17 июня у ведущей актрисы Ленкома юбилей. Хорошая причина для интервью, тем более, что на разговор с журналистами Александра Захарова соглашается крайне редко.

- Вам повезло родиться летом — когда и погода, и фрукты и в отпуск можно смыться. Но юбилей — это же и творческие вечера, наверное?

- Ох, до такого я еще не доросла. Да и зачем? Я 15 раз в месяц выхожу на сцену Ленкома. Женитьба Фигаро, Женитьба по Гоголю, Вишневый сад, Пер Гюнт и Ва-банк (Последняя жертва Островского). И это своеобразный творческий вечер. Разве люди не сходят с ума?

- Недавно смотрела в Ленкоме Женитьбу. Ваша Агафья Тихоновна особенная. Смешная, беззащитная — и внезапно трагичная.

- Это же захаровский спектакль, не чистая гоголевская Женитьба. Марк Анатольевич все немножко перекраивает. И там вдруг выплыл кусочек из совсем другого Гоголя, но он так замечательно соединился с Женитьбой. А в спектакле Вишневый сад Марк Анатольевич, например, нарастил роль Фирса, которого играет Леонид Сергеевич Броневой. Театр это живое искусство, сиюсекундное, его нельзя размножить. Пленка не может зафиксировать этот энергообмен и единение со зрителем.

Это я понимаю. А вы не боитесь отстать от паровоза со своей преданностью этому штучному и элитарному искусству?

- Вы о том, что сейчас все переводят в какую-то электронику, в цифры? Что делать — я не могу читать электронную книгу, мне нужны листочки — их можно понюхать, ощутить их вес в руках. Так и с театром он выжил за счет того, что это великое и древнее искусство. Не знаю, что будет дальше с кинематографом. Но думаю, что театр переживет и кинематограф.

- Мы с вами сейчас как герои фильма Москва слезам не верит. На самом деле все будут живы — и кино и театр и телевидение. На каждый товар — свой купец. Тревогу только вызывает тот факт, что вы для современного кино неформат.

- Не знаю я за что я неформат.

- Мне кажется, вы, как талантливая актриса, должны жить в перманентном состоянии любви. А минуты отчаяния бывают часто?

- Я же живая. Конечно. Если я не буду видеть брошенных детей, брошенных стариков, бездомных животных и вырубленных лесов грош мне цена. А если человек пребывает в перманентном состоянии радости и прелести это грех.

- Ваш образ Офелии в панфиловском Гамлете — вы свое личное отношения к любви вложили? Сейчас-то в моде генномодифицированный взгляд на любовь — мол, всякие африканские страсти, доводящие до помешательства, это для современной женщины перебор.

- А я думаю, что нет. Эта грань, когда ты сходишь с ума, очень зыбкая и в жизни-то А актерская профессия и вовсе очень опасная. Она калечит физически, морально. У людей улетает крыша и не вернешь, улетит, и не заметишь.

- Вы хотите сказать, что можно настолько погрузиться в роль Офелии, чтобы сойти с ума?

- А вы хотите сказать, что люди сейчас не сходят с ума?

- Это слишком большая роскошь. Офелия девушка из знатной семьи, она могла себе позволить такую роскошь, как влюбиться без памяти и сделать это делом своей жизни. Современная женщина актриса или журналист, — ей надо заниматься своей работой, своими близкими. А сойти с ума от страсти — это с жиру беситься. Вы редко говорите о своей личной жизни, не может у вас в личной жизни была такая история?

- Знаете, у нас во дворе на Монетчиковском переулке была чудная дворничиха. К ней в помощь нас, малышню, подкидывали, человек 7-8, с яблоками, конфетами. И вот мы убранную территорию огораживали красными флажками. И людей по чистому тротуару не пускали. Я до сих пор не понимаю, почему, но мы кричали: здесь убрано, обходите! Почему человеку нельзя было идти по этому месту — для меня до сих пор загадка. Так я всю жизнь огораживаю территорию личной жизни и стараюсь туда никого не пускать.

Потому что в жизни я не играю.

Отец, массовка, табурет

- Так ли просто складывались ваши отношения с Марком Анатольевичем? Вы как-то сказали: отец похитил 10 лет моей жизни. Мне кажется, что вы до сих пор что-то хотите доказать своему отцу.

- Вы не ошибаетесь. Каждый день стараюсь что-то доказать. Марк Анатольевич для меня самый главный судья. Он и мама. И я боюсь того, что они скажут. И Марк Анатольевич как человек умелый и опытный бьет по самым болевым точкам. И первые 10 лет в Ленкоме он заставил меня потратить на массовку. А ведь для женщины очень важен возраст, и важно рано начать играть. После первой роли — Офелии — я целых 10 лет ходила в массовке. И смотрела, как играют большие актеры. Сейчас я благополучна как актриса.

- Ох, актер — это как серфер. Раз и лыжня кончилась. Волна, то есть. И хоть стреляйся!

- Да, это зависимость. Я фаталист, и думаю, что судьба написана. Можно быть великой актрисой. Но если тебя не видят, то хоть вывернись. Все зависит от режиссера.

- А когда вы играли в массовке вы дома вечером ммм.. вопрошали : доколе, мол, папа?

- Я не закатывала истерик. Пока мне не двинули в темноте по голове табуреткой, предназначенной для Николая Караченцова А я уже снималась, была популярной — а тут сотрясение мозга от табуретки. Обидно! Я написала заявление, что больше не могу. Хитрый папа вывел меня из одной массовки, и сразу ввел в другую. Я ненавидела школу

- Какие у вас были игрушки в детстве, во что вы играли?

- Я родилась в Замоскворечье Ордынка, Пятницкая, Полянка. Жили рядом с фабрикой Рот Фронт. Раньше это было двухэтажное кирпичное здание, куда привозили какао-бобы, чтобы делать шоколад. И шоколадом там пахло повсюду. И эти конфеты: трюфели, Мишки, которые ели в детстве, намного вкуснее нынешних, клянусь! И помню, был у меня страшный белый заяц. Его стирали, чистили, штопали. Я с ним спала в обнимку. А потом его выкинули. Но промахнулись мимо помойки.

Заяц пролежал зиму под снегом. И мама мне рассказывала, как я маленькая нашла этого зайца грязного, страшного, возле помойки, где он зимовал, и сказала счастливая: мама, зайчик вернулся. И пришлось этого зайчика заново стирать. Он еще долго жил. А потом у меня была детская мечта о собаке. В 7 лет мне купили первую собаку. Меня положили в больницу удалять гланды. И я написала маме письмо, что если мне не купят собаку, я выброшусь в окно. Несчастная мама побежала в больницу, и заведующая отделением сказала: никуда не выбросится, у нас кругом решетки.

- Шантаж, однако. Вы еще, говорят, и уроки прогуливали?

- Школу я вообще ненавидела. У меня до сих пор остался рефлекс. 1 сентября, когда дети идут в школу, я думаю: ага, а я-то уже не хожу! Было ощущение, что меня посадили в тюрьму. На 10 лет. Я до сих пор не могу спокойно пройти по улице, где была моя школа с биологическим уклоном. Я оттуда сбегала, садилась в троллейбус, ехала в Детский мир, смотрела на игрушки. Но я ее одолела — с аттестатом 4,5 балла. Все потому, что много в детстве читала, например, очень рано прочла всего Достоевского.