую нитку сшивает людей, страны. И подчеркивает непреодолимый разрыв России и Европы. Кому-то уже показалось, что режиссер специально демонстрирует нашу убогость и западное процветание.

Я увидела очень хороших людей, живущих на берегу «золотоносной газовой реки», униженных недостойными обстоятельствами жизни.

Виртуальная камера мчит внутри трубы, ведя «внутриутробными» зигзагами. Мы, то мчимся вместе с ней, то замираем, вглядываясь в лица, в судьбы соотечественников, наших ближних и дальних соседей. «Труба» как образ современного мира, раздираемого противоречиями. Как печальная перспектива деградации большой страны. Картина экзистенциальная, мировоззренческая, избегающая «готовых форм» и суждений, размышляющая о месте человека в современном мире, и зависимости от «места», географии и исторического прошлого. Картина сложнопостановочная (104 съемочных дня и несколько лет работы), роскошно снятая молодым оператором Александрой Ивановой (ученицей Вадима Юсова). Провоцирующая зрителя на диалог и полемику, на осмысление действительности, на движение в «направление смысла». По сути, в 12 главах автору удается воспроизвести на экране нескончаемый «акт жизни», который и является, как говорил, Мераб Мамардашвили — «извлечением смыслов, законов, сущностей, извлечением того, что с нами происходит»…