На «Берлинале» обозначились три важные темы. Фильмы конкурсной программы так или иначе варьировали эсхатологические идеи, разлом семьи и способности человека противостоять натиску «системы».

Три фильма конкурса, максимально выразившие каждое из этих направлений, — «Туринская лошадь», «Надер и Симин. Развод» и «Кто, если не мы?»

За апокалипсис на «Берлинале» отвечал не только венгерский мэтр Бела Тарр («Туринская лошадь»), но и наш Александр Миндадзе. Его картина «В субботу», как мы и предполагали, европейцами была встречена холодно. Ждали фильм «про Чернобыль», а поняли лишь, что русские снова пьют без края и как одурелые пляшут — дезактивируются. А вот антиутопия Александра Зельдовича «Мишень» — эсхатологическая модель мира ближайшего будущего: стерилизация смыслов, кризис мироощущения в сверкающем гламурно-виртуальном пространстве — была принята международной публикой с пониманием и воодушевлением.

Ввеликолепной кинематографической фреске Тарра при всей скупости выразительных средств — ветхозаветная мудрость, торжественность, философичность. В предыстории автор напоминает исторический анекдот. Ницше увидел старую лошадь, которую хлестал хозяин, обнял ее и от сочувствия лишился рассудка. Остаток жизни провел в больнице для душевнобольных. Лошадь — та самая — везет хозяина наперекор ветру. Это увертюра, которая длится минут десять.

Дальше день за днем хозяин и его дочь в своем доме совершают «обряд жизни». Они встают, одеваются, кормят лошадь, набирают воду в колодце, едят горячую картошку. Но жизнь под чудовищное завывание ветра, под зарастающим свинцовыми тучами небом постепенно истекает. Истончается. Перестает есть лошадь, уходит вода, гаснет свет. Многие критики воспользовались подсказкой режиссера и интерпретировали его картину как безнадежное описание «умирания». Хотя ницшеанская теория «смерти Бога» касается не столько религии, сколько нравственного кризиса. Который и влечет за собой крушение космического порядка вещей. Вещественная природа у Тарра обретает метафорическое значение. Очаг. Окно. Колодец. Еда. Одежда. Отец и дочь совершают ежедневные ритуалы, воспроизводя жизнь, раздувая ее огонь среди ледяного наступления смерти. Это упорство человека, осознающего свою смертность, и имел в виду режиссер, говоря о смертности человека как главной трагической константе фильма. Черно-белый, очень медленный, очень долгий и при этом исполненный магнетизма почти бессловесный роман. Порой кажется, что действие замирает, отсылая к философской идее «стояния в просвете истины бытия».

«Туринская лошадь» — сосредоточенное погружение в жизнь во время конца света. Отточенность каждого плана, изысканная черно-белая графика, прописывающая штрихи физического состояния. У фильма сложнейшая звуковая партитура, когда музыка перетекает в вой ветра, бытовые и символические шумы. Это визуальная поэзия. И длинные планы (в фильме насчитали всего 30 монтажных склеек), как длинные строфы, завораживают, зовут погружаться в их смысловую глубину. Отвергая дробный монтажный кинематограф, Андре Базен говорил, что жизнь есть длительность, и она непостижима. И кинематограф сохраняет эту жизнь. «Туринская лошадь» Белы Тарра была объявлена режиссером его «последним фильмом», хотя ему пятьдесят пять. С тем же успехом можно назвать картину и «последним фильмом в истории кино».

Психологическая иранская драма «Надер и Симин. Развод» Асгара Фархади среди множества картин о трагедии расставания («Волшебный мир» Морено, «То дождь, то солнце» Ли Йон-Ки и другие) выглядела самой многосложной и эмоциональной. От упрямца Надера, отказывающегося эмигрировать, жена уходит к маме. Ухаживать за отцом, у которого болезнь Альцгеймера, Надер нанимает Разих, она оказывается беременной… Дальше сюжетные хитросплетения закручиваются в моральную интригу такого градуса, что иной триллер позавидует. В нее втягиваются все: Надер и его жена, Разих и ее неуравновешенный муж, соседи, судья. У каждого своя правда. И каждый лжет… но вынужденно. Внизу этой многослойной пирамиды оказывается десятилетняя дочь Надера и Симин. На нее взрослые и обрушивают свои проблемы. Судья предлагает ей в финале фильма выбрать: с кем она останется — с упрямцем отцом или с мамой. Девочка плачет, но она уже все решила. «Ты выбрала?» — «Да». — «Кого?» Титры… Фархади изобретательно сплетает в один клубок жанры, семейные, социальные и религиозные темы, оправданные психологические мотивировки. По этому фильму можно изучать историю современного иранского общества. Может, поэтому во время съемок режиссеру запретили… снимать. После того как Фархади публично извинился, запрет был снят. За фильм «Про Элли» Фархади уже удостаивался на «Берлинале» приза за лучшую режиссуру. По сравнению с предыдущей картиной, в которой также ложь и правда сходились «лицом к лицу», новая работа (в равной степени интересная и кинематографистам, и широкому зрителю) — свидетельство его возросшего мастерства.

Для Германии самым тревожно ожидаемым фильмом был «Кто, если не мы?» — игровая картина известного документалиста Андреаса Вейеля. История возникновения RAF — левацкой подпольной террористической организации (фракция «Красная Армия») — главная послевоенная коллективная травма Германии. Тема болезненная, на протяжении многих лет практически недискутируемая. RAF организовалась в конце 60-х под воздействием протестных настроений молодежи. Ее лидеры провозгласили поп-революцию, объявили войну мировому капитализму посредством насилия. Подпольщики объявили послевоенную Германию — наследницей фашизма, так как многие из высокопоставленных чиновников, бизнесменов, судей в прошлом поддерживали нацистов. Им рафовцы объявили свой приговор, который бестрепетно приводили в исполнение. Фильм рассказывает об отношениях лидерши RAF «красноармейки» Гудрун Энслин (она участвовала в поджоге магазинов во Франкфурте) с ее первым мужем, издателем и писателем Бернвардом Веспером, и главным городским партизаном Андреасом Баадером. В основу картины легло исследование историка Герда Кёнена «Веспер, Энслин, Баадер. Первичные сцены немецкого терроризма». С основательностью документалиста Вайель готовился к фильму: работал в архивах, опрашивал десятки свидетелей событий. Прослаивая историю становления поджигателей империализма хроникой, он создает широкую картину трехдесятилетней жизни Западной Германии. И шире — Западной Европы. Ее вечных метаний от моральной слабости и нерешительности к одиозной жестокости.

Красные революционеры, как правило, — дети «сынов Третьего рейха». Когда Веспер обвиняет отца, в стихах восславляющего Гитлера, мать заявляет сыну: «И ты тоже мог бы фюрера поблагодарить. Если бы не его призыв рожать, тебя бы не было на свете, отец не хотел детей». Проблема отцов и детей обретает в этой истории драматичный оттенок. Сыны готовы ответить за отцов… массовым убийством. Кроме того, Гудрун бросает собственного маленького сына — ради революционных идей, и он вырастает в чужой семье. Рафовцы презирали «стадо», на все согласное современное общество, играющее в бирюльки выборов. В упор не замечающее назревших проблем. В том числе и вьетнамскую войну. Рафовцы решили, что кто-то обязан взять на себя ответственность за историю и судьбу страны. Кто, если не они? И ради этой светоносной идеи они — взрывали, стреляли, поджигали. Террористка Ульрика Майнхоф провозгласила: «Мы говорим: существо в униформе — не человек, а свинья, и поступать с ним надо соответственно. Это значит — с ним не надо разговаривать, с ним вообще нельзя разговаривать. В него надо стрелять».

Их идеология подвела оправдательную интеллектуальную базу под теракты. Германское общество было повержено в состояние паники. Потом были аресты, знаменитый «суд века»… Впрочем, это уже за границей фильма. Режиссер неторопливо следит за тем, как чудесная романтическая идея строительства лучшего мира, прорастая колючками насилия, фанатизма, топит в крови и себя, и своих создателей, и жизнь неповинных людей, и саму идею изменения общества.

Подводя итог, заметим, что все три смысловых вектора «Берлинале» в каждой отдельной талантливой работе связались воедино. Апокалипсис как фундаментальная идея современного мирового катаклизма проникает во все поры внутреннего мира человека. «Апокалипсис — самое-самое великое поэтическое произведение, созданное на Земле. Это феномен, который по существу выражает все законы, поставленные перед человеком свыше». Сформулировал это не философ, а предшественник Белы Тарра Андрей Тарковский.