15 декабря актер Вениамин Смехов показывает в РАМТе премьеру музыкально-поэтического представления «Двенадцать месяцев танго». Актер выступает вместе с дочерью Аликой, исполняющей в спектакле двенадцать танго на музыку польских композиторов. Слова к танго Смехов сочинил сам. Танго звучат в паузах между стихами поэтов Серебряного века— Северянина и Мандельштама, Маяковского и Брюсова, Набокова и Саши Черного.
Смехов— благородный Атос из фильма «Три мушкетера» и Воланд из спектакля «Мастер и Маргарита» на Таганке, от голоса которого по спинам у зрителей бегали мурашки, по-прежнему активно работает. Он никогда не ограничивал себя рамками актерской профессии, успевая ставить телеспектакли и сочинять книги. Сейчас жизнь Вениамина Борисовича насыщена до предела.
Смехов снимается в кино и телефильмах, ведет передачи «Дело темное» на НТВ и «Таланты и поклонники» на ТВЦ. В одной Смехов расследует покушения на Ленина, Кирова и других политиков, в другой рассказывает о талантливых актерах. Недавно на книжной ярмарке non/fiction представляли новый трехтомник сочинений актера. Кроме того Вениамин Смехов вместе с женой Галиной принимал участие в работе фестиваля современного театра и кино «Текстура» в Перми и стал активно сотрудничать с театром «Практика». Но разговор актера с GZT.RU начался, конечно же, со спектакля о танго.
Вениамин Борисович, в 80-е годы вы сочинили сказку в стихах «Али-Баба», на которой выросло целое поколение. В «Двенадцати месяцах танго» снова звучат ваши стихи?
Через 30 лет после «Али-Бабы» меня угораздило, чтобы не говорить более высоких слов, снова заняться стихами. «Двенадцать месяцев танго» оказалось также пригодно для слушания и так же весело и грустно, как это было 30 лет назад с «Али-Бабой». Стихи очень хорошо вписались в музыку польского танго. Дальше мы вместе с музыкантами записали «Двенадцать месяцев танго» в студии звукозаписи на диск. Так благодаря «Солидат-оркестру»— мастерам, которые специализируются на танго, аранжировщикам братьям Ивановым и моему близкому другу Владимиру Павлову произошло изделие номер один. Позже он превратился в спектакль?
«Двенадцать месяцев танго»— это название сразу для четырех изделий. Диска, очень красивого альбома, который стал подарком мне от руководителя корпорации издательского дома СОЮЗ «Книга вслух», где у меня вышло немало аудио книг, спектакля и фильма. Везде танго исполняет моя дочь Алика Смехова— впервые наше соединение не только семейное, но и эстетическое. Она исполняет танго в жанре актерского пения, стильно и разнообразно, ведь у нас двенадцать месяцев и каждый месяц наособицу. Кроме того, в лекарстве «Двенадцать месяцев танго» есть довольно сильные театральные ингредиенты: прекрасное старье винтажных платьев из коллекции моей жены Гали, костюмы известной всем театралам художницы Марии Даниловой и видеоарт Влада Фролова— главного художника по свету театра «Мастерская Фоменко» и Юлии Михеевой. Но танго, все же, чаще ассоциируется с Аргентиной. Почему вы выбрали именно польское?
Благодаря Гале, в нашем доме постоянно звучала польская музыка, она переводила пьесы Мрожека, которые шли в разных театрах. Для нее это было естественно, ибо Галина мама— замечательная и ушедшая из жизни очень рано, была полькой, из семьи сосланных в XIX веке поляков. Часть ее близких погибли в АЛЖИРе (Акмолинском лагере жен изменников родины) в Казахстане, где мы с Галей недавно побывали. Там, на стенах мемориала, среди фамилий погибших, на стенах есть имена матери Майи Плисецкой, Чингиза Айтматова и еще два имени— Пиотровская и Елена Негребецкая, это имена родных моей Гали. Они, как вы понимаете, близки и мне.
Это то, что касается Польши. С другой стороны, после смерти Сталина вышли на волю не только оставшиеся в живых жертвы ГУЛАГа, но и стихи великих поэтов: Мандельштама, Есенина, Ахматовой, Северянина и Пастернака, а также танго, которое освободилось от неволи. Для поколения, чья юность пришлась на конец 50-х, это произошло одновременно. Помню, как мы— веселая компания москвичей, оказались летом в молодежном лагере под Ленинградом, и все, как полагается смолоду, назло старшим, учились танцевать танго, петь, и одновременно влюбились в танго и в Питер. Это стало темой фильма «Двенадцать месяцев танго», который уже завершается.
Но я отвлекся от вашего вопроса. Да, танго родилось в Аргентине, но из Аргентины перекочевало в Париж, а потом Европу и оттуда в Россию. Благодаря дружбе польских композиторов с русскими Россия заразилась именно польским танго. Уже в 1936 году самые знаменитые танго стали у нас переделывать. Например, «Утомленное солнце»— это «Последнее воскресенье» Ежи Петерсбурского. Во Вторую мировую войну многих польских композиторов постигла страшная судьба: фашисты заставляли их играть на музыкальных инструментах в клоунских одеждах, пока другие заключенные шли в газовые камеры. Тогда это танго назвали «танго смерти». Получается, что танго, как живое существо, смогло пережить все, удивительно сохранилось и переживает сегодня новый этап моды и восхищения. Почему вы решили показывать свой спектакль именно в РАМТе?
РАМТ выбран недаром. Там пятый год идет мой спектакль «Самоубийца». Идет не потому что я его поставил, а потому, что артисты этого театра смогли сыграть Эрдмана, который всегда очень трудно дается. Но в РАМТе— старомодные артисты, в самом лучшем смысле этого слова. Им важнее всего сгорать на сцене, и только потом думать о заработке, семьях и прочем.
Давайте поговорим не о театре, а о вашей работе на телевидении. Мне интересно, почему вы решили вести передачу «Дело темное» на телеканале НТВ?
Мои суровые друзья тоже спрашивали меня: что это тебя вдруг потянуло в историю? Зачем тебе нужны Андропов, Берия, Ленин? Но у меня есть свои профессиональные интересы: в таких передачах возникает особая история взаимоотношений с текстом и с камерой, и мне это нравится. Поначалу я отказывался, потому что это вроде бы чужое поле. Но согласился, потому что аргументы за мое присутствие в этой программе произносил очень убедительный и славный Алексей Пивоваров. Надеюсь, что на НТВ умеют его ценить. Знаете, за эти четыре года я сам себя удивил много раз.
Совсем не ожидал, что сыграю роль Ильи Орлова в телефильме «Монте-Кристо» на Первом канале. Но из этой, казалось бы, ерунды вдруг вышло что-то интересное. До сих пор эта работа вспоминается так же ярко, как Воланд в Театре на Таганке. Мне радостно, что я сыграл Орлова в хорошей компании, с хорошим режиссером и очень приличной командой операторов и звуковиков. Как оценивают «Дело темное» ваши друзья и просто зрители? Высокий ли у этой передачи рейтинг?
«Дело темное», к моему удивлению, вызывает немало хороших и смешных откликов у профессиональных историков и у серьезных людей, которые знают и любят историю. Но это сочетается с весьма средним рейтингом на канале. Видимо, зритель уже отравлен убийствами и всякой кровянкой, которыми его закармливают, удаляя все дальше и дальше от достойного уровня культуры, разговора, русской речи, правил поведения в человеческом обществе.
По какому принципу вы обычно выбираете героев, о которых рассказываете?
Этим занимается команда Пивоварова. Там есть хорошие авторы, есть средние, бывают моменты, когда мне приходится самому что-то переделывать и переписывать. Но, в основном, мы понимаем друг друга. Сейчас вы играете в спектаклях, ставите их, пишете книги, работаете на телевидении. Чем вам интереснее всего заниматься?
Если говорить о моем расчетверении, то я бы расставил свои занятия в таком порядке: прежде всего— актерство, дальше режиссура, литература и путешествия. Актерство— это, конечно, локомотив, который тащит за собой все остальное. Но книги вы ведь тоже продолжаете писать? В нынешнее году на ярмарке non/fiction представляли ваш трехтомник.
Да, он в этом году вышел в издательстве «Время». К двухтомнику добавился еще один том, изделие нынешнего года. Он называется «Али-Баба и другие». Подзаголовок этой книги: четыре пьесы фантазии по сказкам Европы и Азии. В ней две пьесы в стихах и прозе по туркменским сказкам. Одна из них «Ярты-гулак» (туркменский мальчик-с-пальчик), которая могла бы стать оперой. Но случились известные беды с Туркменией, и пьеса, которую собирался превратить в оперу композитор Реджеп Реджепов, скромно ждет, когда придет ее время. Все это описано в моей новой книге, где собраны пьесы и связанные с ними истории. Кроме «Ярты-гулака» в этот том вошли пьесы на темы Андерсена, «Жили-были ежики» (по сказкам Братьев Гримм) и «Али Баба».
Почему один из ваших недавних концертов назывался «На руинах соцреализма»?
А где еще мы живем? Культура-то у нас до сих пор живет на руинах соцреализма. Или вы считаете, что мы по-прежнему расцветаем? Хотя название моей программы, скорее, лукавое. Она начинается со стихов Маяковского, опровергающих постулаты соцреализма— об искусстве национальном по форме и социалистическом по содержанию. Все это нагромождение слов обеспечивало, конечно, безбедную жизнь книг, «идейных» по содержанию и бездарных по форме. А когда цензура в наше время исчезла, графомания восторжествовала. Но меня интересует совсем не это, а парадоксы. Ведь СССР был в одно и то же время страной дураков и страной чудес. А Владимир Маяковский, которого без его разрешения назвали лидером соцреализма, на самом деле, был футуристом. И люди могли оказаться в лагерях за то, что читали ранние поэмы Маяковского «Война и мир», «Облако в штанах» или «Флейта— позвоночник». Вы считаете, что традиции русской литературы в наше время не утеряны?
Качество и настоящая традиция великой культуры слова никуда не делась. И я этому свидетель. Если бы вы меня спросили о новостях, случившихся в моей жизни, то одна из главных новостей— это дружба с театром «Практика» и участие в удивительном фестивале «Текстура» в Перми. Мы с Галей видели на «Текстуре» сделанные сегодня и очень интересные поэзию, театр, кино, и новые формы, найденные талантливыми молодыми людьми. Некоторые сейчас сетуют, что у нас везде доминирует антреприза, которая гонит деньги и пользуется именами актеров кино, а театр хиреет. Я это вижу, но вижу и совсем другое: честный, по-хорошему говоря, старинный, и вместе с тем, совершенно новый театр. Новый— потому что им занимаются молодые люди в Москве, Новосибирске, Перми и в других городах. Напоследок задам вопрос о ваших творческих планах, связанных с работой актера. В каких спектаклях вы собираетесь играть?
Если говорить о планах, надеюсь, что в будущем году буду играть в постановке Эдуарда Боякова по двум рассказам Владимира Сорокина— «Волны» и «Черная лошадь с белым глазом». Спектакль, наверное, будет на сцене Театра Армии, и я хочу сыграть его в мае, потому что оба рассказа Сорокина так или иначе связаны с темой войны.
