Среднестатистический европеец просто одержим стремлением к самоутверждению. Он самозабвенно делает состояние, жертвует своим достоинством ради карьеры, или же всеми доступными способами прорывается к известности. А все потому, что в глубине его новоевропейской нигилистической души таится страх перед смертью. Отсюда – почти повсеместное стремление найти того, кто готов выслушать страждущего и тем самым облегчить его страдания. Зачастую в такой роли выступает жена или любовница, сосед или сослуживец, близкий или дальний родственник. Иногда – психотерапевт. Еще реже – священник.

Лакан сравнивал процесс психотерапии с игрой в бридж. При этом консультант, по мнению французского психоаналитика, должен не только выполнять свои собственные функции, но и условно представлять смерть. Пациенту же приходится быть как самим собой, так и собственным подсознанием1. Другими словами, один прикидывается беспристрастным наблюдателем и одновременно исподтишка запугивает собеседника. Другой в это время делает вид, что внимательно слушает своего наставника, и вместе с тем полностью предается своему страху перед смертью.

Конечно, такое описание процесса психотерапии несколько условно. Не менее метафоричен и акцент на интенсивности эмоционального состояния, связанного с осознанием конечности человеческого существования. Зачастую психика всячески утаивает подобные мысли от внимания своего хозяина2. Именно поэтому проблема яркости танатофобии (так называется обсуждаемое нами переживание) более, чем спорна.

Однако в такой момент помощь психотерапевта окажется как нельзя кстати. Впрочем, для успеха дела ему придется взять на себя функции детектива, терпеливо собирающего улики, которые способны прижать упорствующего пациента к стенке. Но где искать такие факты? Проанализируем несколько таких ситуаций.

Ситуация первая - боюсь опоздать

Не исключено, что человек, который боится опоздать, многое сделает в своей жизни. Но что стоит за таким, вполне заурядным выражением как "Я опаздываю"? Оказывается, эта фраза отражает наше отношение к страху смерти, который глубоко сидит в нас. Здесь можно выделить несколько вариантов восприятия времени. Так, одни люди склонны всегда опаздывать. Другие обычно приходят вовремя. А кое-кто предпочитает являться на все встречи раньше условленного часа.

Думаю, вполне обоснованно мы вправе подозревать опаздывающего в том, что он не хочет думать о конечности своей жизни. Как следствие – такой человек не сможет правильно рассчитать свои ресурсы, отпущенные ему природой (генетически обусловленные задатки) и внешними обстоятельствами (шанс проявить себя).

Педант (в нашем понимании), скорее всего, достаточно ясно представляет себе то, что его жизнь ограничена во времени. И потому он способен правильно планировать свою жизнь. Тот же, кто склонен опережать события, по-видимому, безраздельно поглощен страхом смерти. Правда, не всегда такой человек способен отдавать себе отчет об истинных причинах испытываемого беспокойства.

Однажды у меня консультировался мужчина средних лет, который, несмотря на очевидные признаки, начисто отрицал наличие у себя страха смерти. На протяжении нескольких сеансов я с весьма скромным результатом анализировал цепочки свободных ассоциаций, озвучиваемых этим пациентом. И только после того, как мне удалось привлечь его внимание к такой, казалось бы, безделице, как появление около моего кабинета значительно раньше назначенного времени, в терапевтическом процессе обозначились позитивные сдвиги.

Честно признаюсь в том, что этот прием был найден мною еще в студенческие годы, когда я занимался психологическим самоанализом. И лишь спустя годы после начала самостоятельной врачебной карьеры у меня появилась возможность убедиться в его истинности на примере других терапевтических историй.

Ситуация вторая

А можно ли методом психологического анализа определить победителя в каком-нибудь житейском споре, который нередко затягивается на многие годы? Оказывается, можно. Вне зависимости от причины конфликта основным критерием должен стать возраст людей, считающих друг друга заклятыми врагами. Вполне очевидно, что первое место в таком «марафоне» займет вовсе не тот, чью позицию подкрепляют наиболее убедительные доводы. В споре выигрыш (в том числе моральный) достанется тому, чей возраст позволит пережить соперника хотя бы на несколько лет. Именно этот человек и будет затем рассказывать своим знакомым о том, как все было на самом деле.

Прочитав этот фрагмент, многие наверняка скажут, что автор несколько преувеличивает роль танатофобии в такой, казалось бы, незамысловатой ситуации, как выяснение отношений на бытовой почве. Однако мне приходилось не единожды слышать именно такие аргументы от людей, имевших несчастье оказаться в подобном положении. Думается, все же, что тот, кто учитывает в своих планах вполне закономерное завершение собственного жизненного пути, также в полной мере испытывает обсуждаемое нами переживание.

Этим приемом я неоднократно пользовался в ситуациях, когда обращавшиеся ко мне люди сообщали о затянувшихся конфликтах со своими настоящими или бывшими руководителями. Причем в некоторых случаях накал страстей доходил до того, что мои собеседники заявляли о готовности посвятить мести непрожитые годы своей жизни. Поражала готовность впустую потратить собственную жизнь только из-за того, что кто-то, используя свое более высокое положение, пытается превратить подчиненного в своего рода отстойник для ассенизационных масс, отягощающих начальственную душу.

Конечно же, такая ситуация весьма неприятна. Хотя существует достаточно много путей ее мирного развития. Например, можно поменять место работы. Или же не реагировать слишком эмоционально на подобные притязания (для обидчика это крайне важно). Найти же такие решения мешают расстроенные чувства и зыбкая самооценка.

После экзистенциального анализа сложившегося положения дел (как правило, мои клиенты были моложе своих оппонентов) непримиримые достаточно легко приходили к компромиссу со своей уязвленной гордостью. И соглашались с тем, что противоположную сторону следует пожалеть, поскольку причиной такого поведения чаще всего являются наличие у нее серьезных психологических проблем, вытесненных в бессознательную сферу.

Отличие этой иллюстрации от предыдущей истории сводится к тому, что в ней страх смерти выступает для человека в роли позитивного психологического фактора, меняющего в корне оценку травмирующих обстоятельств. А для нас такая ситуация, несомненно, является нагляднейшим примером, наделенным мощным целительным потенциалом.

Ситуация третья – слишком человеческое

Описываемый ниже диалог также взят из моей психотерапевтической практики. Он демонстрирует способ вытеснения в бессознательное страха смерти. В один прекрасный день терапевт сталкивается с клиентом, который предъявляет повышенные требования к состоянию своего здоровья. В повседневной жизни немедицинским аналогом такого отношения к себе и окружающему является чересчур идеализированные представления о том, каких социальных высот должна достигнуть столь выдающаяся личность.

Такому клиенту задаётся вопрос: кто в мире обладает наиболее совершенным здоровьем? Далее предлагается интерпретация, опирающаяся на известную религиозную метафору: можно предположить, что в обозримом пространстве лишь одно существо способно пребывать в состоянии максимально полного физического и психического благополучия. О ком же мы говорим? Безусловно, что речь в этом случае идет о некой разумной сущности, имеющей божественную природу. Конечно, такое предположение недоказуемо с позиций академической науки. Для некоторых утверждение о существовании такой сущности есть не более, чем гипотеза.

Вызвав у клиента ощутимый эмоциональный отклик, терапевт продолжает рассуждать: каждый человек обязательно имеет какой-то телесный или психологический дефект, в чем-то несовершенен. И тот, кто оценивает свое здоровье по столь завышенным критериям, на самом деле видит на своем месте сверхчеловека, которого в природе не существует вовсе. Иначе говоря, в глубине души наш оппонент хочет перестать быть человеком.

По сути, это – противоборство против своей человеческой природы и сущности. По выражению А.Камю, за такой ситуацией стоит метафизический бунт против своей человеческой участи, управляемой основным принципом - фактом конечности жизни, предполагающего старение, болезни и смерть3. А имеет ли подобный бунт вообще какой-то смысл? И в ответ на молчание клиента терапевт отвечает: нет, не имеет.

Приведу пример. Ко мне обратился молодой мужчина, у которого отмечалась некоторая неустойчивость нервных центров, отвечающих за регуляцию сосудистой системы. Этот клиент весьма болезненно воспринимал малейшие отклонения в деятельности своего организма.

Началом моей психотерапевтической консультации стало неожиданное для него заявление о том, что все мы через какое-то время погибнем в силу естественных причин. Моему собеседнику понадобилось не менее семи минут, только для того, чтобы справиться с нахлынувшими чувствами. И еще примерно минут двадцать для осознания себя простым смертным.

Далее наша беседа пошла в русле рассмотрения конкретных жизненных реалий пациента сквозь призму известных бинарных оппозиций «материальное - идеальное», «человеческое - божественное», «истинное – ложное». Упоминалась и описанная выше сверхличность. Поскольку консультируемый был атеистом, ее существование в ходе беседы было приравнено к гипотезе, необходимой для реконструкции подлинной картины происходящего.

Кроме того, была пущена в ход знаменитая кафкианская притча о селянине и Законе из романа «Процесс»4. Напомню, что в ней идет речь о человеке, который до конца своих дней пребывает у врат Закона, боясь их переступить. И уже в последние минуты его жизни выясняется, что эти врата предназначались лишь для него. Точно также многие всю свою жизнь проводят в роли мнимого больного, отгораживаясь при этом от происходящих извне событий и лишая тем самым себя самых простых повседневных радостей.

После этой встречи количество жалоб у моего пациента заметно уменьшилось. А его суждения относительно собственного состояния здоровья стали значительно более реалистическими. Таковы уловки неустойчивой человеческой личности, сталкивающейся с танатофобией. В их числе – повседневные манипуляции со временем, сопоставление своего жизненного срока с предполагаемой продолжительностью жизни других, обожествление самого себя. Одним словом, взаимоотношения человека со своим «Я» простыми не назовешь. Задача же психотерапевта – знать эти особенности и эффективно использовать их в своей работе.

Сергей Выгонский, психиатр, член Союза журналистов России