В этой войне вместо пушек будут санкции, и, как и пушки, они будут наносить ущерб обеим сторонам

Ровно сто лет назад, в августе 1914 года, началась Первая мировая война.

Первая мировая война многим казалась невозможной: еще накануне ее выходили статьи о том, что прогресс в вооружениях и возросшая до неокупаемости стоимость современной войны делают войны ненужными и бессмысленными.

Но, увы, сербская разведка, возглавляемая Драгутином Димитриевичем, помешанным на идее Великой Сербии, устроила убийство наследника австрийского престола Франца Фердинанда. Грубо говоря, Первая мировая война началась из-за действий страны-изгоя, занимавшейся вместо развития экономики государственным терроризмом и грезившей идеей возрождения Великой Сербии. Мир заплатил за эту идею 37 миллионами жизней. Великой Сербии так и не построили.

Последние несколько месяцев ситуация в мире до боли напоминает ситуацию, приведшую к началу Первой мировой. «Новороссия» в роли «Великой Сербии», Гиркин-Стрелков в роли Гаврилы Принципа, сбитый «Боинг» — в роли Франца Фердинанда. История повторяется, и не сказать, чтобы как комедия: недоумевающий Запад все-таки вынужден реагировать на безответственные действия Кремля, не прекратившего переброску тяжелых вооружений для самопровозглашенных ДНР и ЛНР даже после сбитого «Боинга».

Конечно, XXI век — не XX, и можно надеяться (повторяя, впрочем, аргументы ровно столетней давности), что большой войны — с танками, пушками и с колоссальным ущербом для всех участников — не будет.

Будет, на мой взгляд, нечто другое — Первая мировая экономическая война, в которую действия безответственной злой воли втягивают всех мировых игроков в ответные меры, которые им же и наносят ущерб, но которые невозможно не предпринять, потому что злая воля пересекает, одну за другой, все красные черты.

В этой войне вместо пушек будут санкции, и, как и пушки, они будут наносить ущерб обеим сторонам.

Самый очевидный ущерб будет нанесен России.

На первый взгляд российская экономика обладает огромным запасом прочности. Этот запас связан с тем, что:

— цены на нефть высоки как никогда, и в 2008—2014 годах Россия получила свыше 1 трлн долларов от экспорта нефти и газа — больше, чем за все время правления Путина до кризиса 2008 года;

— российский внешний долг минимален, а валютные резервы, наоборот, максимальны;

— Запад, очевидно, не будет применять против России, как против Ирана, эмбарго на экспорт нефти и газа. Дело тут в арифметике: Иран экспортировал перед эмбарго 2,5 млн баррелей в день, а Россия — около 7 млн. Выпадающую российскую нефть нельзя заменить, не загнав цены под потолок;

— несмотря на тонкий слой современной экономики, базовая российская хозяйственная жизнь устроена довольно примитивно и большинство населения России способно существовать на чрезвычайно низком жизненном уровне, не ставя это в вину правительству.

Однако у российской экономики есть чрезвычайно уязвимая точка — это около 600 млрд долларов внешних заимствований, приходящихся в основном на крупные компании и банки.

Сейчас эти внешние заимствования де-факто прекратятся. Российские компании, даже те, которые не попали под санкции, не смогут рефинансировать, а тем более — выплатить долги. При условии постепенного падения доходов от нефти и газа (связанного, разумеется, не с прямым эмбарго, а с вытеснением российского газа сланцевым на европейском рынке, пересмотра нефтегазового статуса Ирана в связи с появлением на международной арене более серьезного изгоя и пр.) — это означает поэтапный дефолт, нехватку валюты и, скорее всего, введение двойного курса валюты, как в Туркмении, Венесуэле или Аргентине.

В результате те, кто приближен к власти, смогут обменивать свои рубли на валюту по официальному курсу, а те, кто от нее далек, — только на черном рынке, и каждый рубль, заработанный обладателями роскошных дворцов, будет весить в 5—10 раз больше рубля, заработанного Ваней Пупкиным.

Чтобы удержать подобный строй в равновесии, понадобится чрезвычайно мощная система промывки мозгов, даже более серьезная, чем та, что мы имеем сейчас. Единственным способом объяснить нехватку в магазинах мяса, мыла и туалетной бумаги при наличии вышеупомянутых дворцов будет тезис: «Это проклятый Запад, гейропа и прочие либерасты мстят Великому Путину за то, что он поднял Россию с колен».

В этой атмосфере никакая интеллектуальная деятельность будет невозможна, остатки науки и интеллигенции сбегут на Запад, и окончательно люмпенизированное массовое сознание России будет дрейфовать туда, где в геоисторическом смысле уже находятся Иран, Судан и Зимбабве. Великое здание европейской Российской империи, созданное Петром I, будет окончательно похоронено под массовыми антизападными фобиями и на воскрешение России понадобятся десятилетия.

Однако вопрос: пострадает ли Россия одна?

Европейская финансовая система живет на пороховой бочке. Страны ЕС тратят гораздо больше, чем зарабатывают, а разница покрывается за счет долгов, давно превратившихся в суверенную долговую пирамиду, размеры которой на порядок превосходят вовремя лопнувший пузырь американского subprime debt.

Пирамида эта чуть не рухнула из-за Греции. Частично она рухнула на Кипре. 600 млрд долларов российского корпоративного дефолта могут стать той соломинкой, которая сломает спину быка, и не факт, что за этим крахом последует возрождение и очищение европейской экономики. Ведь долговой кризис в Европе вызван не войной и не экстраординарными событиями, а просто тем, что политики обещают избирателям больше, чем те зарабатывают. Вряд ли массовый европейский избиратель, особенно на юге, способен уменьшить свои запросы.

Еще одна существенная часть санкций — запрет на передачу России технологий. Современная составляющая российской экономики не может существовать самостоятельно, как не способна существовать самостоятельно вырезанная из тела печенка. Самый простой пример: если прекратить IT-поддержку российских банков (а многие из них уже попали под санкции), то их операционные системы просто грохнутся через месяц. Никаких своих операционных систем и своих айфонов мы не заведем, потому что, для начала, нельзя обеспечить собственными айфонами, собственными операционными системами, собственными установками горизонтального бурения и т.д. рынок размером в 140 млн человек, значительная часть которых живет, мягко говоря, скромно и к модернизационной экономике не имеет никакого отношения, довольствуясь картошкой со своего огорода и водкой из сельского магазина.

Единственное место, откуда мы сможем их взять, — это Китай, в котором населения 1 млрд человек, причем 400 млн из них — это уже средний класс. Еще раз — количество среднего класса в Китае почти в три раза больше, чем все население России.

Оттуда же, из Китая, можно взять кредиты, с той только разницей, что, в отличие от европейских банков, в Китае никто не пролонгирует кредит, потому что иначе это испортит баланс банка.

Китай будет брать залог нефтью, газом и медью. На военную аннексию он вряд ли пойдет, потому что зачем прагматичным китайцам брать на себя головную боль по содержанию территории, если можно просто высасывать из этой территории соки, оставляя снабжение аборигенов местным властям?

Скорее всего, ситуация будет такая же, как в начале XX века на формально принадлежащей Китаю территории КВЖД, только с точностью до обратного знака. Месторождение китайское, рабочие китайские, законы на нем китайские, а вокруг в развалинах пятиэтажек живут аборигены, и пособия им выплачивает русский губернатор.

Таким образом, Китай окажется главным бенефициаром мировой экономической войны, как и любая сторона, в ней не участвующая. Еще одним бенефициаром окажутся, как и в двух предыдущих мировых войнах, США. Во-первых, их экономика и банковская система значительно здоровее европейской, во-вторых, крах России и ослабление Евросоюза спровоцируют отток в США мозгов, которые являются главной ценностью постиндустриальной экономики.

Так или иначе — помимо своего желания и из-за необходимости противостоять злой воле — мир втягивается на наших глазах в Первую мировую экономическую войну, и, как и все современные войны, эта мировая война будет неокупаема. Она ударит по всем ее участникам. Обернется ли этот удар катастрофой или просто постепенным усугублением уже существующих тенденций, мы увидим в ближайшие несколько лет.

Юлия Латынина