В пермском издательстве «Книжный мир» крошечным тиражом в 700 экземпляров вышла книга американской исследовательницы истории танца, профессора кафедры танца Барнард Колледжа Колумбийского университета Линн Гарафола. Книга называется просто: «Русский балет Дягилева». О феномене Дягилева написаны сотни исследований, но ничего более фундаментального и захватывающего в новейшее время, чем книга Гарафолы, читать не приходилось.

Поводом к русскому изданию книги послужило столетие дягилевских сезонов, широко отмеченное в этом году на родине Дягилева - в Перми. Среди инициаторов издания – министерство культуры и массовых коомуникаций Пермского края, фестиваль «Дягилевские сезоны» и Пермский госуниверситет. Кто бы ни был «виноват» в появлении этой книги – спасибо им. Громада трудностей перевода так или иначе легла на научного редактора книги Олега Левенкова и переводчицу Марию Ивонину, справившихся с объемом работы и стилевыми тонкостями, по-моему, блестяще.

Книгу Гарафолы отличает в первую очередь сочетание заинтересованности и беспристрастности. Как хирург высокого класса, она снимает слои, пленки, пенки культурного слоя, потонувшего в воспоминаниях и легендах свидетелей и – что хуже – досужих литераторов, ослепленных светом кометы дягилевской труппы. Гарафола спокойно и последовательно разбирается, что стало причиной глубины влияния Русского балета Дягилева на историю балета и вообще историю мирового искусства двадцатого века. Ей интересны мотивы появления первых образцов классики XX века: «Шопенианы», «Жар-птицы», «Петрушки», «Послеполуденного отдыха фавна», «Весны священной», «Парада», «Свадебки», «Аполлона Мусагета», «Блудного сына»… Интересен коллектив, превративший балет за годы своего существования (с 1909 по 1929) в живое современное искусство. Гарафола воздает должное труппе, воспитавшей несметное количество поклонников балета, предшественников его современной массовой аудитории. Исследует кухню, на которой заваривались первые модернистские спектакли.

И приходит к странному на первый взгляд и важному выводу. Этот вывод похож на трюизм, но важность его от этого не снижается. Линн Гарафола говорит о том, что хореографы Русского балета, кто бы это ни был – Михаил Фокин, Вацлав Нижинский, Леонид Мясин, Бронислава Нижинская, Джордж Баланчин – никогда полностью не порывали совсем с классическим балетом в отличие от многих своих современников. Их творчество было новаторским, но основой их профессионального языка и средством художественного воздействия оставался классический балет, очищенный от груза условностей. Они верили, что источником смысловой наполненности танца является движение.

Гарафола воздает должное Михаилу Фокину, о котором, говоря о триумфах дягилевской труппы, нередко забывают. Именно манифесты Фокина 1904 года заложили основы дальнейшей танцевальной революции. Он реформировал ансамбль, па де де, сольный танец и перераспределил их функции. Расширил возможности рук и корпуса. Создал новые последовательности па и новые «связки» - преобразовал академический синтаксис, заложил основы для модернистов и неоклассиков.

Нижинского Гарафола трактует традиционно, как символ наивного и трагического гения. Но вот интересное замечание сравнительной хореографии:

«В хореографии Фокина торжествует кривая линия. Нижинский, напротив, представляет тело как пересечение Евклидовых форм – треугольников, дуг, линий, - что в равной степени служило основой общего рисунка его ансамбля. Эти формы…способствовали геометрических ландшафтов кубистов и возвестили модернизм в «Фавне» и спрессовали в единый образ целую цепь повествования».

Именно в «Фавне», считает Гарафола, находится точка сужения внимания. Хореография Нижинского, очищенная от сентиментального и романтического, сужает понимание секса до инстинкта – в каком качестве он пребывает в массе спектаклей до сегодняшнего времени.

Успех «Весны священной» Гарафола видит как иронию судьбы: символ модернизма был порожден восхищением мифологическим прошлым России. Стравинский писал: «Я мечтал о картине языческого ритуала, в которой избранная для жертвоприношения дева затанцевала бы себя до смерти». Но в руках Нижинского этнография превратилась в сырье для грандиозного модернистского замысла. Как и Стравинский, из обрядового и фольклорного материала он строил последовательность образов, ниспровергающих традиционную эстетику. В «Весне священной» Нижинскому впервые удалось представить человеческое тело одновременно орудием и жертвой массового угнетения.

В описании репетиций Нижинского сквозит грядущей эстетикой балетов Уильяма Форсайта: «Он берет своих танцовщиков, переделывает их руки, скручивая их. Он сломал бы их, если бы мог. Он требует от танцовщиков невозможных движений и поз, в которых их тела кажутся искалеченными».

Гарафола указывает: так из балета был изгнан идеализм и индивидуализм, связанный с идеологией романтизма.

Главы книги, посвященные поэтике авангарда Нижинского, созданию балетного модернизма, финансовой подоплеке дягилевской антрепризы, довоенной, революционной и послевоенной публике, окрашены глубоким внутренним достоинством автора, всесторонней образованностью и всепроникающим интересом ко всем аспектам жизни такого феномена в истории искусства как Русский балет Дягилева. Наиболее сильна Гарафола в анализе танца в его исторической ретроспекции, в осознании глубокой взаимосвязи балета с другими искусствами, и именно эти фрагменты книги, на мой взгляд, представляют особую ценность.

Линн Гарафола связывает интерес русских символистов (вспомните, кто входил в группу "Мира искусства" - почти сплошь символисты) к рискованному предприятию модернизма с первой Мировой войной, с общей социально-политической обстановкой, неизбежно влияющей на людей искусства. Революция 1905 года превращала мечтателей в постановщиков танцев. Движущая сила революции, потрясения от открывшейся свободы и ее утраты оставляли в воображении видение обетованной земли, которая не может найти себе воплощения нигде, кроме искусства.

Общий вывод книги Гарафолы прост и важен: балет, танец, как и другие виды искусства, может создавать выразительные стили, мощные, глубоко личные, живые и современные. По-моему, это прямое напутствие.