Популярные группы

Весь вечер учили формулы или разбирали английскую грамматику — кажется, ребенок все понял и запомнил. Но он приходит на урок и делает нелепую ошибку. Забыл, отвлекся, не понял? Анна Данилова беседует о школьной невнимательности, развитии памяти и способностях детей с нейрофизиологом Верой Толченниковой, директором Научно-исследовательского института развития мозга и высших достижений РУДН, кандидатом биологических наук.

Три родительских лайфхака от нейрофизиолога 

— Вы мама двоих детей и нейрофизиолог. Что для вас важно в развитии детей? Как вы им помогаете развивать интеллект, способности, концентрацию, внимательность?

— Я им просто не мешаю. Они ползают, прыгают, шкодят, экспериментируют с новыми видами движений. Я просто убираю опасные предметы и дальше наблюдаю, как они сами развиваются.

Уделяю внимание тому, чтобы убирать лишние предметы. Избыток предметов в поле деятельности перегружает внимание и утомляет даже взрослого человека. Например, если мы залезаем в интернет, там куча кликов, или к нам постоянно приходят сообщения на телефон — нам тяжело сосредоточиться, хотя мы взрослые. 

Детям еще труднее справляться с этим. 

Нужны две-три игрушки, остальные — в мешок и на антресоль.

Итак, первое — убираю лишнее, это важно, тогда они будут спокойнее.

Второе — минимизирую гаджеты. Использую в крайних случаях — очередь в поликлинике, болезнь. Гаджеты перевозбуждают, приводят к эмоциональной нестабильности, притупляют интерес к реальности. 

Третья фишка, я ее недавно стала использовать — даю примерить на себя роль главного. Например, мы просыпаемся, и я говорю: «Кто сегодня будет моим тренером? Мы делаем зарядку. Мне неохота идти в фитнес-центр». Моему сыну Никите семь лет, предлагаю: «Ты на единоборства ходишь. Проведи, пожалуйста, тренировку». Получается, я тренирую у детей ответственность, программирование, контроль. Ведь нужно сначала вспомнить, что было три дня назад, потом показать, но не как придется, а как тренер, выстроить последовательность упражнений. 

С другой стороны, я как мать весело провожу время с детьми, а на самом деле у меня классная функциональная тренировка: это хорошие упражнения, и на гибкость, и на внимание, и на все что угодно. И двух зайцев убиваю — пресс подкачиваю и за фигурой слежу, и ребенок примеряет на себя роль ответственного, тренера. И спорт, и радость, и воспитательный процесс. 

Если ребенок чем-то занят, играет, например, я отдаю ему возможность играть самому, не лезу, не навязываю структуру игры. Если мы не знаем, что делать, я могу предложить какую-то интересную штуку, интересную и для меня тоже. Чаще задаю такие гештальты, рефреймы, в которых даже моя трехлетняя Тася примеряет на себя роль главного, роль ведущего — это ее взрослит.

— Например?

— «Тася, теперь ты воспитательница — Таисия Антоновна! И я буду у тебя спрашивать, что правильно, что неправильно!» На полном [серьезе]. 

Главные причины школьной невнимательности 

— Расскажите про вот эту ситуацию школьной невнимательности, когда сложил три плюс два, а получил десять. Можно ли как-то тренировать внимательность? Что вообще с ней делать детям и родителям?

— Тут нужно подробнее посмотреть, с чем связана невнимательность, потому что причин может быть несколько. Соответственно, тактики и траектории тоже будут разные: недостаток определенных веществ (железа, например), плохо организованное рабочее место, типология, темперамент, особенности развития.

Детский мозг долго развивается, если сравнивать с другими видами животных. Лобные доли созреют только к 25 годам (лобные доли отвечают за осознанные движения, концентрацию, мотивацию, планирование, принятие решений, целенаправленное поведение. — Примеч. ред.).

— Ого!

— В школе ребенок попадает в новую ситуацию, к нему предъявляют более серьезные требования. Раньше он проглядел что-то где-то — ну и ладно. Внимательный ты или невнимательный в 5 лет, поди проверь. А здесь мы наглядно видим различные типы ошибок, и особенно обидную ошибку — по невнимательности. 

Прежде чем сказать, что именно делать детям и родителям, чтобы тренировать внимательность, мы в институте проводим многоуровневую диагностику от базовых до самых сложных когнитивных функций.

У нас мультидисциплинарная команда врачей — нейробиологов, психологов, педагогов, тренеров. Основная задача — понять, на каком уровне проблема. Причины школьной неуспешности могут быть разные, аппараты для диагностики — разные, но принцип единый. 

Развиваясь, мозг ребенка проходит историю. Во многом она уникальна, но в ней обязательно отражены основные этапы: 

крупная моторика (развернутое действие в реальном физическом пространстве), 

мелкая моторика (движения кисти и пальцев), 

речь, 

мышление абстрактными формами. 

С когнитивной точки зрения мы представляем собой многослойные пироги, и каждый следующий слой над предыдущим. Если снизу будет что-то не сформировано, сверху будет проблема. Например, у ребенка трудности с вниманием, а на самом деле проблема в том, что на первом месяце жизни он попал в больницу и не отработал рефлекс удержания головы. И теперь он тратит гораздо больше усилий, чем другие дети, когда ему нужно посмотреть на доску, в тетрадку, опять на доску, опять в тетрадку. В итоге он быстрее устает и допускает ошибку.  Может быть хаос в движении глаз — неорганизованная координация глаз, глаз и глазодвигательных мышц. Много усилий тратится на то, чтобы стабилизировать глаза, прекратить это хаотическое движение, быстро истощаются ресурсы внимания. 

Эмоциональные трудности тоже могут быть связаны с несформированностью двигательной сферы. 

Главные причины невнимательности в школе:

недостаток движения в жизни;

быстрая истощаемость нервных процессов;

тревожность.

— Как проходит точная диагностика, куда за ней идти, откуда родителям раскручивать проблему, в чем искать причины?

— Комплексная диагностика включает и медицинские анализы (например, уровень гемоглобина, микроэлементов, гормонов — причина может быть биохимическая и тогда тренировки бессмысленны), и диагностику двигательной сферы (про мелкую моторику все знают, что ее нужно развивать, но это имеет смысл, только если крупная моторика сформирована), и нейрокогнитивное обследование (диагностика сенсорной сферы, исполнительные функции), и анализ речевой деятельности, и оценку психоэмоциональной сферы.

Мы также оцениваем пространственные способности и интегративные функции мозга — это то, как успешно мозг связывает полученную информацию и строит целостные модели проблемной ситуации для эффективного решения задачи. Одной сенсомоторной сферы нам недостаточно. Также мы оцениваем типологию познавательной деятельности — определяем индивидуальный когнитивный стиль ребенка. Только в сложной деятельности проявляется индивидуальность ребенка, и это исключительно важно. В соответствии с этим, становится понятно, какие стратегии обучения будут для него эффективными, а какие — нет. 

Одна из ключевых способностей — способность не реагировать на посторонние стимулы («ингибирование нерелевантных стимулов»). Эта характеристика лимитирует школьную успешность. С точки зрения Павлова, это способность не отвлекаться.

Второе — способность к переключению. Работающая мама знает, что такое способность переключаться между несколькими задачами. Например, между 10 различными задачами быстро и эффективно.

Возможна ситуация, когда причина неуспешности в том, что ребенок развивался «ускоренно». Не дали доползать — поставили на ножки.

Благодаря производителям игрушек все мамы знают, что нужно развивать мелкую моторику. Но почему-то мамы не знают, что развивать мелкую моторику бессмысленно, если не сформирована крупная моторика. 

Может оказаться, что ребенок не отработал удержание головы. Он смотрит на доску, в книгу, пишет, старается, но тратит при этом гораздо больше усилий, чем отличники, а устает быстрее. И ему нужна не мелкая моторика или мнемотехники, а отработка координации голова-шея.

Цена интеллектуального усилия у отличника и двоечника разная. И чаще всего лучший способ повысить интеллектуальные возможности — это движение.

— Получается, что для дошкольника и для школьника очень важно наличие спорта в жизни?

— Но тут важно сделать пометку: я не имею в виду профессиональный спорт с кубками и соревнованиями, с тренировками по четыре часа в день. Тренировки для работы — не тот вариант. «Я делаю из ребенка олимпийского чемпиона» — это не про спорт и интеллект.

Важно нормальное физическое развитие. В общем и целом в отсутствие интернета дети так и развивались — они бегали и прыгали, играли в игры и могли нормально моторно развиваться. Сейчас они попали в эпоху гиподинамии («гипо» — это мало). Мы двигаемся мало, и наши дети двигаются мало, все грешат планшетами.

Моторное развитие предшествует интеллектуальному и становится его основой. Почему? Потому что мы мыслим мышечными сокращениями. Когда ребенок знакомится с этим миром и еще не умеет говорить, он реально подползает к предмету, пробует на вкус ножку табуретки — он осуществляет движение, понятие глубины и ширины пространства он осознает на основе реального опыта, перемещения в физическом пространстве.

Когда ребенок вырастает, он проводит сканирующие движения глазами, то есть движение не совершается, только намечается. Потом переходит в глазодвигательное, а потом — в свернутую внутреннюю мысль. Так происходит эволюция мыслительной деятельности от реального движения в физическом пространстве через мысленное движение, его символизацию — мышление символами, и потом уже — мышление словом, сложными синтаксическими конструкциями, глубину которых тоже можно измерить по речи. 

Язык — это мощный инструмент оценки мышления, многоуровневый: от фонетических характеристик, темброво-просодических до сложных построений нарративов. Емкость языка превышает информационную емкость генома. Так что я завидую лингвистам, потому что они всегда с этим инструментом при себе.

Анализировали, допустим, движение глаз у шахматистов во время турнира. В психологии есть такое понятие, как инсайт — это внезапное озарение. Регистрировали движение глаз перед внезапным озарением. Казалось бы, инсайт — это то, что приходит изнутри в голову гениального шахматиста. Если посмотреть глазодвигательные движения, то есть установить точку фиксации взора по углу сведения зрительных осей, то оказывается, что в этот момент шахматист сканировал пространство и совершал мысленные ходы шахматными фигурами. Он делал то же самое, что маленький ребенок — трогал фигуры и перемещал их, но делал это глазами. Это движение.

Речь — это тоже движение. Это сокращение артикуляционных мышц. С помощью речи мы можем объективизировать абстрактные понятия, типа любовь и дружба — это же то, чего не существует в физическом воплощении, их нельзя потрогать. Но мы произносим это слово, эту абстракцию, и она превращается в звук, который реально, физически действует мне на ухо. Таким образом, язык, языковое мышление — это свернутое движение артикуляционного аппарата. Поэтому подходим к интеллекту через движение, это эффективнее, чем подходить к интеллекту через интеллект. 

Хочешь улучшить мышление — двигайся, осваивай новые формы движения. 

— На что еще обращать внимание? Какие еще моменты обязательно должны быть у ребенка, чтобы мы понимали, что все хорошо будет развиваться?

— Хочешь помочь ребенку быть внимательным — организуй правильный спорт, научи делать спортивные паузы каждый час, контролируй освещенность, осанку, убери все лишние предметы (наклейки, игрушки, бардак на столе, посторонние звуки, упрек-коммуникации), обеспечь здоровое питание и продуктивный сон. Наша задача — обеспечить системные факторы: это режим сна, питания, прогулок и физической активности. Если мы сформируем у ребенка здоровьесберегательное поведение, половина задачи решена.  Музыка развивает мозг?

— Насколько музыка помогает общему развитию ребенка, развитию его мозга?

— Музыка — это отличный тренажер для мозга в любом возрасте. Ребенок слышит музыку, в том числе внутриутробно, например, мелодию звука собственной матери. При этом совершенно не обязательно, что ребенок ощущает ее ушами, потому что улитковый аппарат еще не сформирован — он будет формироваться позже. Но тембр, темп материнского голоса совершенно верно и четко определяет развитие нейронов в слуховой коре и их чувствительность.

Ученые проанализировали досуговую деятельность нобелевских лауреатов, и оказалось, что это не спорт, не пробежки, не рыбалка, а либо музицирование на музыкальных инструментах, либо создание музыки. 

Интеллектуальная элита мира в свое свободное время музицирует. Эйнштейн был скрипачом.

Почему музыка — тренажер для мозга? Потому что мозг так устроен, он начинает пытаться ее предугадывать, а для этого нужно эту фразу внутри себя промоделировать и сделать некоторый прогноз на будущее. Дальше он либо подтверждается, либо нет — из этого следует, что чем интереснее музыка с точки зрения мелодического, ритмического рисунка, тем труднее будет прогнозировать, тем веселее будет задачка. Это задачка, которая решается сама собой.

Один из эффектов реабилитации у детей с тяжелыми формами дефицита: как только удается поднять интеллект у ребенка, хотя бы переход через десяток совершить, он вдруг начинает интересоваться музыкой. У него возникает плейлист, любимые и нелюбимые песни — это некоторый индикатор и способ интеллектуального развития. 

Кроме того, музыка обладает способностью передать эмоциональную сторону лучше, чем язык, точнее передать эмоциональную сущность, потому что музыка состоит из периодов напряжения и расслабления: тоника, субдоминанта, доминанта, тоника, переход в новую тональность.

Это соответствует тому, как развиваются процессы в центральной нервной системе. У нас есть две базовые системы, одна называется «Бей или беги» — это симпатическая система, включается при стрессе. Вторая система — «Лежи, отдыхай» — активируется, когда мы едим, отдыхаем на диване. Жизнь наша состоит из чередования напряжения и расслабления. 

Если мы не можем напрячься, это не очень хорошо — мы не можем мобилизовать силы и ресурсы. Если мы не можем расслабиться, это тоже плохо, и мы должны уметь расслабляться, в том числе во время интеллектуального труда. В общем и целом это последовательность чередования напряжения и расслабления, напряжения и расслабления.

Если человек завяз в точке напряжения, то ему нужно расслабиться. Музыка так устроена, особенно классическая: как только возникает напряжение — оно не фиксируется, она дает выход из этого напряжения и помогает нам прийти к спокойствию. В частности, это способ эмоционально пережить боль, утрату, злость. Хорошая музыка помогает повысить когнитивные способности и справиться с эмоциями.

Я пишу музыку.

— Ого!

— Да. У нас четвертая песня выходит и клип. 

Мозг и иностранные языки

— Математика и каллиграфия. Часто родители отдают детей на китайский язык — для моторики полезно писать иероглифы. — Насчет моторики и иероглифов, думаю, что принципиального различия между арабскими цифрами и крючками в иероглифах, наверное, нет, но эти правополушарные языки — китайский, японский, где присутствуют иероглифы, — интересны тем, что в них кодируется не фонема (хотя бывает так, что и фонема, как в иероглифе «мама» — это «женщина-лошадь» дословно переводится). 

Какие возможны трудности? Бывает так, что родители находятся под давлением: ты должен дать ребенку и спорт, и китайский, и этику, и французский, и ЕГЭ он должен сдать в 6 лет, и поступить в Оксфорд. Иначе что ты за мать? Ты не встала в 5 утра, так не делается.

— Не убилась — не мать.

— Конечно. Родители, желая дать ребенку как можно больше того, чего у них не было, записывают его на восемь кружков. Допустим, это не только китайский, там еще английский, французский, плавание, танцы, борьба. Иногда оказывается, что видов активностей слишком много, и это хуже, чем играть во дворе или просто сидеть и с игрушками копаться. Ребенок может выгореть, такое часто случается. Получается, из-за того, что было слишком много кружков, внутренняя мотивация у ребенка не сформировалась или сформировалась как-то иначе.

Или мы увидели признаки истощения у ребенка — плаксивость, драки, отказы, истерики, меняется эмоциональное состояние. И системные признаки: ухудшение сна, отказ от еды, нарушение питания. 

В общем и целом развитие мозга и языки связаны. Это отличный способ поднять интеллект — выучить язык, и не только в детстве, и в старости мы можем так себя поддерживать, обучаясь новому языку. 

Китайский в этом смысле хорош, потому что он не похож на русский язык. В этом смысле учить белорусский не так полезно, как учить китайский. 

Но все-таки важно, чтобы ребенок оставался в оптимуме своего развития, чтобы у него оставалось время для своей игры. Оптимум, по мнению специалистов, это несколько часов в день. Это то, что ребенку прежде всего нужно. Конечно, сначала крупная моторика, потом китайский. 

«На кухне мы говорим по-английски»

— У ваших детей как-то интересно введен английский язык. — Важно, чтобы язык был не просто сам по себе — ты учишь его один раз в неделю, и все. Важно, чтобы это было средство коммуникации с дорогим, близким и любимым человеком. 

— Не для begin, began, begun.

— Да, да. Поэтому мы ввели это в структуру коммуникации между друг дружкой. На кухне мы говорим по-английски. Это пространство в семье, в котором мы говорим на английском языке. Это такая шутка-игра и переключатель. 

Как ребенку понять, когда по-русски, когда по-английски говорить? Вот пространство: тут — по-английски, а там — по-русски. Можно сделать еще какую-нибудь китайскую комнату, потом французскую комнату. Это игра, с одной стороны. С другой стороны, возможность запечатлеть какие-то фонемы. 

— Часто родители говорят: «Мы боимся, если сейчас ребенок начнет слышать английский язык дома в семье, что-нибудь с мозгом случится нехорошее — на русский повлияет, путаница начнется, будет какая-нибудь задержка развития у ребенка». — Путаница начнется. Ребенок будет слова из одного языка монтировать в конструкции на другом языке, создавать микс из двух языков. В общем и целом в те лингвистические сроки, когда он уже должен выговаривать какие-то фонемы, использовать предложения, выражать мысли — сроки сдвинутся, они будут более растянутыми. Но, тем не менее, в целом вся система будет более пластична. 

Как понять, что ребенку нужен нейропсихолог?

— Как понять, что ребенку нужен нейропсихолог?

— Нужна комплексная диагностика и консультации специалистов. Мама не может и не должна знать всего. Иногда мамы беспокоятся там, где все в порядке. Иногда могут что-то пропустить.

— В основном нейропсихолог — это больше про внимание, усидчивость в школе, правильно держать ручку, понимать, где с доски списывать. Такие запросы у родителей детей школьного возраста.

— Внимание, усидчивость, память — это в основном про школьные требования, а не про то, как работает мозг. Часто так оказывается, что родитель (воспитатель) ставит задачу следующим образом: чтобы ребенок не отнимал силы, был удобный, послушный и приносил пятерки. 

Задача нейропсихолога — обеспечить гармоничное развитие ребенка, учитывая всю картину целиком: и иммунитет, и сон, и питание, и режим работы, и социальные факторы. Важно понимать, что адаптация к школе — это длительный процесс, ребенок не будет в первую неделю вести себя очень хорошо и правильно, он еще не понимает, какие тут правила игры. Есть дети, которые развиваются быстрее, есть те, кому нужно больше времени (полгода). 

Усидчивость, когда он сидит три часа и решает задачки по математике — это неадекватное требование для ребенка в 7 лет. Бегать, прыгать — это нормально для ребенка. Поэтому работа должна быть организована правильно (короткие перерывы), сравнивать своего ребенка нужно не с другим ребенком («а Маша уже сделала домашнее задание, и у нее оценки лучше по русскому»), а с самим собой («вчера просил помощи, а сегодня сам решил целый пример! Какой молодец») с учетом нормального коридора развития (он широкий). У ребенка есть право на здоровье и гармоничное развитие, потом уже право на образование. А у мамы есть право на счастливое родительство.

— Какие вообще оптимальные рамки окна внимания для детей? Сколько они должны сидеть, внимательно следить за происходящим и задачки решать?

— Максимум 2–3 минуты, не 40 минут. Дальше должны быть переключение, отдых и потом новая концентрация.

— Ничего себе, две минуты!

— Да, не час.

— Это до какого возраста две минуты?

— Я не предлагаю сократить время школьного урока до двух минут, а говорю про то, что урок должен быть построен таким образом, чтобы происходила закономерная смена деятельности. 

И шесть часов над книжкой без перерывов — это опасно.

Детям трудно удержать фокус внимания. Функция внимания — в центре группа активированных клеток, а вокруг них тормозные нейроны — они не дают возбуждению распространяться во все стороны. Самое трудное — не активировать нужные клетки, а затормозить все остальное. Основное усилие мозг тратит на то, чтобы затормозить ненужные реакции. И тут есть трудность. 

Лобные доли, которые обеспечивают торможение, созреют только к 25 годам. Лимбическая система созреет к 12 годам, к моменту начала полового созревания. Длительное время, несколько лет, система будет не сбалансирована — возбуждение есть, а тормозной аппарат еще не отлажен. В 7 лет и в 8 лет лобные доли еще не в состоянии контролировать фокус внимания и обеспечить 40 минут бесперебойного устойчивого фокуса. Необходимы отдых, кратковременные переключения. И ошибки по невнимательности на 35-й минуте контрольной работы будут, и ребенок имеет на них полное право. 

Поэтому чем больше лишних предметов на столе, тем быстрее ребенок будет уставать. Сел за стол — убрал все. А уже потом достал математику. 

О минусах онлайн-образования

— Что вы думаете про занятия детей по Zoom, скайпу и прочим средствам, которые во время ковида стали нашим всем? С какого возраста ребенка можно пробовать подключать к таким занятиям? 

— Виртуализация, выход в интернет-пространство — в общем и целом не очень хорошая история. Первый минус — это гиподинамия. Я длительное время сижу перед монитором и концентрирую внимание на некоторой маленькой, локальной плоскости. Все, что происходит, происходит виртуально — виртуальный учитель, виртуальные одноклассники. Это не очень хорошо.

Если есть возможность, пусть это будет очно. Неправильно, если мы вкладываем средства в какой-нибудь дорогущий плазменный экран, но у нас нет живого учителя. 

Если есть выбор, выбираем живую ситуацию общения. Но бывают ситуации, когда матери нужно везти ребенка на другой конец города на занятие, а у нее еще четверо дома. Выбор не про то, как мне — очно или заочно. А выбор: мы в принципе будем этим заниматься или вообще не будем? Тогда здесь уже мы принимаем решение.

До школы занятия онлайн — это точно неэффективная ситуация. Лучше максимально отсрочить этот момент. Если все-таки появилась необходимость заниматься дистанционно, то, повторюсь, необходимо отвлекаться на физическую активность и иметь опыт коммуникации с реальными людьми в реальном физическом пространстве. 

Если у ребенка до этого был опыт коммуникации в реальном физическом пространстве, наверное, как временная ситуация это возможно. Например, легче было приходить на дистант второму классу и шестому, чем первому и пятому. Первый и пятый входят в новое социальное пространство, им необходимо к нему адаптироваться, и хорошо, если оно реальное и физическое.

Педагоги подтверждают это. Даже проводили эксперименты. У нас в РУДН один из экспериментов: оценивали, как влияет на запоминание способ предъявления информации. В первом случае студенты должны были лекцию конспектировать ручкой на листке бумаги. Во втором случае они конспектировали, набирая ее на клавиатуре перед экраном монитора. И потом оценивали, что студенты выдают через неделю после момента запечатления информации. В 2–3 раза больше и лучше выдают те, которые прописывали буквы. Это результат в каком-то смысле очевидный, потому что, чтобы написать букву и тыкнуть кнопку, нужно затратить разные усилия. 

Есть такой феномен, как интерференция — когда у нас один поток накладывается на другой и нам сложно вспомнить и то, и другое. Когда ребенок работает на экране монитора в Zoom, у него там несколько предметов в одной и той же коробке в ноутбуке, в планшете, и там же игры, YouTube, TikTok и так далее — отдых и работа в одном месте, пространственно не разделены. И в мозге образуется каша, это потом трудно извлечь.

Интерференция — это то, что мешает запоминать и воспроизводить. В физическом пространстве мы от этого несколько защищены. Например, у нас есть кухня — это пищевая зона, спальня — где мы спим. В школе разные предметы, по крайней мере в старших классах, по крайней мере раньше так было, проходят в разных местах. Или это разные учебники: закрыл один учебник, открыл другой — защитил информацию от интерференции. Все это хранится в разных коробках, мозгу просто ориентироваться в такой реальности.

Если у нас все на одном ноутбуке, мы не будем покупать разные планшеты под разные предметы — все у нас перемешивается в голове, это формирует стресс. Особенно если у ребенка и отдых, и учеба в одном и том же пространстве. Даже взрослому трудно.

Почему трудно работать фрилансерам? Пространство отдыха и пространство рабочее не разделены.

Мозг не понимает, чего от него сейчас хотят. Мы на кухне — то ли мы едим сейчас, то ли мы работаем, то ли мы отдыхаем, то ли все вместе одновременно.

— То ли спим уже на ноутбуке.

— Да. Потом возникает вопрос: почему мы так неэффективно работаем и все время прокрастинируем? Потому что у нас ситуация актуализирует процесс отдыха и одновременно процесс работы — все перемешано. 

Когда у нас ситуации разделены — здесь я работаю, моя рабочая субличность, здесь я мать, я прям мать-мать, а здесь я, допустим, медитирую, — то я актуализирую только нужную информацию, я потом ее лучше и эффективнее воспроизвожу. 

Поэтому если есть возможность — очные занятия, очные школы, выезды. Если нет, то пускай у нас время будет разделителем информационных потоков — если мы отдыхаем, то мы отдыхаем с семи до девяти вечера, а не в рабочее время. И пусть движение будет разделителем информационных потоков — зарядка каждые 10–15 минут. Каждый час как минимум! Такого не может быть, что ребенок в 12 лет шесть часов сидит над математикой. У него потом проблемы начнутся со здоровьем, с эмоциональной сферой, с коммуникацией. Не должен ребенок сидеть неподвижно над книжкой несколько часов подряд, нужно делать перерывы на спорт, прогулку.

Как работал Колмогоров? (Андрей Колмогоров (1903–1987) — один из крупнейших математиков XX века, профессор МГУ. — Примеч. ред.) Гениальный математик! Не больше 4 часов. А дальше — все на лыжи. Ноги едут, мозги думают.  Что я хочу сказать, если нет возможности ходить на занятия очно и мы вынуждены с интернетом сосуществовать, то нужно хотя бы дать возможность мозгу разделить информационные потоки и избавиться от гиподинамии, поэтому спорт каждый час, а лучше каждые 15 минут, короткая зарядка. «У меня всего два ребенка и четыре работы, это не так много»

— Какие у вас есть личные лайфхаки эффективности? Как вы боретесь с прокрастинацией и совмещаете такую многозадачность? Вы перечислили, сколько у вас было разных обучений, квалификаций, дипломов и всего.

— Я не борюсь с прокрастинацией, я ее использую. У меня даже лекция есть в онлайн-лектории про прокрастинацию, как ее превратить из врага в друга. Это инструмент моей личной эффективности.

Прокрастинаций бывает много и разных. Важно разобраться с причиной, тут тоже отдельная история. Я могу рассказать самые классные лайфхаки. Но лайфхак тут такой — загрузил информацию в бессознательное, прочитал все необходимое, что нужно для решения трудной творческой задачи, отпустил.

Полезная прокрастинация — это спорт, уборка, прогулки.

Вредные формы прокрастинации — это просмотр роликов в YouTube. Если я работаю за ноутбуком и за ним же отдыхаю — это плохой вариант. Или если моя работа состоит в том, чтобы работать с текстом, и потом я в качестве отдыха просматриваю другие тексты в соцсетях — это гиблое дело. Мозг на самом деле не отдыхает и не переключается, он обрабатывает ту же самую информацию.

Я использую прокрастинацию как способ загрузить задачку и обработать в бессознательном режиме. 

Я не могу сказать, что я суперэффективный человек. У меня всего два ребенка и четыре работы, это не так много.

— Всего два ребенка и четыре работы. Это классно!

— Да. Дети у меня классные, добрые, дружные, пытливые, веселые, самостоятельные. Муж, бабушки и дедушка, всегда готовые подхватить. Это не та же самая ситуация, когда ты один на один с ребенком или когда, не дай Бог, есть серьезные заболевания. Мне повезло, и я это понимаю. — У меня всего четыре работы. Всего, это же немного — два ребенка и четыре работы.

— Серьезная одна, остальные для души.

— Так. И статьи в цитируемых изданиях.

— Работа — это лучший способ отдохнуть. Если есть хорошая, большая, важная цель — она становится фильтром от посторонних стимулов. Защищает от информационного мусора, которого всегда будет полно, от стресса, выгорания, родительских чатов, неопределенности.

Мне кто-то в метро на ногу наступил, соседка скандалит — случаются какие-то мелкие или крупные неприятности, и нужно на них не реагировать, они на самом деле не важны, но если нет большой, достойной задачи, начинаешь на них тратить силы. Начинаешь в это во все включаться, залипаешь в соцсетях и тратишь свои силы, истощаешь себя.

Если есть главная, важная цель, она автоматически становится и маяком, и фильтром по отношению к этому неважному, но происходящему со мной. Например, 100 сообщений в родительском чате: какая-нибудь ругань, какие колготки покупать детям на выпускной. Можно реагировать на нее эмоционально, можно ее игнорировать. Если цель важная, то легче игнорировать разное мелкое.

Я не могу себя назвать человеком эффективным. Совершенно точно важно понимать, что мозг тратит больше усилий не на активацию нужного, а максимальные усилия мозга — эти все наши лобные доли — тратятся на то, чтобы тормозить лишнее. Вот и все. 

А лишнее и не лишнее существует только тогда, когда есть цель. Вот и все. Есть цель — тебе будет хорошо.

Нет цели — будешь уставать, выгорать, переживать, эмоционировать, болеть, волноваться и кричать на окружающих. И чем более грандиозная цель — тем больше сил себе сэкономишь. 

О перегрузке мозга

— Мне кажется, что есть такая проблема, как перегрузка оперативной памяти у женщин. Она держит в голове все это: «Так, какую кашу поставить, какие продукты купить, еще гуашь надо на три поделки; задачи по математике проверить…» Мужчина в этом смысле, мне кажется, значительно более однозадачный, это классическое: «Не сделал, ты же не сказала, что надо, я не знал, что у них сегодня рисование, ты же не сказала». — «В смысле, ты не знал, что рисование? Оно каждую среду у них в это время». Есть такая штука?

— У меня всего двое детей. Нагрузка, скорее всего, не такая сильная. Во-вторых, меня сейчас все возненавидят — у меня всем этим муж занимается.

Я прихожу с работы довольно поздно. Все делегировано Никите (сын): он сам собирает рюкзак, делает уроки. Муж с самого первого дня был включенный отец. Еще есть бабушка на регулярной основе два дня в неделю. В этом смысле мне повезло, есть опора.

Еще я каждый день прихожу с работы, на которой мамы с детьми борются за право вернуть своих детей в эту нашу обычную жизнь со школой, гуашью, уроками и родительскими чатами. Для многих из них это недосягаемая мечта. Я провожу с ними 8–9 часов. 

Когда я возвращаюсь домой к моим детям и бешусь из-за бардака и плохо сделанных уроков, я осознаю, что эта жизнь есть большое счастье. И никогда про это не забываю. 

Когда я иду в школу, вижу, как папа ругает какого-то мальчика: «Мы же учили. Почему ты не вспомнил?» Я думаю, они такие счастливые, у них вот эта жизнь нормальная, она им дана. Мне очень хочется, чтобы у моих детей, которых мы реабилитируем, она тоже была. Моя задача как раз помочь им к этой жизни прийти. Я это каждый день вижу. Это не просто где-то там в интернете с кем-то другим. Более чем в половине случаев нам это удается: мы возвращаем их обратно в школы, и нормотипичные дети у них списывают (да!). 

Можно ли измерить способности к языкам и математике 

— Когда мы говорим про детей и способности, вообще, понимаем ли мы, что такое способности сейчас? Можно ли как-то их измерить? Действительно ли один ребенок способен к языкам, а другой — математически одаренный? Это больше про мозг или про какие-то социальные моменты, переплетенные в жизни?

— Все вместе. У меня была история. Я выступала на детском фестивале, у меня была лекция про детектор лжи. Я рассказывала, как работает детектор лжи, в том числе использовала электроэнцефалограф — это прибор, с помощью которого можно записать электрическую активность мозга, точнее, поверхности мозга. 

У меня были сотни слушателей, и они меня не отпускали: мамы, бабушки, папы. Они требовали по электрической активности мозга предсказать, кто ребенок: «Вы скажите, он у нас лингвист, музыкант, математик?» Я говорю, это невозможно. Невозможно определить по электроэнцефалограмме будущую профессию ребенка. Меня не выпустили, сказали: «Нет, возможно. Вам просто не хочется нам время уделить. Вы, пожалуйста, запишите и скажите, он кто».

— Там же все записано в вашем мозгу!

— Да-да-да. Действительно, можно определить предрасположенность к какой-либо деятельности, но этого недостаточно для профессии. Мы не можем в три года, в пять лет сказать, что этот ребенок станет технарем, лингвистом и так далее. Предрасположенность определить можно.

Скажем, предрасположенность к занятиям музыкой можно определить по способности воспроизводить ритмический рисунок, мелодический рисунок, поточность интонирования — это определяется.

Языковые и математические способности тоже определяются. Важно понимать, что это трудная задача. Она часто смешивается с ожиданием родителей от ребенка. Мой сын говорит, что хочет стать палеонтологом, когда сидит со мной в одной комнате. Когда сидит с папой и с бабушкой, которые математики, он утверждает, что хочет стать математиком. Он действительно демонстрирует интерес, но понятно, что для него его будущее предназначение сейчас — это что-то, что порадует маму или папу.

— Значимый взрослый.

— Значимый взрослый, да. Уже эксперимент не чистый, мы не можем просто определить это. При этом Никита действительно увлекается палеонтологией, он действительно этих динозавров рисует, копает. И увлекается математикой. Когда у него была температура 39°, он рассказывал про отрезок и вектор, говорил мне: «Мама, ты послушай, это важно. И давай таблицу сложения с тобой повторим». Ему действительно это нравится, но все-таки в этом считывается ожидание родителей. Потом будет некоторое ожидание социума, и оно в некотором смысле неотделимо от предрасположенности.

К чему нужно точно родителю быть готовым? Может быть, мы не можем сейчас в три или в шесть, или даже в 15 предсказать, кем станет ребенок, но совершенно точно ему предстоит примерить на себя несколько профессий и постоянно чему-то учиться. Научиться учиться в любом случае ценно, важно, ресурсно. Мы не выбираем профессию один раз ни в 17, ни в 6, ни в 30, ни в 50. Мы выбираем себя каждый день.

— Я часто от родителей слышу в связи с языками: он у нас способный — он у нас не способный. Мне как преподавателю кажется, что мы про языковые способности мало понимаем. Если человек освоил один язык, то второй в той или иной степени тоже может освоить — быстрее, медленнее и так далее. Понятно, что здесь что-то связано со слухом, что-то связано с памятью, но в итоге мы не можем на ребенке поставить какое-то клеймо: он способный или он не способный. Это такая очень непонятная область.

— Клеймо не ставим, максимум можем говорить о предрасположенности. Она, скорее, оценивается как интерес к некоторому роду занятий и легкость, с которой ребенку дается то или иное. Дети, которые легко запоминают стихотворение, легко запоминают слова на иностранном языке, легко подражают, имитируют разные акценты, разных животных, даже интонационные рисунки разных детей.

Сыну я пела на восьми языках, ему нравится подражать, говорить на разных языках.

А с Тосей (дочь) нет, она развивается медленнее, она еще левша. Чуть медленнее, чем норма, и медленнее, чем Никита, с точки зрения языковых способностей. С точки зрения фонетико-фонематической структуры речи путает род, падеж, окончания — у нее только формируются эти вещи. Имитация звуков речи, интонационного рисунка ей дается труднее.

Я оцениваю предрасположенность к занятиям языком по тем усилиям, которые затрачивает ребенок на овладение каким-то языковым скиллом. Поэтому мы только о предрасположенности говорим, но все может поменяться. Не просто может, а обязательно поменяется. 

Мы не знаем, какие профессии будут через 20-30 лет, мы должны подготовить наших детей к несуществующей сейчас будущей профессии — это просто невозможная задачка. Но мы сможем научить учиться ребенка так, чтобы, когда нужно будет, он освоил ту профессию, которую захочет, и это далось ему легко. 

Интеллект и память — как их развивать? 

— Мне кажется, часто мы все путаем память с интеллектом. Когда ребенок не запоминает за какое-то количество раз стихотворение, кажется, что он безнадежный, бездарный и так далее. Но это ведь только про память, не про способности или интеллект.

— Более того, не может воспроизвести — это не про память, это конкретно про функцию воспроизведения. Память состоит из трех процессов: запоминание, сохранение и воспроизведение. К сожалению, мы судим о памяти, особенно в школе, только по процессу воспроизведения.

Память и внимание — это не функции мозга, а школьные требования к ребенку. Нет такой области мозга, на которой написано «внимание», это системная функция. Как и нет никакой молекулы удовольствия. Эмоции — это системные функции. 

Память — три процесса: запоминание, сохранение и воспроизведение. Мы оцениваем наличие или отсутствие памяти, памятного следа по тому, как ребенок может здесь и сейчас по моей команде тут же воспроизвести кусочек текста. Может быть, ребенок запомнил стих дома в обстановке вчера в три часа, а я спрашиваю его сегодня в девять часов вечера в другом функциональном состоянии. Доступ к следу затруднен.

Когда мы тренируем стих, мы должны тренировать не запоминание, а воспроизведение. Что это значит? Мы должны потренироваться воспроизводить в разных условиях памятный след: сидя, стоя, стоя на одной ноге, стоя на другой ноге, лежа, бегая, в этой комнате и другой. 

Например, меня заставляли играть на крышке от рояля. Клавишей нет, нет обратной связи слуховой, но я должна пальцами сыграть по столу. Там, где я задумаюсь, остановлюсь — место ошибки потенциальной. Выявили. Что мы делаем? Мы делаем максимально разнообразными условия воспроизведения: давай мы вспомним здесь, на улице, в ванной, кверху тормашками, на одной ноге, делая какие-нибудь перекаты.

Что мы тренируем? Ядро памятного следа и периферию, чтобы состояние и пространство не входило в структуру памятного следа и чтобы мы могли воспроизводить в разных условиях. Памятный след образуется с первого раза. Но извлечение надо тренировать! Алгоритм воспроизведения требует многократного повторения — это независимость от условий воспроизведения. Независимая от условий воспроизведения — считается, хорошая память. Зависимая от условий воспроизведения — плохая память.

Тренируем воспроизведение в разных условиях: пусть один раз пропишет рукой текст этого стихотворения — воспроизведение, а не прочитает его десять раз, так будет эффективнее.

— Интеллект и память.

— Достаточно ознакомиться с клиническими данными: эйдетическая память, блестящая память из примера Соломона Шерешевского, человека, который ничего не забывал и прожил очень мало.

Забывание — это важная адаптивная функция. Это нормально, что мы забываем. Конечно, нельзя судить об интеллекте по способности воспроизводить стихотворение утром, когда Мария Ивановна спросила.

Интеллект — не одномерная величина. Это не только способность улавливать закономерности, логические связи, это способность решать пространственные, вербальные задачи.

Конечно, интеллект не исчерпывается функцией памяти. Более того, во многих патологических случаях обнаруживается сверхпамять, сверхспособность к точному воспроизведению деталей, иногда это вредно и плохо.

— Запоминать количество ступеней, на той лестнице было 12, а на этой 14.

— Да, избыточная детализация. Например, синдром Аспергера, аутизм часто сопровождается феноменальной эйдетической памятью, когда дети или взрослые могут после однократного предъявления информации воспроизвести в точности стаю голубей, рисунок незнакомого города — это такая точность запоминания, которая нам с вами недоступна. 

Тем не менее, это патологический случай, а не то, что делает человека сильнее и могущественнее. Да, это некоторая особенность памяти. Способность воспроизводить точно в деталях — это не обязательно высокий интеллект.  Важнее иногда не точность воспроизведения и детализация, а способность выделить главное и неглавное, структурировать поле, сформировать некоторую систему и ее воспроизвести — это процесс мышления, работа с памятным следом.

Поэтому если с трудом дается запоминание стихотворения или решение математической задачки, возможно, надо поменять подход к тренировке. И тренируем воспроизведение. Не запечатление, а воспроизведение, воспроизводим в разных условиях.

— Часто вижу, у родителей прямо руки опускаются: вечером проверяешь домашнее задание, то не запоминает, это не запоминает. Значит, бездарный, неуч!

— Надо смотреть. Я думаю, что бездарный и неуч — это не про ребенка, а, скорее, про структуру педагогического процесса.

— Да.

— Я тут на стороне ребенка. Требуется дать ресурс родителю в виде схемы и правильной траектории.

Что важно? Важно убрать опору на наличные стимулы (это такие стимулы, которые действуют здесь и сейчас). Важно дать ребенку пустой лист, чтобы он воспроизвел эту информацию сам от начала до конца.

Не запомнил стихотворение — пусть его пропишет, пусть подберет к нему сам яркие образы, пусть в этом проявляется интеллект самого ребенка, а не просто педагогическое насилие непрерывное. Он не понимает, что с ним делают и зачем. Ему непонятно, как это связано с его будущей жизнью, с его будущей профессией. Он уже в девять лет блогер и может зарабатывать какие-то средства в интернете. Зачем ему это? 

Педагогика — это искусство, это трудный процесс, он требует знаний и терпения в любом случае, даже с идеальной системой.

Ребенок за каникулы все забудет?

— Насколько полезен трехмесячный перерыв на каникулы? Мозг лучше будет работать, если ребенок ничем не загружен? Или ему сложнее, наоборот, вернуться к интеллектуальной деятельности после длительного перерыва?

— Плохой перерыв — с планшетом с утра до ночи, малое количество движений. Полезный — это путешествия, физическая активность, новые впечатления и формы активности.

Отдых важен. Когда мы строим процесс обучения, реабилитационный процесс, мы чередуем этапы концентрации, внимания и работы и период отдыха. Почему? Потому что во время отдыха мозг не отдыхает. Он согласует новую информацию со структурой знаний. И важно давать мозгу этот отдых. Как правило, после каникул показатели интеллекта выше, мозг успевает восстановиться.

Как правило, в школе нагрузка серьезная — она и социальная, нужно общаться с одноклассниками и учителями; нужно существовать в некотором жестком, внешне задаваемом ритме.

Но какие могут быть трудности? Это выпадение из режима.

Если мы разрушили режим, питаемся абы чем и сидим непрерывно в телефоне и планшете — это плохое лето.

Если мы поехали в поход с мамой и папой на два месяца в место, где нет интернета, сами разжигали огонь и не занимались математикой, то у нас есть опыт существования в физическом пространстве новой ситуации — это на интеллект будет действовать положительно. Если поехали в страну, где говорили на другом языке, подружились с новыми ребятами и общались с ними — классно! Вау! Эффект будет положительный.

В деревне — это хорошо, особенно если у нас огород свой, мы картошку сами сажаем, топор и дрова. Дети в деревне могут быть вовлечены в этот нехитрый быт и чувствовать себя полноценными участниками хозяйства. Для того, чтобы себя ощутить подобным взрослому, в городской структуре нужно делать массу чего-то трудного. Дети не могут соответствовать по функциям взрослому человеку. В деревне это возможно с 11 или с 12 лет — нарубить дрова и растопить печь, прополоть картофель, приготовить салат, собрать яблоки.

Я в детстве какое-то время училась в сельской школе. «Мы вчера убирали картошку», — было достаточным аргументом, если у меня спрашивали, выучила ли ты стихотворение. «Мы вчера убирали картошку, я не выучила». — «Ладно. Кто не убирал картошку вчера в классе? Ладно, ты давай, иди к доске».

Что хорошего в этой жизни? У нас цивилизация развивается довольно интенсивно в последние десятилетия — индустриализация, интернет, и мы утрачиваем связь с реальным физическим миром. Мы не понимаем, как продукты оказываются на полках в магазине. Деревня — уникальное место, чтобы рассказать детям о том, как на самом деле устроен мир, как он был устроен столетие назад и тысячелетия до индустриальной революции. Это способ ребенку ощутить себя взрослым, самостоятельным.

Наши дети в деревне обладают большей степенью свободы, они уже могут ходить в гости к соседям. Они могут, не спрашивая, выходить гулять в пределах участка, и это не просто дача, это огород нормальный, сарай. Там, конечно, нет птицы и скота, но, тем не менее, это настоящий дом в деревне. Они принимают посильное участие в этом бытии. В целом это полезно.

Но опять-таки, если это перешло в пассив — я сижу у окна, или я у бабушки сижу с планшетом и она мне приносит все готовое, — нет, это не полезный вариант для интеллекта.

— Смена деятельности, освоение нового навыка, нового опыта?

— Да.

— Как раньше трудовая практика была летом.

— Да. Или повышение уровня ответственности. Новая роль, более ответственная, более трудная роль в старом пространстве, если нет возможности завтра поехать в деревню или в Китай. 

Танец и реабилитация

— Как вы занимаетесь сейчас с детьми после онкологии? 

— Если ситуация тяжелая, у ребенка нарушение движения, он не может ходить сам, вынужден передвигаться на коляске или за руку с мамой, то это трехуровневая реабилитация.

Диагностика на входе, потом трехэтапный тренинг — это занятие, тренинг крупной моторики, тренинг на аппаратах, которые повышают память, внимание, переключаемость. И графомоторный тренинг. Поскольку цель — вернуть ребенка в школу, нужно восстановить навыки письма, автоматизировать письмо.

Как только мы снова сформируем базовые двигательные стереотипы, ребенок вертикализируется, у нас несколько более сложных продвинутых программ. Сейчас стартует второй поток танцевальных программ на базе фонда КРАН. Он тоже трехкомпонентный, но уже мы не просто делаем некоторые упражнения, мы формируем не базовые двигательные стереотипы, работаем с надстроечными движениями. Курс построен так, что в качестве движений мы берем элементы хореографии бальных танцев и делаем из них двигательные дорожки, цепочки. Чаще всего в паре — это и навыки социальной коммуникации, и опыт лидерства.

Обычно девушки берут партнеров и тащат их, потому что она уже поняла, куда надо, и музыку она слышит, а он что-то еще не понял. «Я ему сказала, а он не слышит». Юноши и мужчины, как правило, в танцы идут неохотно.

Но на первом занятии я прошу партнершу закрыть глаза и говорю, что партнер главный: «Вы отвечаете за движение в паре, за безопасность партнерши. Ваша задача — просто слушать партнера. Задача — one piece, один кусок». Это полезный опыт, как правило, в паре мамы и сына, который пережил нейроонкологическое заболевание, есть гиперопека. Конечно, только что случилась беда, она его тащила на себе. Допустим, все закончилось хорошо, ремиссия, но в течение нескольких лет больницы, капельницы, не было опыта социальной коммуникации, нужно ее восстановить. Опыт лидерства, когда вдруг мальчик ведет маму в танце и она его слушается — он главный, он партнер.

Можно перевернуть отношения, подарить ребенку опыт быть лидером, научить его этой роли и потом перенести это в жизнь. 

Дальше у нас еще два модуля. Танцевальная часть понятна, это просто танцы, они адаптированы, программа чуть проще, чуть медленнее, но в общем и целом она танцевальная. Что мы делаем потом? Важно не просто сформировать навык. Важно перенести его в жизнь — в социальную жизнь, в школьную успешность. Для нас это трудная задача. 

Речь — инструмент переноса нашего опыта и вообще способности воспринимать чужой опыт и использовать его в своей жизни. Наша задача — дать возможность пережить этот опыт в виде связного словесного рассказа, породить текст об этом опыте. Осознать свой собственный успех («Я могу, я делаю»).

«Живу в режиме экстремального жаворонка»

— Не могу не спросить, как проходит ваш обычный день. Во сколько вы ложитесь, во сколько встаете? 

— Периодически я живу в режиме экстремального жаворонка, когда я встаю в 5 утра.

— А ложитесь при этом во сколько?

— По-разному. Я стараюсь до 11 ложиться, потому что в час ночи — пик экспрессии мелатонина, гормона сна, который обеспечивает избавление от токсинов. 

Где-то в 9 я начинаю укладывать детей. Я это делаю долго, потому что это возможность побыть с ними, мы сочиняем сказки. Я, как правило, рассказываю сказку про них же, где они герои — Таисия и Никита. Они попадают в некоторое мистическое пространство, которое некоторым образом интегрируется с их школой или садиком. 

Например, мама пошла в магазин и принесла какое-то странное синее яйцо вместо нормального куриного, из него ночью вылупился динозавр, и Никита это увидел, положил динозавра в рюкзак, принес его в школу. На уроке математики динозавр выбрался из портфеля и напугал учительницу и так далее.

— Класс!

— Это такое упражнение. Иногда мы сами с детьми пишем сказку. Мы раскладываем карты Проппа, там сюжет волшебной сказки, и создаем эту сказку. 

С Таисией волшебную сказку написали. Горлышко болит, болезнь, надо чем-то занять ребенка, мне скучно мелкой моторикой заниматься. Пластилин, наклейки — это я не люблю. Я говорю: «Таисия, давай писать сказку.

Писательство — это интересно. У тебя болит горлышко, мы сейчас будем его лечить. Вот тебе шарфик, полоскание. Будем бактерии плохие выгонять». Она говорит: «Нет, мама, мы не будем их выгонять, мы их будем перевоспитывать». Дальше она перевоспитывала бактерии и рассказывала, чего нельзя делать: нельзя на дорогу выбегать, нельзя ругаться. 

Или берем готовую сказку, читаем. Так мы развлекаемся с 9 до 10 вечера.

До этого я прихожу с работы, пытаюсь прийти в себя. Чаще всего я в этот момент музицирую либо делаю балетный класс. Музицирую я так: пишу какую-нибудь новую песню или учу новую песню с необычным боем или в необычной тональности. Я так отдыхаю, потому что очень люблю музыку и это меня восстанавливает.

Иногда я включаю какой-нибудь КВН, какую-нибудь дурацкую передачу, но я знаю, что это плохой способ восстановления, неэффективный.

Обычно до 8 вечера я работаю. Сегодня, например, до 9 вечера. Заканчиваю я довольно поздно. Два раза в неделю КРАН — это среда и воскресенье, танцевальная программа «Танцы плюс».

В НИИ развития мозга я работаю в лаборатории моторного контроля, мы там разрабатываем новые методы диагностики и новые методы моторной реабилитации, их валидизируем, проверяем, внедряем. У нас сейчас в институте семь проектов, в некоторых я участвую как исполнитель — например, я ведущая крупного моторного тренинга. В некоторых я выступаю как координатор или автор. Я веду несколько проектов.