Когда очищаешь письменный стол от кучи исписанной бумаги, у книги начинается своя собственная жизнь. Я всего несколько недель тому назад рассталась с новым романом, и мне до смерти интересно, что будет дальше.

Когда я стала издавать книгу за книгой, я испытывала страх самозванства. Кто это меня назначил писателем? Я стеснялась самого слова «писатель». Но с годами привыкла. Да, писатель.

Разговаривать можно со всякими людьми, в том числе и с теми, которые не читали книг.

Есть одно качество у времени: оно ускоряется с годами. В детстве каждый год тянется бесконечно, тебе бесконечно долго шесть лет и никак не исполняется семи, когда будет другая жизнь, школа... А чем ближе к старости, тем быстрее осыпаются листочки календаря. Моргнул - понедельник, еще моргнул — опять декабрь...

Я биолог. Вид крови повергает в шок, когда ты не знаешь, что с этим делать. А когда ты понимаешь, что надо наложить жгут и остановить кровотечение, то шок проходит. Делаешь, что надо.

Грязи я не боюсь, не брезглива, и, если надо, могу вымыть сортир. Это благородная работа — из грязного делать чистое.

Я видела столько прекрасных смертей, когда люди уходили благородно, красиво, «безболезненно, непостыдно, мирно», что с годами гораздо больше боюсь своего плохого поведения, чем смерти. Наверное, это и есть гордыня.

Не думаю, что существует какая-то средняя, для всех приемлемая правда. Мы все видим только части целого — в силу разной широты взгляда, глубины ума, точности интуиции.

Неотения — способность недоразвившейся личинки к размножению — наблюдается в природе у некоторых видов насекомых и земноводных. Мне кажется, что это замечательная метафора - современное человечество напоминает именно личинок, которые не достигают взрослого состояния, но об этом не догадываются. Взрослый человек способен созидать, а личинка такой способностью не обладает, поскольку ее предназначение - потребление. В этом смысле современное общество кажется мне личиночным - оно ориентируется на всякого рода потребление: лучшей еды, лучших путешествий, одежды, гостиниц, секса. На этом пути невозможно достичь конечного результата. Где-то впереди мерещится что-то еще более вкусное или неопробованное...

Надо решить для себя вопросы: Кто я? Чего хочу? Нужна ли мне свобода? Готов ли я к ответственности? Могу ли я испытывать сострадание? Есть множество людей, которые совершенно созрели к тому, чтобы задать себе эти вопросы, но никто не сказал им, что такие вопросы задавать нужно, а сами они не догадались.

«Невылупившиеся» бывают необыкновенно привлекательны. Помните Петю Ростова накануне его смерти? "Ешьте, ешьте изюм, у меня еще восемь фунтов..." Простите за неточность цитаты. Петя взрослым стать не успел.

Личинка человека обладает всеми правами, которыми обладает взрослый человек. Она не обладает обязанностями.

Были времена, когда я Москву любила. Но давно уже не люблю. Привыкла, отчасти смирилась. Есть немало мест, жить в которых мне нравится больше, чем в Москве. Мне нравится Нью-Йорк и деревня Эйн Карем в Израиле, мне хорошо в Берлине и в итальянской деревне под Генуей. Но пока не получается от Москвы оторваться.

Коммунистическая идеология в нашей стране рухнула. Строить плохонький, как все отечественное, капитализм после всех провалов западного — задача малопривлекательная. Никаких новых идей нет.

Если честно, мне Страшный суд не кажется самой удачной из христианских идей. Я думаю, его придумали из педагогических соображений разочарованные в человеке отцы церкви.

Есть люди с не разрушенным нравственным чувством, с совестью, я их знаю поименно. Их только нельзя встретить в высших эшелонах власти, среди начальства и генералов всякого рода. Вот недавно ушел такой человек - Вера Миллионщикова, главный врач Первого московского хосписа. Но еще остались другие.

С такого большого расстояния, как от бога до человека, разница между грешниками и праведниками не так уж велика. Если мне, обыкновенной пожилой женщине, так жалко людей, то у высшей силы, полагаю, должно быть побольше сострадания. Уж очень несчастные мы создания — злые, жалкие, глупые. Как нас не пожалеть? Животные, взгляните, насколько лучше!

Если начнутся уличные бои и к моей двери приползет раненый, я не спрошу, кто он. Просто вызову скорую помощь.

Я только что очень прилично поболела и уверена, что болезни полезны человеку. Болезни нам даны, чтобы мы остановились и подумали, и радовались жизни, и ценили сострадание, и сами бы менялись, испытывая боль. Только вот зачем дети болеют, на этот вопрос я не могу ответить.

С того момента, как человек задается вопросом, есть ли у Бога планы относительно него лично, он уже не статист.

Мой университетский учитель, выдающийся генетик и человек безупречной нравственности, Владимир Павлович Эфраимсон, считал, что есть гены альтруизма. И есть какой-то фантастический отбор, который продвигает альтруистов. Идея прекрасная, но, боюсь, слишком уж идеалистическая. С другой стороны, выжил сам Владимир Павлович после всех лагерей, и писал, и учил, и эти самые альтруисты тянулись к нему, общались и воспитывали детей, как считали правильным.

События рифмуются. Я с детства очень хорошо знаю, что судьба готовит нам встречи, невстречи, соприкосновения, парные случаи... С годами это кружево - с рифмами, рефренами, повторами, предупреждениями и даже легкими издевками - делается все гуще, все рельефнее. Не знаю, зачем оно так спроектировано, но наблюдать за этим страшно увлекательно.

Я очень много радуюсь последнее время. Гораздо больше, чем в юности.

Людмила Улицкая, писатель, 68 лет, Москва.