«Эмиграция — большое и тяжёлое наказание. Но всякому наказанию есть предел... Жить вдали от Родины теперь, когда она обливается кровью, и быть бессильным ей помочь — самое ужасное. Разрешите мне вернуться домой. Я ещё буду полезен Родине».

Это цитата из письма, датированного 7 марта 1943 г., больше всего похожа на крик души. Именно так 80 лет назад поэт и певец Александр Вертинский, измученный более чем двадцатилетней эмиграцией, просил наркома иностранных дел СССР Вячеслава Молотова разрешить ему вернуться в Россию.

Он был не единственным. Многие из тех, кого называли «белоэмигрантами», жаждали вернуться на Родину. Другое дело, что кто-то считал возвращение невозможным, поскольку полагал своей Родиной «Россию, которую они потеряли». Но были и те, кто смог понять самое главное. Родина — она одна, и всё равно, какое там государственное устройство и кто стоит во главе.

Александр Вертинский: «Я никогда не лгал»

На вопрос, зачем же было покидать Россию, он никогда не мог ответить рационально: «Что толкнуло меня на это? Я ненавидел Советскую власть? О нет! Ничего дурного она мне не сделала. Наверное, это была тяга к приключениям, юношеская беспечность...» Расплата за беспечность и авантюризм длилась 23 года — именно в 1920 г. он отплыл от берегов России на пароходе «Великий князь Александр Михайлович» вместе с остатками армии барона Врангеля.

И всё это время Вертинский тосковал по Родине. О чём напомнил спустя 6 лет после своего возвращения в открытом письме «Моим заграничным друзьям»: «Сегодня меня слушают русские люди. Многих я знал. Еще больше знали меня. Я никогда не лгал. В эмиграции я пел о том, что Родина прежде всего. Я пел о Родине тогда, когда кругом были одни враги, когда если вы говорили, что в Москве хорошая погода, вас считали “большевиком”, т. е. своим врагом. Я пел, и ни у кого из вас не было сил бросить в меня камень».

Александр Вертинский. Правда шансона выше правды жизни Добавим — не только пел. Он регулярно предпринимал попытки вернуться. Может быть, кто-то скажет, что письмо Молотову было продиктовано крайней нищетой — известно, что Вертинский, перебравшись в 1936 г. в Шанхай, вынужден был закладывать в ломбард не только малочисленные драгоценности, но даже и одежду. Но с такими просьбами он обращался к советскому послу в Польше Петру Войкову, а потом и к наркому просвещения Анатолию Луначарскому. И было это как раз в тот период, когда Вертинский буквально купался в лучах славы, когда ему аплодировали Чарли Чаплин и Марлен Дитрих, когда дружбы с ним искали шведский король Густав V и испанский король Альфонсо XIII, но русский певец предпочитал дружить с Альбертом Эйнштейном... А попутно, начиная где-то с середины 1930-х гг., и в особенности в годы войны, пишет песни на стихи советских поэтов — Владимира Маяковского, Алексея Суркова, Веры Инбер и Константина Симонова. Вовсе не потому, чтобы «прогнуться» перед большевиками, а просто иначе не может: «Теперешнее время вдохновляет меня на новые, более сильные песни...»

После возвращения он дал более 3 тысяч аншлаговых концертов, снимался в кино и даже получил за одну из ролей Сталинскую премию. Его дочери, Анастасия и Марианна, стали известными актрисами и были избавлены от «доли ресторанных певичек», чего Александр Николаевич боялся всю жизнь.

Алексей Толстой: «Завязло моё Отечество»

В своё время было хорошим тоном злословить Алексея Толстого, который покинул Россию в 1919 г. и вернулся четыре года спустя. Мол, стоило только большевикам поманить его, оголодавшего в эмиграции, сытным житьём в Совдепии, как он тут же сорвался, роняя штаны. На самом деле Толстой испытывал настоящие муки совести — долгое время он действительно не мог примириться с теми, кто правит Россией: «Я ненавидел большевиков физически. Я считал их разорителями русского государства, причиной всех бед. В эти года погибли два моих родных брата, один зарублен, другой умер от ран, расстреляны двое моих дядьёв, восемь человек моих родных умерло от голода и болезней. Мне было за что ненавидеть».

Но потом наступило прозрение. И оно было настоящим, выстраданным: «Революцию я должен принять со всею мерзостью и ужасами. Это трудно, очень. Но ведь те, кто делали революцию, — интеллигенты, рабочие, крестьяне, солдаты, красные, зелёные, белые, перебежчики, разбойники — все составляют моё Отечество. Я же Отечества кровный сын, и отделять себя, выгораживать, быть чистеньким у меня нет оснований. Если я прилепляюсь к Отечеству, то признаю, что большевики сейчас единственные, кто вытаскивают российскую телегу из оврага, куда завезли её красные кони. Удастся вытащить? Не знаю. Но знаю, что делать нужно мне: завязло ведь мое Отечество».

Он возвращается в Россию не за длинным рублём, но именно для того, чтобы «вытаскивать» её, служить своему Отечеству. Да, «красный граф» в СССР ни в чём не знал недостатка. Но и работал так, что другим поучиться надо. Если даже вынести за скобки его основной труд, литературный, подаривший нам такие шедевры, как «Золотой ключик», «Пётр I», «Гиперболоид инженера Гарина» и пронзительный рассказ «Русский характер», то останется ведь ещё и государственный деятель. Депутат Верховного Совета СССР первого созыва от Старорусского избирательного округа, «красный граф» Толстой использовал свой высокий пост вовсе не для личного обогащения. Он добивается, чтобы в Старой Руссе построили мост через реку Перерытицу. Продавливает строительство бани, клуба и кинотеатра. Не оставляет он своих избирателей и потом, когда едет в Старую Руссу в качестве работника «Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков». Тогда, в конце Великой Отечественной, он был уже тяжело болен. Работа в комиссии выматывала его страшно — всякий раз, когда Толстой участвовал в составлениях актов о варварстве и зверствах нацистов, он возвращался домой «словно мёртвый». То, что он увидел в Старой Руссе, окончательно подорвало его здоровье. Он умер 23 февраля 1945 г., не дожив до Победы несколько месяцев.

Алексей Игнатьев: «Не опозорь память предков»

Обычно «красным графом» именуют только Алексея Толстого. Но у него был тёзка, и тоже граф — генерал-майор Алексей Игнатьев. Самое же любопытное, насколько схожи были резоны двух графов, когда они думали о возвращении на Родину.

Правда, род графа Игнатьева значительно древнее, чем род Толстых. Он восходит к черниговскому боярину Бяконту, что в начале XIV в. поступил на службу к Московским князьям. С XVI в. все Игнатьевы шли по военной линии. Дед Алексея Алексеевича в 1814 г. нёс полковое знамя в покорённом русскими войсками Париже. А его отец, член Государственного Совета, в 1906 г. был убит революционером Сергеем Ильинским — шесть выстрелов из револьвера в упор. Казалось бы — человек такого рода, да ещё и с такой мотивацией просто обязан ненавидеть всё советское. А, будучи военным, должен примкнуть к тем, кто борется с большевиками.

Но получается наоборот. В 1917 г. Игнатьев, пребывая в Париже, курировал закупки вооружения и боеприпасов для России, серьёзно завязшей в Первой мировой войне. Там он узнал об отречении Николая II. И воспринял это как предательство Отечества, выразившись по-военному прямо: «Мой царь нарушил клятву, данную в моём присутствии под древними сводами Успенского собора при короновании. Русский царь отрекаться не может».

В 1924 г. Игнатьев, убедившись в том, что новая власть не разрушает Россию, а напротив, изо всех сил старается поднять с колен страну, измученную войнами, интервенцией и международной изоляцией, совершает серьёзный поступок.

В ведении генерал-майора находились деньги Российской империи, выделенные на военные закупки. 225 млн золотых франков. Чтобы было понятно, сколько это, лучше переводить не в доллары или евро, а в чистый металл из расчёта 1 франк — 0,774 г. Получается, что граф владел золотом общим весом 174 тонны 150 кг. И он отдал всю сумму молодому советскому государству. Взамен просил одного: «Лучшей наградой для меня будет возможность вернуться на Родину и вновь служить России». В 1937 г. он вернулся. И служил, и воевал, и даже выступил с инициативой воссоздания военных учебных заведений — именно с его подачи в 1943 г. были сформированы первые суворовские училища. А вот фрагмент его мемуаров «50 лет в строю», что вышли в страшное для нашей страны время — 25 октября 1941 г.: «Честно служи России, сынок, несмотря на правителей и на то, как она называется... Это делал твой отец, это делали и твои деды, и прадеды. Главное, будь честен перед своей совестью и не опозорь память своих предков!»