В просторной студии с кирпичными стенами, окнами от пола до потолка и мрачным подвалом, напоминающим декорации к «Игре престолов», Петр Федоров появляется вовремя — минута в минуту, хотя съемка назначена на раннее утро. Приносит кофе и круассаны, здоровается отдельно с каждым членом команды ELLE, примеряет череду пиджаков и невесомых сорочек и, поразив мастера по визажу и прическам Савву в самое сердце роскошной копной волос, послушно встает в кадр. У фотографа большие планы: первый, второй, в подземелье, в полете... Переиграть светотень Пете удается блестяще, на его лице читается то вселенская тоска, то светлая грусть, то тяжкие думы о судьбах Родины. Или это была не игра?

ELLE Вы следите за модой?

ПЕТР ФЕДОРОВ С утра пораньше про моду тяжеловато разговаривать, конечно… И честно сказать, я за модными тенденциями пристально не слежу. Сложно мне: вся эта стрит-стайловая история движется семимильными шагами и гнаться за ней бессмысленно. Я даже завидую современным тинейджерам и студентам — в наше время ничего стоящего не завозили, ерунду одну.

ELLE Как вы выглядите в повседневной жизни?

П.Ф. У меня один комплект ­одежды: джинсы, футболка, кроссовки — и я всегда в нем. Классика.

ELLE Бывает, что сомневаетесь в выборе одежды? Крутитесь перед зеркалом: эти сандалии к этим носкам как-то не очень…

П.Ф. Почему не очень? Отличный комплект, я сандалии с носками ношу каждый день! Если серьезно, когда я в художественном образе в кадре, конечно, сомнений нет. В жизни приходится придерживаться какой-то эстетической нормы. Хотя сейчас уже не разберешь, где лох, а где хипстер. Я легко могу представить хипстера в сандалиях, носках и с мохнатыми усищами. Нормально, почему нет? Мода любит самоиронию.

ELLE Мода на selfie вас коснулась? Болеете «лифтолуками», «туалетолуками»?

П.Ф. Ой, какие сложные термины! Если честно, меня вообще нет в социальных сетях — ни в инстаграме, ни в Facebook. И айфон у меня — первый в жизни. Подарок. Я был противником «айфономании». Пугала глобализация и то, что все вокруг только тем и занимаются, что фотографируют себя и выкладывают картинки в Сеть. Я ничего против не имею, бытовой фотонарциссизм — забавная черта нашей реальности. Как человека она меня оставляет равнодушным. Но как художник понимаю, что это один из инструментов, с помощью которого я могу идентифицировать на экране наше время. Еду еще многие любят фотографировать. А я бы снимал результат пищеварительного процесса. Вот, мол, смотрите, что из ­меня сегодня вышло!

ELLE Для вас имеет значение, как одевается девушка?

П.Ф. В первую очередь имеет значение, что за девушка. А так — безусловно. Очень много безвкусно одетых людей попадается — не только девушек, наш брат тоже любит удивить. Хотя, мне кажется, сейчас есть возможность выглядеть круто вне зависимости от бюджета. Все равно в конечном итоге побеждает индивидуальное чувство стиля. Если не маньячить, одежда — это в какой-то мере защита от быта, когда люди становятся единым целым и привыкают друг к другу: носки, трусы, все дела. Я против марафетов и искусственной романтики, но вуаль в виде одежды, которая подчеркивает особенности ­человека, очень нужна.



ELLE Что важнее — как девушка одевается или как она раздевается?

П.Ф. Когда девушка раздевается — это прекрасно. Красиво раздеться — это вообще большое умение. Мне в этом году повезло: были картины, где прихо­дилось довольно часто раздевать героинь. Видимо, 30-летний возраст дает о себе знать — приходится на экране ­заниматься бог весть чем. Я считаю так: пусть девушки одеваются хорошо, а там разберемся. Главное, чтобы без всех этих замороченных застежек. Чтобы пацаны могли разобраться.

ELLE У вас до сих пор — еще со времен сериала «Клуб» — образ плохиша. Он вам самому близок?

П.Ф. Я, разумеется, очень плохой человек. Знаете, присказка есть такая: «Петька? Ну, актер он, конечно, не очень, но как человек — полное дерьмо». На самом деле вам виднее, ваш взгляд, он со стороны. Но я ничего против не имею, хороших милых мальчиков играть менее интересно. Да и вообще, все, что немножко нельзя, всегда послаще.

ELLE Сердца поразбивали в свое время?

П.Ф. Вот уж не знаю. Сердце в принципе — «подопытная крыса», особенно в диатезный подростковый период. Ничего дурного в ярких безумных чувствах нет. Правда, иногда мне кажется, что голова для современного человека важнее сердца. Мы, москвичи, — закодированный народ: живем работой, карьерой, а сердца черствеют, закрываются, становятся хитрее, толерантнее по отношению к провокациям, забывают, как это — бросаться в пропасть. Так что давайте чаще бить сердца, нам нужны яркие истории! Хотя бы в кино.

ELLE Говорят, у каждого мужчины в голове сидит образ идеальной женщины: для кого-то это мама, для другого — соседка, для третьего — Мэрилин Монро в ветреную погоду. У вас такой идеал есть?

П.Ф. У меня столько идеалов: моя мама, моя бабушка, моя девушка, сестры... Каноны идеальности я никогда для себя не формулировал, но, считаю, нет ничего дурного в том, чтобы улавливать общие черты у мамы и любимой девушки — в чем-то их красота может пересекаться. К слову, о маме, она у меня очень привлекательная, и ее сверстникам я бы не позавидовал: при встрече с ней они могли бы запросто потерять голову. А вообще, в нашей стране много красивых девушек. Я поездил по миру, присмотрелся... Нет, самые красивые у нас.

ELLE Помните, когда впервые влюбились?

П.Ф. В первом классе, как водится. Мы жили на Алтае. ­Девочку, кажется, звали Света. Она была моей первой влюбленностью, да что там — любовью, я же думал, что все серьезно. Света, Света… Причем я Свету совершенно не помню, чувство помню, а лицо нет. Еще помню, что довольно рьяно выражал свою любовь. Кричал Светке в школе при всех, через три лестничных пролета, что я ее люблю. Она, кстати, позитивно реагировала: убегала куда-то вверх по ступенькам, а я ей вслед кричал… Бесстрашно так, по-мужски, по-взрослому.



ELLE А сейчас не боитесь выражать? Вообще, легко быть мужчиной в наше время?

П.Ф. В наш эмансипированный век? Очень сложно. А в нашей профессии еще сложнее. Актер зависим от очень многих факторов, ему трудно сохранить основные мужские качества, и иногда он вынужденно продается. Хотя я вижу массу положительных примеров вокруг себя. Есть сильные люди, с которых я могу брать ­пример. Настоящие мужчины никогда не исчезнут.

ELLE После «России-88» Павла Бардина вы сказали, что отныне будете сниматься только в авторском кино. Получается? Или приходится идти на компромиссы?

П.Ф. Я не могу так уверенно отказаться от других жанров, я жаден до всего, что интересно. Но без компромиссов, скажу я вам, пока не получается ни одно кино, даже самое классное. А что касается авторских фильмов... Многие из них весьма сомнительны. Действительно дерзких картин мало, основной артстрим довольно кислый. Многое на­игранно. Безусловно, социальное кино развивается, становится тоньше, острее. Но, кроме актуальных смыслов, должно быть что-то еще. Хочется, чтобы оно было смотрибельным, «написанным» интересным, понятным языком. Хочется яркой художественности и катарсиса. Советский кинематограф доказывает, что даже в рамках режима и более того — на государственные деньги можно творить искусство. Фильмы Гайдая с одной стороны — легкие комедии, с другой — адская, сильнейшая социальная сатира. У нас свой культурный код, и в соответствии с ним нужно делать кино.

ELLE Сами готовы снимать?

П.Ф. Очень хочу. Но еще больше хочу попасть в хорошие режиссерские руки, чтобы «выстрелить». Каждому актеру необходима такая «пуля».

ELLE Проще выстрелить с Бондарчуком или Бардиным?

П.Ф. И Бардин, и Бондарчук очень сильные. Их фильмы, если уж сравнивать их с пулями, быстрые и разрывные. Зрителя не обманешь — он чувствует боль, когда фильм хороший и разит в самое сердце. Вообще, талант­ливых режиссеров можно распознать именно по такой «болевой» шкале и привкусу «крови». И я жду новых имен, бриллиантов жду. Я убежден: за небольшие бюджеты можно делать классное кино. Надо только фишку раскусить.

ELLE В каком кино вы себя ­точно не видите?

П.Ф. О, мне такие сценарии каждый день тоннами на почту приходят. ­Вопрос не в жанре картины. В порно, например, я бы себя тоже попробовал при определенном раскладе — с применением мотоциклетных шлемов, например. (Смеется.) Фильмы-ошибки, плохие истории, «левые» смыслы — вот под чем не хочется подписываться. Я бы с удовольствием поработал с русской классикой. Лермонтов, Пушкин с его кавказской темой — чем не актуально? Именно в классике — бьющий наповал смысл. Скоро выйдут «Бесы» Владимира Хотиненко, я пробовался к нему на Верховенского. Ох, пока читал Достоевского, разрезал себе глаза. Это невероятно, это читать больно. Классика тем и хороша, что в ней есть и приключения, и сюжет, и мораль, и предельно реалистичный ­портрет нашего народа.

ELLE Чего вам сейчас не хватает для счастья?

П.Ф. Мужчине иногда кажется, что самое главное в его жизни — профессия. Чаще всего так и есть, но вопрос в том, как ты прокладываешь свой путь. С чьей помощью. Все эти «деньги/работа/карьера» — фантомы, если ты не вдохновлен женщиной. И я счастлив, что у меня есть источник вдохновения. Еще бы часов в сутках побольше — для полного счастья.