Представим себе ситуацию. К психологу приходит молодая женщина и со слезами на глазах рассказывает страшную историю о том, что ее муж с недавнего времени сутками пропадает в гараже. Придя с работы, сразу бежит в гараж, часто задерживается там далеко за полночь, а то и вовсе ночевать не приходит. Что он там делает? Возится со своей машиной, конечно. Ремонтирует, регулирует, моет, полирует. В общем, любовью с ней занимается.

Психолог, выслушав клиентку, говорит примерно следующее: «Вы знаете, Ваш муж страдает психоэмоциональным расстройством, которое называется гаражезависимость с признаками машиноаддикции, осложненное неврозом навязчивого ремонта ходовой части. Но Вы не беспокойтесь, вернем мы вашего мужа в лоно семьи. Пара сеансов гипноза, плюс таблеточек ему выпишем, и все, будет он милым, послушным и покладистым… в смысле, где положите – там и возьмете (А что, неплохое качество для мужа. Вы не находите?)».

Да. Ситуация, конечно, бредовая. Сон пьяного интеллигента. Ведь по уму сперва следует разобраться, с чего это муж избегает общества жены; какая у него ситуация на работе; как складываются взаимоотношения с коллегами, друзьями, родителями, детьми; чем он занимался раньше и насколько успешно. А только потом решать, что с ним делать… и надо ли. Может, мозги вправлять следует жене, а не мужу.

Так почему же со страниц всевозможных изданий, как бумажных, так и цифровых, не сходят рассуждения о всевозможных новомодных «зависимостях». «Игровая зависимость», «кибераддикция», «сетеголизм» и т.д., и т.п. И все это сдобрено научной терминологией и подано так, что не возникает и тени сомнения в том, что сын, сидящий за «компом», страдает какой-нибудь из этих зависимостей. Еще недавно термин «зависимость», или аддикция, рассматривался только в плоскости физиологической или эмоциональной зависимости от химических веществ – лекарств, наркотиков, алкоголя. Сейчас же список этот расширился (или вернее распух непомерно) за счет того, что к зависимостям относят все что угодно. Тут тебе и «трудоголизм», и «шопингомания», и т.д. Интересно, а как определяется, что является зависимостью, а что нет?

Оказывается, есть перечень критериев, предложенный М. Гриффите, которые в сумме определяют зависимость: приоритетность (salience) – излюбленная деятельность приобрела первостепенное значение и преобладает в мыслях, чувствах и поступках (поведении); изменение настроения (mood modification) – относится к субъективному опыту человека и сопутствует состоянию поглощенности деятельностью (примерами могут служить состояние эмоционального подъема либо, наоборот, приобретения спокойствия при переходе к любимому занятию); толерантность (tolerance) – для достижения привычного эффекта требуется количественное увеличение параметров деятельности; симптомы разрыва (withdrawal symptoms) – возникновение неприятных ощущений или физиологических реакций при потере или внезапном сокращении возможностей заниматься любимой деятельностью; конфликт (conflict) – относится ко всем разновидностям конфликтов: внутриличностным; межличностным (с окружающими людьми); с другими видами деятельности (работа, социальная жизнь, хобби и интересы); рецидив (relapse) – возврат к излюбленной ранее деятельности, иногда после многолетнего абстинентного периода.

Ну как? Приведенный в начале статьи пример выглядит не таким уж бредовым, не так ли? А что? Все признаки налицо – бери и лечи.

Пути формирования такого рода «зависимостей» тоже просты до безобразия: «Проблема аддикции начинается тогда, когда стремление ухода от реальности, связанное с изменением психического состояния, начинает доминировать в сознании, становясь центральной идеей, вторгающейся в жизнь, приводя к отрыву от реальности». (Короленко Ц. П. «Аддиктивное поведение») Во как! Если я стремлюсь к уходу от реальности и добиваюсь поставленной цели, то я болен. И плевать на то, что реальность причиняет мне боль и не позволяет удовлетворить какие-то потребности (а плохих потребностей не бывает) – болен я, а не реальность.

Ну, с Америкой все ясно – «тупые». Хотя нет, не так: одни тупые, потому что не собираются вникать в то, что с ними происходит, другие, наоборот, шибко умные и делают деньги на проблемах первых. Юристам, адвокатам, психиатрам – всем выгодно признать существование «кибераддикции». Для одних это выигранные дела в суде, для других – дополнительные пациенты, чьё лечение покрывается медицинской страховкой, плюс дополнительные выплаты от фармакологических компаний.

Хотя даже там нет-нет, да пробивается голос разума. К. Суррат, К. Мюррей, Дж. Гохол выступали против «медикализации» компьютерной зависимости. Грохол считает, что это не более чем стадия освоения информационных технологий, а Мюррей говорит о том, что уход в «киберпространство» может иметь даже позитивные последствия: «…общепринятое представление об Интернет-зависимости отражает психоаналитическую трактовку киберпространства как способа ухода от жизненной реальности. Уход может иногда быть способом вхождения в реальность заново…

Будучи отрицанием реального мира, такой уход может способствовать новому «появлению» в реальном мире, причем более значительному, чем это могло бы быть в любом другом случае. В частности, если столкновение с Интернет-зависимостью было представлено как битва, то этот опыт приносит честь тому, кто его пережил». Проведя эмпирическое исследование, данный автор пришел к выводу, что элементы зависимости от Интернета – далеко не всегда негативный опыт, как это часто представляется: ее «можно рассматривать по аналогии с другими интересами к «иным мирам», например, «жаждой путешествий» или «глотанием книг».

Но это все лирика. Нам-то, зачем все это надо? Нет ничего проще. Снимается ответственность с самого «зависимого», с его близких, с общества в целом. «Зависимый» получает возможность играть в игру «Калека» (слава Бэрну, великому и ужасному). Его близкие сохраняют о себе мнение, что с ними все в порядке. Психологи не заморачиваются с системным подходом, а просто «лечат» того, кто в лечении не нуждается. Общество в целом имеет возможность жалеть, презирать, осуждать... и так далее – кому что нравится.