- Шевчука знаешь? Юру?

- Немного.

- Вы друзья с ним?

- Какие друзья…

Просто вместе ходили под Богом,

А под нами горела земля.

Мы ходили под Богом и к Богу

Были призваны в Судные дни.

Под Аргуном оставил я ногу,

Он оставил сомненья свои.

Писать о товарище трудно. Тем более, если он не вписывается в привычную схему приятельских отношений, когда можно хлопнуть по плечу и мимоходом спросить: «Ну, как ты, старик? Что поделываешь?»

Позвонить среди ночи и излить свою похмельную душу можно. Рассчитывать на него в любой ситуации – да. Знать, что не подведет, не предаст, бросит все и окажется рядом – не обсуждается.

А вот так вскользь, панибратски, между делом не получается. Может потому что его жизнь, творчество, да собственно он сам: противоречивый, импульсивный, ранимый, одержимый, честный до скрежета на зубах уже принадлежит Вечности. И дотянуться до этих Вселенских высот, где он по праву занимает свое место, суждено не многим. Мне во всяком случае.

Я не боюсь в этом признаться. Потому что могу покривить душой, отступить, предпочесть сиюминутное своему главному предназначению, пойти на компромисс.

Он нет. Я не гипертрофирую его образ. Он действительно такой. Мой товарищ. Юрий Шевчук.

Мешающий, раздражающий, надоевший до смерти. Как испокон веков раздражают успокоившееся общество бунтари-одиночки. Тем паче общество, исповедующее фразу бывшего президента «Главное: быть успешным!» как единственную национальную идею.

Его обсуждают коллеги по творческому цеху: Шахрин, Бугаев, Гребенщиков. Одни считают надменным и эпатажным (возникает ощущение, будто худсовет Госконцерта обсуждает Бродского как несостоявшегося автора текстов к популярным шлягерам) и вспоминают, как на заре творческого созревания поставили его на место. Другие считают неразумным, до сих пор не утихомирившимся дитя.

Люди из «обоймы», из размеренного обмелевшего потока, в котором и ног то не замочить, обсуждают Гражданина и Поэта.

Мол, был невнятен, неубедителен на встрече интеллигенции с премьером, не смог донести главного (а если бы смог, чтобы изменилось?). А, следовательно, всего лишь вновь прорекламировал себя.

Что ж, может, был неубедителен. Может, слишком масштабно, не вникая в детали, сформулировал вопрос. А как еще должен формулировать вопрос художник?

Главное в этой встрече другое. Вымученная, самодеятельно разыгранная реакция власти, выразившаяся в вопросе премьера:

- Как вас зовут, извините?

- Юра Шевчук, - последовал ответ.

Какая жалкая, неумелая и в то же время снисходительно-иезуитская игра. Неужели Путин и в правду не знает кто такой Юрий Шевчук?

Тогда для чего эта очередная буффонада? И чего можно ждать от людей, разыгрывающих подобные балаганные интермедии.

Видимо те, кто осуждают Шевчука, ждут. Я нет. Юра тоже. Но в отличие от меня он пытается всколыхнуть эту массу. Я сдался и предпочел внутреннюю эмиграцию в пределах когда-то любимой страны. В этом разница.

А еще разница в том, что ему тяжелее, чем мне. Ведь это чучело его, а не моей головы насаживают на кол «Наши» и объявляют Шевчука фашистом. Ведь у кого-то же повернулся язык обвинить его в мародерстве за то, что он принял звезды с погон убитого в Чечне комбата. И уже не имеют никакого значения пронзительные строчки из стихотворения о капитане Марковце.

И с погон погибшего срывая

Звезды, будто злое небо с глаз,

Мне солдат их протянул, кивая:

«Вот возьми на память вам от нас…»

Я знаю его двенадцать лет. С тех пор, как мы впервые провели Вечер Памяти павших на чеченской войне. И главным на этом Вечере был Юрий Шевчук - художник пропустивший войну через себя.

С тех пор Вечера Памяти стали всероссийскими. Точнее мы объявили их таковыми. Потому что России по большому счету наплевать и забыть и на наши Вечера и на десятки тысяч покалеченных этой войной судеб.

России наплевать, а ее отдельно взятому гражданину Юрию Шевчуку нет. Двенадцать лет его выход на сцену является для зрителей событием. Потому что для тех, кто сидит в зале он до такой степени свой и настоящий, что его можно только принять. Принять с его истерзанным сердцем, высокой поэзией и несгибаемым человеческим накалом.

Однажды он собрался в длительное гастрольное турне по Америке. Я спросил: «А как же Вечер Памяти?» И он остался…

Это он, получая премию «Триумф», объявил, что полностью передаст ее ветеранам чеченской войны. И передал. Нашему фонду, как сейчас помню, триста пятьдесят тысяч рублей…

Именно к нему я обратился за неделю до Дня Победы и попросил: «Юра, выручай!». Это было время невиданного актерского «чеса», когда все большие и малые звезды разъехались «ковать металл» по городам и весям нашей необъятной родины, хорошо понимая, что больше с такой помпой День Победы отмечаться не будет. А, значит, впредь на этом празднике уже не заработаешь. И центральная площадка парка Горького, где мы ежегодно проводим концерт для обожаемых, боготворимых нами стариков практически опустела…

На следующий день Шевчук позвонил и сказал: «Запиши номер поезда…»

Я мог бы говорить о Шевчуке долго. Написать десяток гневных памфлетов отстаивающих его имя. Мог бы, но зачем. Он сам выбрал этот путь. Путь художника и гражданина. Мера его дарования неприкосновенна.

И, поверьте, это смешно: защищать Шевчука от Бугаевых, Шахриных, «Наших», власти…

Он выше и сильнее. Он в отличие от них – Личность.

Я хочу, чтобы Шевчук помнил другое: он не один. Хотя бы потому, что на его творчестве успело вырасти огромное число единомышленников.

И еще потому, что он раз и навсегда избрал для себя принципы, по которым живет.

И принципы эти все из того же стихотворения о капитане Марковце:

Ту войну нам этой не исправить.

Пусть все перебили… Что потом?

На госдаче мемуары править?

Или же остаться с Марковцом?

Шевчук остался с Марковцом.

Сергей Говорухин,

писатель, кинорежиссер,

председатель фонда ветеранов войны

26.08.2010